Страница 7 из 18
— Кузя, мать твою, — прорычал я, бросив сумку на кровать. — То, что меня нет конкретно в этом месте, не дает повода не говорить мне о происходящих и довольно важных вещах, и я не про Ниночку сейчас говорю. Соберись! Почему ваши дружеские посиделки под занудные речи вашего гуру прекратились? Только ли потому, что кураторы сейчас заняты совсем другими делами?
— Ну я-то откуда знаю? — Кузя посмотрел на меня поверх бокала. — Кто я такой, чтобы со мной делились подобной информацией?
— Действительно, кто ты такой? — я резко застегнул сумку, едва замок не вырвав, и потянулся к кому. Набрав номер, стал дожидаться ответа, параллельно осматривая комнату, словно пытаясь… Что? Запомнить ее? От рефлексии меня спас Любушкин, наконец-то, ответивший на звонок. В отличие от остальных учащихся он был свеж и подтянут, а признаков разгульного образа жизни я на его лице не увидел. Без всяких предисловий я у него спросил в лоб. — Что здесь такое творится?
— Ты про кампус? — он усмехнулся, а я утвердительно кивнул. — Вакханалия, что же еще?
— Вот это как раз понятно. Не совсем ясно с чего все началось, но не суть. Объясни мне лучше, почему Кузя валяется на кровати пьяный в говнище и блеет что-то про то, как его бросила девушка и что сейчас никаких собраний не проводится, поэтому он решил расслабиться и залить горе?
— Я понятия не имею, что там у нашего шпиона произошло с его девушкой, мне как-то это было не интересно, а вот про собрания — это правда. Собрания прекратились внезапно, никто даже не успел среагировать. Последователи продолжали собираться, но никаких задушевных бесед с ними больше не вели, в исключительности всех, кто сидел рядом, не настаивал. А ведь так было здорово слышать, что еще столь же греющее слух появится в речах кураторов.
— Когда это произошло? — я нахмурился, пытаясь как-то связать куски разрозненной информации, которые дошли до меня из разных источников.
— Около трех дней назад, — сразу ответил Любушкин, словно крестиками считал дни, проведенные мною в неведении. Три дня. Примерно тогда же прекратились межклановые разборки. Но не могут же эти два совершенно не связанных между собой факта быть все же между собой связаны? Резкое затишье по всем фронтам выглядело слишком подозрительно.
— Мы тут подумали, но все же твое мнение будет решающим, не связано ли то, что происходило в Школе с Игнатом? Ведь именно после его смерти все резко заглохло.
— Маловероятно. Если ты думаешь, что директор был глав-боссом, то это не так, только если непосредственно в этой локации, ограничивающейся Каслом. — Я вспомнил фразу, за которую уцепился во время наполненной пафосом, ну а как же иначе, предсмертной речи Игната. «Когда я получил предложение использовать Эльзу Бойнич…». От кого получил? Кто владеет информацией по экспериментам «Маготеха» и может знать определенные параметры конкретного человека? Тут должна быть замешана шишка покрупнее Игната, и эта мысль никак не давала мне покоя.
— Я так понимаю, что ты владеешь определенного рода информацией, но по определенного рода причинам в данный момент делиться ею не будешь? — усмехнулся Любушкин.
— Скажем так, я не думаю, что Игнат как-то замешан в этих патриотических кружках, только если в том, что по какой-то причине не ограничивал своих миньонов в организации этих самый кружков на подведомственной ему территории. Хотя, лично я думаю, что плевать он на них хотел, и просто внимания не обращал на эту возню в песочнице. Это все не слишком логично и не вяжется с комплексом бога и манией величия этого урода, — я потер подбородок, колючий от пробивающейся щетины.
— Тогда, если исключить причастность директора, то, может быть, они поняли, что от этих ничего не добиться, чего им хотелось на самом деле? — спросил Любушкин, делая презрительный акцент на «этих», чтобы было понятно, кого именно он имеет в виду.
— Может быть, хотя, вряд ли. Вот что, я так понимаю, что вы остаетесь пока в школе? — Любушкин сосредоточенно кивнул. — Думаю, что нельзя сбрасывать со счетов, и то, что они пока решили затаиться. Тут же полно всяких следователей было, выясняли подробности и вполне могли заметить нездоровое шевеление в кампусе. Сейчас же все в порядке и вполне можно возобновить свою не совсем законную и абсолютно небезопасную деятельность. Так что Кузю надо как-то протрезвить, чтобы к объявлению первой после длительного перерыва встрече, он предстал перед кураторами чисто выбритый, благоухающий одеколоном, и трезвый, в отличие от всех остальных.
— Что ты хочешь этим сказать? — Олег прищурился.
— Будем продвигать Кузю по карьерной лестнице экстремистов. Глядишь, еще и в большие чины выбьется, если хорошо себя вести будет, — я усмехнулся, глядя на попытки Кузи встать с кровати.
— А я, между прочем, все слышу… — Кузя поднял вверх палец и упал на подушку, мгновенно захрапев. Пустой бокал покатился по полу, что характерно, не разбившись.
— Слышишь-слышишь, а как же, — я кивнул, подобрал бокал и поставил его на стол. — Ну так что? — я снова обратился к Любушкину.
— Возможно, ты прав, — наконец, он принял какое-то решение. — Не переживай, протрезвим мы твоего Кузю, и узнаем, что там у него с девушкой произошло, — Олег немного замялся, а потом добавил. — Если собираешься в комнату к Эльзе идти, то забей, там ничего нет. Приехали очень серьезные ребята и выгребли все подчистую. Так что…
— Понятно, — я кивнул и бросил прощальный взгляд на Кузю. Я не могу с ним остаться, просто не могу. — Тогда я, пожалуй, пойду. Меня за территорией машина ждет.
— Бывай, — Любушкин поднял руку в знак прощания. — Да, — словно опомнившись, спросил он. — Как там Эльза?
— Она… — я не знал, как ответить. — Ей плохо, но она пытается справляться.
— Знаешь, Сава, — Любушкин нахмурился. — Меньше всего Эльза нуждается в твоей жалости. Не делай этого, перестань ее жалеть, — и он отключился.