Крылатая рать

Девушка дернула плечами, вырвалась и закричала:

– Я написала книгу! Мне нужен спонсор! Кто не трус, отзовись!

Кто-то обхватил девушку сзади за талию и стащил вниз. Девушка рванулась, гибко извернулась и укусила обхватившую ее руку. Ее отпустили, и, схватившись за кисть, молодой милиционер непристойно выругался. Другой мужчина больно схватил ее за плечи и зло процедил: «Вы нарушаете порядок».

Тут к ним подошел высокий, на удивление некрасивый, но элегантно одетый мужчина и сказал тихо: «Отпустите ее». Плечи девушки сразу же стали свободными. Некрасивый мужчина взял ее за руку и повел. Она никогда не видела его раньше, но почему-то не стала вырывать руки, а покорно пошла с ним и даже села в его машину.

– Что тебе от меня нужно? – спросила Ника немного погодя, когда начала успокаиваться. Спросила, стараясь придать голосу презрительный оттенок, потому что слегка побаивалась и ругала себя за то, что села в машину незнакомца.

– Это не мне от тебя, а тебе от меня, – прозвучал неожиданный ответ.

– Как это?

– Но ведь это же ты кричала на всю площадь, что тебе нужен спонсор.

– Нужен. Но только для издания книги. И никакого секса. Так что ты меня неправильно понял.

– А я тебе, кажется, никакого секса и не предлагал.

– Но ты же не знаешь, о чем моя книга. Может, она покажется тебе неинтересной.

– Это все равно. Главное, что мне показался интересным автор.

– А денег у тебя хватит?

– Хватит.

– Ну, тогда давай познакомимся. Я Ника. А ты кто?

– Павел.

– А куда ты меня везешь? – спросила, наконец, самое для нее сейчас важное и замерла в ожидании ответа.

– А какая разница? – прищурился, улыбнувшись лукаво. – Разве это имеет какое-то значение, если значения не имеет ничего?

– Ну ладно, не отвечай, – постаралась казаться равнодушной, – все равно узнаю, когда приедем.

– Ника – это Вероника или Виктория что ли? – поинтересовался для поддержания разговора.

– Нет, просто Ника. Без приставок. Ничего, если я у тебя здесь курить буду?

– Женщинам можно и не спрашивать. Но сигарет не дам – не курю.

– У меня свои есть.

Ника закурила. Всю остальную дорогу они молчали.

Когда Павел привез ее к себе домой, она не стала спорить, сразу согласилась зайти. Она решила не отступать: будь что будет.

Но ничего особенного не произошло. Сидели, пили кофе и коньяк, Ника курила, болтали о пустяках.

Ника увидела на подоконнике шахматы.

– Хорошо играешь? – поинтересовалась.

– Играть – играю, а насколько хорошо – не мне судить.

– Ну, тогда расставляй, я рассужу.

– А ты играешь?

– Конечно, играю, – пожала плечами Ника, как будто он спросил, умеет ли она читать.

А Павел посмотрел на нее еще внимательнее, и интересно стало ему: неужто и впрямь хорошо играет?

Ника и впрямь неплохо играла, но Павел играл лучше. Получив мат, Ника, как капризный ребенок, смешала шахматы: «Не хочу больше!».

Павел аккуратно складывал фигуры в коробку, а Ника ела пирожное. На душе у нее было легко. Павел не приставал, и она совсем успокоилась. К тому же он совсем не был похож на развратника и насильника.

Пирожное было большое и все в шоколаде. И Ника спросила у Павла, так же, как спрашивала у подруг:

– Я не испачкалась?

Павел повернулся и, взяв с книжной полки маленькое зеркальце, с улыбкой протянул его Нике:

– Посмотри сама.

Но Ника вдруг отшатнулась и резко оттолкнула протянутую к ней руку. Зеркальце выскочило из руки и, стукнувшись об угол стола, разбилось на маленькие кусочки.

– Ты что? – остолбенел Павел. – Зачем? Разбилось вот. Плохая примета.

– И хорошо, что разбилось, – ответила Ника серьезно, так уверено и серьезно, что Павел тоже подумал, что хорошо, что разбилось, хотя и не понял, почему же это, собственно, хорошо.

– Ну и ладно, – сел напротив.

– Нет, ты выбрось это быстрей, – встрепенулась Ника. – Ведь я не буду это убирать.

Павел встал, улыбнувшись, стал собирать осколки.

А Ника налила себе в чашку коньяка и выпила, поморщившись. Она не любила коньяк.

Когда Павел убрал осколки, Ника поинтересовалась:

– Есть тут у вас ночной клуб?

– Разумеется, есть.

– Своди меня туда.

– Прямо сейчас?

– А почему бы и нет?

– Рановато вроде бы…

– Закрыто что ли еще?

Павел глянул на часы.

– Да вообще-то скоро уже откроют. В любом случае он мой.

– Твой?

– Ну да. Тебя это смущает?

– Да нет, какая мне разница, какой у тебя бизнес. Главное, чтоб ты мне денег дал. А ты что, и вправду дашь?

– Я же сказал. Но, может, все-таки дашь сначала эту твою книгу посмотреть?

– Могу дать, хоть завтра. Но только она в рукописи.

– А у тебя что, почерк плохой?

– Плохой.

– Ну, плохой так плохой. Ничего, разберусь как-нибудь.

–Так значит в твой клуб?

– Тогда собирайся.

– Ах да, я же не при параде. А в джинсах что, туда пускают?

– Пустят. Вставай, и пойдем.

– А не боишься?

– Чего не боюсь? – не понял Павел. – Тебя?

– Ну что увидят тебя с глупой девицей, которая прославилась сегодня чуть ли не на весь город?

– Мне все равно, кто что говорит.

– А ты не женат?

– Нет, не женат.

Ника потянулась и пошла к выходу. Павел ей начал казаться интересным. Она вообще очень быстро увлекалась. Но ей не понравилось, что он не сказал ей, что ничего глупого она там, на площади, не сделала. А так получалось, что он тоже считает ее поведение, мягко говоря, неумным. Ника решила ему это потом припомнить. Но сейчас ее волновало другое, и она поинтересовалась, как бы между прочим:

– А на чем мы поедем?

– На том же, на чем приехали, на чем же еще? – удивился ее вопросу Павел.

– А как же коньяк? Ты же пил.

– А, ты об этом. Не волнуйся, меня не останавливают.

Ника говорила не об этом, но уточнять не стала, а вздохнула только: «Тогда я на заднем сидении».

Дорогой Павел неожиданно заговорил о книге.

– Давай, пока время есть, поговорим о деле, – начал серьезно, почти совсем по-деловому.

– О каком деле? – не сразу поняла Ника.

– Ну, о книге твоей. Она что, о смерти?

– Что-то вроде того.

– Любопытно. И большая?

– Достоинства книги оцениваются не по ее объему.

– Значит, все-таки маленькая.

– Общая тетрадка в клеточку. Школьный стандарт.

– Интересно, как можно целую тетрадку исписать, описывая смерть. Так много – и не о чем.

– Она тоже заслуживает внимания. Как можно писать о жизни, если есть она? Жизнь конечна, временна и так далее, а она – вечная.

– Ты ее боишься?

Удивленно вскинула голову, собралась было заметить, что это к делу не относится, но почему-то захотелось ответить честно и откровенно. Может, потому что он сам заговорил об этом, значит, хотел понять, и потому еще, что устала Ника носить это в себе.

– Да, боюсь, – призналась тихо.

И захотелось сильно заглянуть ему глаза, но он сидел впереди и смотрел на дорогу.

– А ты боишься?

– Нет, – ответил уверенно, – не боюсь.

– Не обманывай, зачем? Ее все боятся. Я же с тобой откровенно, – обиделась даже.

– А если я и вправду не боюсь? Да, я знаю, что не минуешь ее. И в бессмертие души не верю. Но не боюсь почему-то.

Машина остановилась у светофора, и он обернулся на мгновенье. Нике удалось заглянуть ему в глаза, и она поняла, что он не лжет.

– Почему? – спросила изумленно.

И захотелось что-то сделать, прикоснуться к нему, что ли, чтобы перенять часть этого спокойствия перед той, кого боялась Ника очень, даже забыть не могла: что бы ни делала, всегда в мозгу молоточками: «А ведь ты скоро умрешь. Для тебя не будет ничего. Тебе будет никак, ни плохо, ни хорошо. Она приближается, слышишь? С каждой секундой она все ближе и ближе. И тебя, Ника с каждой секундой все меньше и меньше».