Страница 29 из 33
– Не части. Со мной нормально.
– Такое просто не может быть. Невероятно для нашей семьи. Начиная с прадедушки Иннокентия Павловича. Елгоковы здесь в Кортубине с самого начала – на виду у людей. Но возникает странный старикашка – да в уме ли он, чтобы разбрасываться дикими обвинениями?! Чтобы ваша сестра, Юлия…. Я не поверил!
– ЧЕМУ? Макс, ну, скажи! Не мямли без конца – не поверил, не поверил… Как же! поверил сразу…
– Порываев сообщил, что муж моей бабушки Марьяны – какой-то фантастичный Решов, а уж имечко у него еще хлеще, чем Гераклид – Гранит. Сказочный бред! Юлия, умоляю! подтвердите – вернее, опровергните, а лучше скажите, что это бред, страшная сказка, что мне приснилась…
– Поверил… Ведь ты поверил!
– А что мне оставалось? Подумать только, еще вчера все было нормально – моя жизнь, планы, семья – жена, дети и вы, Юлия… А мои принципы? Обычная жизнь, без сюрпризов – пусть она меня не полностью устраивала, но не до такой же степени… Предательский удар со спины, когда не ожидаешь! Разве я заслужил подобное?
– Ах, бедный Максик! Частишь и частишь.
– Не смешно! Чудовищно! К чему я стремился, прилагал усилия… Вся моя жизнь! Все рухнуло…
– А что же такое? Что тебе сказал ужасный Порываев? Я услышала одни твои стоны, сопли…
– Желаете услышать? Точно желаете? Только для вас это не окажется новостью, как для меня. Вы-то, без сомнения, осведомлены! Признавайтесь, Юлия! Как вы могли так обойтись со мной?! За что? Я же ваш внук. Не родной, правда…
– Пу-пумс! Уже и не родной? Чужой, что ли?
– Да потому, что мать моего отца – ваша сестра. И отец вам не сын, а племянник. Я, конечно, понимаю, что вы вырастили папу как своего ребенка… Но у него тоже была мать. И отец – этот… этот…
– Решов?
– Да!! Представьте мое потрясение! Гранит Решов – майор или капитан НКВД, начальник исправительно-трудового лагеря, где содержались заключенные, работавшие на строительстве комбината. Человек из той преступной системы – не рядовой сотрудник ГУЛАГа. И этот Решов – мой дед! За что, Юлия?!
– За что, спрашиваешь? Тебе за что, Макс?… А что тебе-то?
– Вы насмехаетесь?!
– Нет. Стоп. А то ты так вопишь, что разрываешься даже. У тебя вон один глаз красным сделался – сосудик порвался. Возьми себя в руки – вдохни и выдохни. Водички попей.
– Какая водичка?
– Не хочешь воды? У меня есть шведская водка. С перцем. В бутылке еще достаточно. Налить?
– Бр-р! В глотку не пойдет!
– Пойдет. Очень пойдет. Водка хорошая, чистая. Достань стопки из шкафа. Сейчас плесну. Накатим.
– Вы… вы… сумасшедшая, Юлия? Не время…
– Пей. Одним махом. Не закусывай.
– Х-хэх!..
– Пошла? Погоди малость… Еще?
– Да вы что?!
– Значит, еще по стопочке. Вот так. Распусти себя, Макс – не бойся, получится. Посиди тихонько… Полегчало, мальчик?
– Полегчает тут… Словно огонь внутри пролился… Пожевать бы чего – хоть пирожков с картошечкой. Да, да, спасибо, мне лучше.
– Теперь побеседуем – тихо, без криков. Но бутылку ты далеко не отставляй. Не угадаешь ведь – чем беседа обернется. Я пирожки мигом разогрею.
– Эх, Юлия… Это крах. Я приведен в положение цуцванга. Что означает? пришло на ум немецкое словечко. Ни по-каковски это не выразить… Кобздец, конец! Я в полном… – ну, ясно в чем… В цуцванге! И-эх!
– Закусывай, Макс. Выбирай с румяным бочком.
– Славные пирожочки. Сами пекли?.. Ну, да, сами! у вас же вечно подгорает. Не обижайтесь, Юлия.
– Я не обижаюсь. Соседка великолепно готовит – и печет, и жарит, и парит.
– Та, которая окна моет?
– Другая моет. У этой муж Щапов постоянно разъезжает. На юг, в государственный заповедник. Надзирает за флорой и фауной в степи. Только там первозданная ковыльная степь уцелела, у нас же все нарушено, загажено… Теперь в особенности на хрен никому не нужно…
– Да, да, на хрен. Все на хе…!
– Угомонись. Щапов на юг подался – к казахской границе, а жена ему в дорогу наготовила, остатки по соседям разнесла. Потому тебе повезло полакомиться.
–Обалденно! Уж было бы, чем утешиться. Поживем, пожуем… А как жить-то теперь? Что делать?.. Заедаю горе свое. Ведь у меня горе. Я ведь это… мечтал жизнь переменить – чтобы, значит, выбраться из здешнего дерьма. Из чернины, то есть. У нас везде сплошная чернота – пашешь и пашешь. Прадед жизнь убил на комбинат – кто ценит? Осталось грязное производство, степь изгадили, вода в Маре ржавая… Несправедливость – сердцевина нынешних порядков. Рабочие на производстве должны надрываться на хозяина. Хозяина из меня не получилось. Да, деньги кое-какие есть – нельзя сравнивать с нищими работягами. Но отец мало выручил за продажу институтских корпусов. Что выручил – вложил в акции КМК, а ситуация там аховая. Да кому я рассказываю… Юлия, ваш драгоценный Генрих вместе с комбинатом – банкрот-с. Или комбинат вместе с Генрихом. От перемены слагаемых сумма не изменяется… У меня немного акций – всего чуть. Я не олигарх и им уже никогда не стану. Я упустил момент, сглупил. А Генрих знатно хапнул!
– Как ты брата любишь, Макс.
– Люблю! и завидую. Да, завидно мне! Я же ничем не хуже, не глупей. Правильно, Юлия?
– О-о-ох… Не сомневайся.
– Тогда как мне вылезти? сравняться с братом олигархом? Я подумал, что надо власти добиться. Огромной власти. Надо наверх карабкаться – к тому, кто внизу, отношение… Одним словом, быдло, ТЫЛКИ!
–Макс, Ма-акс…
– Если бы вы меня не напоили, то не услышали бы. Я же хитрый, я это скрываю. Но тоже хочу добиться.
– Пьяный ты. И дурным становишься. Себя не переделаешь. Не твое ремесло – политика. Ты из интеллигентной советской семьи. На тебе клейма ставить негде – с серпом и молотом. Не поспешил ли? В институте тепло, светло и мухи не кусают, а теперь и никакой ответственности.
– А политика – чье ремесло или даже призвание? Этих, которые по телевизору? Они что? самые умные, талантливые, достойные? Или что, в ваше время советские начальники были с ангельскими крылышками? Порхали промеж бараков с колючей проволокой и тоже о народе радели? Нынешние хоть не порхают – собольи шубы тяжелые, карманы у шуб бездонные. Целый комбинат уместится и еще много заводов. Сожрали страну! И я тоже… кушать хочу.
– Макс, ты же не троглодит какой!
– Но и не коммунист. Вы от своих акций отказались, Юлия. Не смогли поступиться принципами. Хотя кто – если не такие, как вы – имеет полное право? Зря побрезговали. Было бы, что внукам передать.
– Мы не для того жили. Не ради шкурного интереса. А тебя мне жалко, Макс. Ох, как горько тебе придется, когда поймешь. Ты же весь в отца, а Марат из последнего поколения коммунистов – из тех, кто не стрелял, и кого уже не стреляли.
– Интеллигентная семья, говорите? Знаю, знаю. Славный прадед Иннокентий Павлович – дворянин, инженер металлург, беспартийный, но сочувствующий. Папа Марат Григорьевич – профессор, лауреат… А между ними совсем не интеллигентное звено – дедушка Решов. Тот за всех с лихвой отстрелялся… Странные ассоциации у меня. Сталин – понятно, почему Сталин. Не человек, а сталь – рельсовая, кортубинская. И Гранит – понятно… Очень удружил мне майор НКВД (или капитан?). Главное, как вовремя сгодился. Я на осенних выборах от Правого Блока выдвигаюсь. Очевидно же, что не с того фланга выхожу. Мы же в Блоке сплошь либералы, та-акие охрине… демократы! Мы против сталинизма. И грати… э-э… грани…зма! черт, кретинизма! Мы обли… обличительствуем… обличаем незаконные репрессии. Чекисты – слуги дьявола!… Интересно, а внуки слуг дьявола тоже дьяволу служат? просто по инерции… Маскируемся мы!
– Макс, тебя понесло.
– Кстати, Порываев был со мной порядочен. Предупредил, что обратился к нашему партийному лидеру Леньке Чигирову и посвятил его в мои личные обстоятельства. Скоро все узнают. Похоже, для Правого Блока я превращаюсь в балласт – в неподъемную позорную гирю. Внук сталинского палача! Да, да, Порываев любезно продемонстрировал мне документы. Дедушка Решов усердно стрелял врагов народа и актировал это для отчетности. Порываев принес папочку – и каждая бумажка меня топит. Как то (извините, корявая фраза – цитирую по памяти):