Мент. СССР

Развивая успех, двигаю ему сначала правым, а потом левым хуком. Если первый удар он успевает парировать, то второй пропускает.

Иду на сближение, перехожу в клинч, а потом бросаю противника через бедро, сразу же заламываю руку, заставляя сдаться.

Остальное уже дело техники.

Гайдо уже сдулся и не помышляет о сопротивлении. Мы проходим несколько кварталов, прежде чем показывается похожая на разворошенный муравейник Петровка 38.

Двор заполнен людьми, многие окна в здании горят.

Естественно, не каждый же день в кабинет одного из начальников бросают гранату. Сейчас толпа народа уже стоит на ушах. Думаю, и чекисты уже обязаны появиться на этом «празднике».

Чувствую на себе десятки удивлённых взглядов. Никто не понимает, с какой стати я веду перед собой растрёпанного и грязного субинспектора МУУР, руки которого связаны собственным ремнём.

К огромной радости и облегчению вижу в коридоре Лёню Бахматова. Он удивлённо открывает рот, но я не даю ему заговорить:

— Лёня, твоя помощь нужна.

— Что делать? — с готовностью откликается он, не сводя глаз с чеха.

— Посторожи этого гада в нашем кабинете. Ни в коем случае ничего ему не говори. Это он бросил гранату.

Нельзя, чтобы Гайдо раньше времени узнал о смерти Чухонца. Пусть сначала даст показания, а не то пойдёт в отказ.

Глаза Лёни сразу наливаются кровью.

— Сделаю, Жора! А ты куда?

— Максимыч где? Не в больничке?

— Он отказался от госпитализации, а вот Ваню отвезли.

— Как Ваня?

— Будет жить, — успокаивает меня Лёня.

Максимыч у нас, конечно, даже не двужильный, а трёхжильный. Прилетело ему конкретно, другой уже давно бы сам помчался на больничную койку, а он ничего, держит хвост пистолетом.

Оставив арестанта на попечение Леонида. Захожу в кабинет начальника.

Голова Трепалова забинтована, лицо бледное, но это не мешает ему разговаривать по телефону. При виде меня делает знак — подожди, скоро освобожусь.

— Спасибо, Феликс Эдмундович! — Он вешает трубку и облегчённо вздыхает. — Я даже не понял, куда ты делся. Боялся, что с тобой что-то произошло.

— Со мной всё в порядке, Александр Максимович. Я погнался за бандитом.

— Догнал?

— Не то слово! Вы бы видели, кто им оказался…

Я быстро излагаю Трепалову суть дела.

— Гайдо? — удивлённо произносит он и сразу же хватается за голову.

Контузия причиняет ему боль. По себе знаю, каково это.

— Не может быть! — добавляет Максимыч.

— Ещё как может, — вздыхаю я. — Да вы сейчас сами во всём убедитесь. Я его оставил под присмотром Лёни Бахматова. Главное — не сообщать Гайдо, что Чухонец погиб.

— Понял тебя, Жора! Ну что, пойдём, допросим гада.

— А вы себя нормально чувствуете?

— А ты, Жора — врач? — вопросом на вопрос отвечает Трепалов.

— Никак нет.

— Тогда не спрашивай. Лучше пошли.

Мы выходим в коридор.

Я пытаюсь открыть дверь нашего кабинета, но почему-то не могу это сделать. Кто-внутри мешает.

С трудом всё-таки добиваюсь своего и тут же невольно застываю.

На полу лежит Лёня Бахматов, это его ноги не позволяли открыть дверь. Есть и другие хреновые новости: больше внутри никого нет.

Взор падает на одно из окон. Оно раскрыто нараспашку, и теперь по комнате гуляет ветер. Всё ясно, чех оказался проворнее Лёни, ударил его, а потом сбежал через окошко.

Эх, дружище! Как же ты так сплоховал, а? Или Гайдо смог навешать ему лапшу на уши, за те минуты, которые я провёл у Трепалова, и Лёня потерял осторожность?

Ну ничего, я тебя ещё раз найду, сволочь! Главное, чтобы мой друг остался в живых.

Склоняюсь над Лёней, трогаю прожилку на шее. Она пульсирует.

— Слава богу, живой!