Клуб одиноких вдов

– Вы ошиблись, – сухо произнесла она. – Теперь я могу идти?

Но мужчина не собирался так легко уступать.

– А насчет «какой-то», – продолжал он, словно не расслышал ее вопроса, – так ведь, как известно, один раз – не…

– Избавьте меня от таких подробностей, – перебила его Марина. – Меня темная сторона вашей жизни абсолютно не интересует. Как, впрочем, и светлая.

Она говорила, а сама не могла отвести взгляда от его глаз. Они словно ласково улыбались – и были бездонны, как голубое небо в ясную погоду, завораживали ее…

Поймав себя на этой мысли, Марина невольно смутилась. Опустила голову, чтобы скрыть это. И разозлилась уже на саму себя. В собственных глазах она выглядела так, будто была желторотой девчонкой, к которой впервые пристают на улице, а ее это и пугает, и радует одновременно.

– А я знаю, кто вы, – сказал мужчина, словно исчерпав все остальные аргументы. – Видел вас на сцене. Скажу как на духу: Айседора Дункан вам в подметки не годится.

– А вы ее тоже видели на сцене? – съязвила Марина.

– Нет, Айседора Дункан умерла почти сто лет назад, – серьезно ответил он, видимо, не поняв сарказма. – Трагическая случайность: ее шарф застрял в колесе автомобиля.

Марина почувствовала себя неловко и почти виновато спросила:

– Так она была вашим кумиром?

– Я считал ее лучшей танцовщицей в мире за последние сто лет до того момента, пока не увидел вас.

Если это и была лесть, то очень умело преподнесенная. Марина помимо своей воли почувствовала себя польщенной.

– Мое имя вы знаете, а как зовут вас? – спросила она, вдруг решив сменить гнев на милость.

– Айвон, – ответил тот. – Надеюсь, хотя бы в этом я оригинален. Спасибо маме.

Ей нравился тембр голоса незнакомца. Он был мягок, словно даровал покой ее смятенной душе. Вероятно, таким голосом Дон Жуан соблазнял Донну Анну, оплакивавшую своего убитого на дуэли мужа…

Марина резко встряхнула головой, будто пытаясь избавиться от наваждения.

– Знаете что, Айвон, – резко сказала она. – Вы очень интересный собеседник, но я действительно…

Но он перебил ее, с надеждой спросив:

– Мы еще увидимся?

– Если только случайно, – произнеся это, она смягчила свои слова улыбкой. – А сейчас пропустите меня.

Он не сдвинулся с места, глядя на нее с упреком, как обиженный ребенок. Она обошла его и села в свой джип. Тронулась. Заметила в зеркало, что он садится в черный «мерседес», стоявший у бара. Выехала на дорогу. И потеряла его автомобиль из вида.

У нее окончательно пропало настроение работать в этот день. Марина решила вернуться домой. Надо было переодеться, отдохнуть. Ее ожидал вечер в Клубе одиноких вдов. И это было тоже своего рода испытание, к которому следовало подготовиться.

Два или три раза Марине показалось, что она видит в зеркало заднего вида следовавший за ней в общем потоке автомобилей черный «мерседес». Но, вероятно, она выдавала желаемое за действительность. Когда она выехала за город, и машин на трассе стало намного меньше, «мерседеса» среди них не было. Почему-то ей стало немного грустно, когда она убедилась в этом.

Глава 6

Жизнь за городом имела как свои преимущества, так и недостатки. Из-за поистине вавилонского столпотворения автомобилей, которое еще возрастало в часы «пик», уходило много времени на дорогу. Можно было потратить полдня, чтобы добраться из центра города до окраины, а потом медленно, как уставшая улитка, ползти в общем потоке таких же, как и она, загородных обитателей и любителей природы. Это было напрасно потраченное время, сокращающее и без того быстротекущую жизнь. Но чтобы не слишком жалеть о нем, Марина нашла выход – она размышляла. Проблемы на работе, в чем смысл жизни, планы на будущее, воспоминания о прошлом, городские сплетни, которыми ее исправно снабжала Таня, – годилось все. Ей было важно, чтобы ее мозг работал, когда ноги отдыхали. Однажды она вычитала где-то:

Когда нет изобилья мысли

Заменой – оскуденье дней.

Когда нет смысла – много пыли,

И разум утопает в ней.

И эта поэтически выраженная философская мысль стала для нее откровением. Бессмысленное существование было для Марины сродни ночному кошмару. Одно время, чтобы наполнить жизнь смыслом, она даже пробовала сама сочинять стихи. Но те выходили слишком тоскливыми. Вершиной ее творчества стало стихотворение, которое она назвала «Последний полет». Начиналось оно так:

Мне б в небо подняться и крылья сложить.

В миг краткий, безумный, свободы испить.

Всю чашу глотком опорожнить до дна,

Пусть ядом смертельным вскипает она…

Но дальше она решила не продолжать, слишком уж это походило на призыв к самоубийству. А после того, как владыка Филарет предостерег ее, что самоубийство – смертный грех, который ведет душу прямиком в ад, она стала опасаться подобных мыслей. От греха подальше…

Марина была согласна с теми философами, которые утверждали, что мысль материальна и способна воплотиться в реальность. Она решила начать думать о более безопасных вещах. И первым делом бросила писать стихи. Это была не ее карма.

Карма – новое слово, которое она узнала, когда увлеклась индийской философией, одним из центральных понятий которой являлся так называемый «вселенский причинно-следственный закон». Согласно этому закону, судьбу человека определяют его поступки, и в зависимости от них он испытывает страдания или получает наслаждение.

Это явно противоречило православному верованию, в котором Марина была воспитана. Ее всегда уверяли, а владыка Филарет только подтвердил это, что человеческая судьба предопределена свыше, и как бы сам человек ни пыталась ее изменить, ему это не под силу. Правда, есть такое понятие, как свобода воли, позволяющая каждому делать выбор, как поступить в том или ином случае. Но, как поняла Марина из рассуждений владыки, поскольку человек все-таки, и прежде всего, раб божий, то и выбор его рабский – между плетью и миской похлебки.

Политика кнута и пряника, которую насаждало православие, показалась Марине менее привлекательной, чем индийская философия. А тысячи богов, которые насчитывались в индуистском пантеоне, несмотря на свою многочисленность, были менее грозными, нежели святая троица. Поэтому она выбрала Сарасвати, богиню знания, музыки и искусства, которой начала поклоняться. Но вскоре Марина поняла, что эта дивная красавица, которую обычно изображали одетой в белое с позолотой сари, сидящей в лотосе и держащей в руках ситар, глубоко равнодушна к ее страданиям и радостям. Да и где ей, индианке, было понять русскую душу…

После этого Марина снова вернулась в лоно православия, а, вернее, к своему обычному состоянию сомнения во всем и вся. Это была пропасть, в которую она падала всю жизнь, полагая, что все прояснится только тогда, когда она достигнет дна. По сути, это и можно было назвать ее верой.

А еще она верила в то, что Бог есть любовь, и потому только любовь может и должна править миром людей. И то, что это было не так, приносило ей почти физическое страдание. Она многое отдала бы, чтобы изменить ситуацию. Но почему-то ее не понимал даже владыка Филарет, осуждая эти мысли как ересь. И это была еще одна из причин ее разочарования в старце. С некоторых пор Марина начала считать, что он плохой пастырь человеческих душ. Поэтому ее так обрадовало появление нового митрополита. У нее появилась надежда. Мятущаяся душа Марины, измучившаяся от одиночества, просила, помимо ее воли, пристанища, но не могла найти его, и ей был нужен поводырь, который довел бы ее, и которому она могла бы довериться.

Мысли Марины текли неспешно и плавно, как полноводная река в тихий безветренный день. Унылый осенний пейзаж за окном автомобиля почти не менялся, навевая сон. Чтобы не задремать за рулем, она прибегла к испытанному средству – включила радио. Поискала то, что соответствовало бы ее настроению. Нашла радиостанцию, по которой передавали стихи. Известный всей стране голос задушевно читал стихотворение неизвестного ей поэта.