Страница 6 из 30
Затем пришёл 163[-й] полк, он пришёл тоже полуразбитый, потрёпанный в боях, с остатками материальной части. Но всё же у него материальная часть была на половину полка.
Третий полк – 521[-й] – сам по себе молодой полк, в общем, мог бы воевать неплохо, но он имел всего шесть самолётов.
Таким образом, дивизия в составе частей была укомплектована полностью, но в материальной части и в личном составе была укомплектована не полностью[30].
Таким образом, в задачу дивизии входило сколотить полки, которые ей были даны, как-то их увязать в смысле взаимодействия между частями дивизии. Нужно было, во-первых, чтобы они понимали друг друга в воздухе, чтобы они знали друг друга, чтобы, находясь в воздухе, могли бы помочь друг другу. Нужно было провести большую организационную работу, нужно было укомплектовать и подготовить личный состав, пользуясь боевым опытом, который был у меня уже и в этой войне. Нужно было укомплектовать дивизию материальной частью. Причём нужно было, чтобы 1[-й] гвардейский полк изучил и усвоил «яки», которые были ему даны. Полк и начал работу над освоением этой материальной части. Те два полка уже были на «яках», они уже усвоили эту материальную часть, но машин у них не было. Но ту молодёжь, которая была им дана как пополнение, нужно было ещё учить.
И я взялся за эту работу немедленно, и вскоре дивизия была уже введена в бой.
В районе Белый – Оленин[о] в то время была окружена наша 39[-я] Армия[31]. Она находилась в очень тяжёлом положении. Когда противник её окружил, она ещё могла собраться в какой-то кулак, выйти на северо-запад в направлении на Белый и ударить, прорвать войска противника и выйти спокойно в сделанную горловину. Но чтобы помешать ей это сделать, противник начинает нашу армию уничтожать авиацией, а кроме того, его наземные войска противодействовали наступлению наших войск. Затем своими наземными частями противник здесь уже начал действовать. Наша штурмовая авиация уничтожала их. Поэтому нужно было всеми силами способствовать успеху нашей штурмовой и бомбардировочной авиации, т. е. оградить её от нападения вражеских истребителей, прикрыть нашу ударную авиацию от их нападения. И перед нами стояла серьёзная задача в общем ходе операции – уничтожение самолётов противника в воздухе и защита нашей ударной авиации от истребителей противника.
Здесь началась усиленная борьба. В силу такой создавшейся обстановки дивизия и выполняла свою боевую работу. Все задания мы получали через 3[-ю] воздушную армию, которой командовал тогда М.М. Громов*. Мы должны были во что бы то ни стало решить эту задачу. Дислоцировались мы в районе Торжка – деревни: Никольское, Коробово, Б[ольшое] Ильино.
Здесь мы вели работу и в ходе работы имели успех и неуспех. В воздухе мы имели успех. Мы дрались здесь неплохо, несмотря на то что мы не успели ещё как следует сформироваться и сколотить свои части. Мне же подбросили материальную часть, и я с ходу бросил её в бой. Здесь уже ни на что не обращалось внимание, всё было направлено к тому, чтобы только выполнить возложенную на нас задачу.
Таким образом, в задачу истребителей входило – не дать ударной авиации противника бомбить наши наземные войска, не давать истребительной авиации противника уничтожать наших штурмовиков и бомбардировщиков. Затем – вести разведку поля боя и обо всём своевременно информировать командование. Уничтожать авиацию противника.
Эти задачи, как узаконенные, всегда ставились перед истребителями. Их мы должны были выполнять и здесь.
В работе авиации есть свои детали.
Вот, например, имеется какая-нибудь точка на земном шаре. Вам говорят – летите туда и сбросьте бомбу. Как будто бы это сделать просто – прилетел, посмотрел, сбросил и улетел обратно. Но когда вам говорят – летите и сбейте самолёт противника в воздухе – это уже более сложная задача, и даже очень сложная. Если я лечу и меня кто-то хочет сбить, то я тоже хочу его сбить, и я ему противодействую. И самый трудный элемент работы нашей авиации заключается в том, чтобы сбить самолёт.
В чём заключается сложность этого момента? Если вам говорят: летите на Берлин и сбросьте туда бомбу, то Берлин стоит на месте, это – солидная махина, и он никуда не денется. Если нужно сбросить бомбу на какой-нибудь завод, то это тоже колоссальный объект. Если туда летит бомбардировщик, его дело – сбросить туда прицельно бомбу, и можно свободно попасть, хотя не всегда и попадают. Но вот у вас на скорости порядка 500–600 километров ходит маленькая цель, точка, и вам говорят – сбейте эту цель пулькой. И если на завод бросают двухтонные бомбы, то в эту точку я должен попасть пулей. Причём она двигается и двигается отнюдь не по прямой. И опять-таки, если бы она двигалась по прямой, то я бы взял некоторое упреждение, выпустил бы пулю с упреждением и попал бы – всё это достигается эмпирическим путём. Но эта точка двигается не по прямой и двигается на каких-то скоростях. Двигаюсь и я. И таким образом, мне нужно учесть скорость противника и свою скорость так, чтобы мой снаряд совпал бы с этой точкой в пространстве. Причём я могу стрелять различными способами. И когда я по нему бью, то и он по мне бьёт. И он так же успешно может маневрировать. Допустим, я за ним гонюсь, выпускаю очередь, но получается неудачно, потому что он встал в какое-то положение, может быть, перевалился, и я не имел успеха.
Причём когда мы стреляем из пистолета, даже по мишени, мы говорим – попади все пять в «яблочко», и когда попадают в 8 или в 5, то мы говорим – как плохо! Но в этом случае мы стоим спокойно, тщательно наводим пистолет. Попробуйте вы попасть в пространстве, когда всё движется и кувыркается. И мы попадаем. Но попасть в самолёт в воздушном бою на маневре – куда труднее, чем прийти и сбросить бомбу в определённом районе на определённый объект.
Для истребителя же может быть и более лёгкая задача – расстрелять автомашину или повозку, движущуюся по дороге, по прямой. Я беру и по дороге вывожу точку упреждения и выпускаю туда свой снаряд. Снаряд летит, и машина подбита. В воздухе таких линейных ориентиров нет у меня, и поэтому сбить самолёт в воздухе не такая простая вещь.
И мы говорим поэтому – молодец, виртуоз, ас, потому что он – смел. И мы говорим поэтому, что для того, чтобы расстрелять самолёт, нужно подойти к нему в упор и в упор его расстреливать. А если будешь бить за километр, за полтора, то это будет затея с негодными средствами, и тебя тогда собьёт враг. Поэтому я говорил своим лётчикам – бейте его с 20 метров, нужно бить в упор, и тогда только он[32] будет страшен для противника. А если противник будет расстреливать наших в упор, тогда мои люди будут бояться, и я не буду иметь успеха. И вот за счёт таких жёстких требований у меня и был успех в боевой работе. И мои истребители имеют хорошую славу, приезжают к нам товарищи из Москвы и рассказывают, как там отзываются о лётчиках 3[-й] дивизии, или о лётчиках Ухова, и мне это приятно как руководителю.
Затем у меня есть такой личный взгляд, может быть, он и неверный с чьей-нибудь точки зрения, но я считаю его правильным и не откажусь от него. Страна готовила в течение какого-то времени лётчиков. За это время лётчики выбывали, были войны, они погибали, и вообще какая-то убыль была. Из школы приходит зелёный молодняк. Его нужно быстро научить, так как время не ждёт, фронту нужны силы, кругом течёт море нашей русской, советской крови. И если я сейчас скажу, что не могу воевать, потому что у меня – молодняк, его нужно тренировать, то мне просто скажут – уходи ты к чёрту, мы здесь другого посадим. Поэтому тренировка молодых лётчиков должна быть организована чрезвычайно быстро. Старший вывозит его над линией фронта – пусть посмотрит, освоится. Спросишь – всё ясно? Всё. Он никогда ещё не стрелял в жизни, а я ему говорю – стреляй в противника в упор, нужно лезть на противника так, чтобы не дать ему возможность повернуться. И такое смелое настойчивое требование вселяет в людях уверенность. Я ему говорю – там сидит такой же человек, как и ты, и бей его. Он так и делает. И противник начинает бояться этого сосунка. Он не видит, кто там сидит в самолёте, а чувствует в нём какого-то зверя, который бросается на него[33]. И когда их бросается двое, четверо или восемь, то противник уже начинает теряться. Так они и действуют под руководством опытного ведущего.
30
На 17 июня 1942 г. в 1-м гиап имелось 10 «Харрикейнов», из которых 8 подлежали передаче в 157-й иап, один, выработавший моторесурс, в 116-е стационарные авиамастерские (Рыбинск) и ещё один – в 55-е САМ (Иваново). Также имелось три неисправных МиГ-3 и один У-2. На 19 июня, согласно «Донесению о формировании 210 иад», в полку оставалось три МиГа и два подлежащих отправке в мастерские «Харрикейна». Полк приступал к изучению новой материальной части – самолётов Як-1. В других полках формируемой дивизии положение было примерно таким же. В 163-м иап на 17 июня имелось 15 Як-1, из них исправных только четыре. На 19 июня семь Яков находилось в стационарных мастерских, а у двух не было моторов. За 521-м иап числилось 13 Як-1, из которых четыре стояли без моторов (они проходили чистку в мастерских г. Калинин) и восемь находились в САМ. Ещё один должен был войти в строй 20 июня. На 1 июля в 163-м иап имелось 15 Як-1 (исправных 4), в 521-м иап – 12 (исправных 5). В 1-м гиап, помимо неисправного МиГа и трёх У-2 (2 исправных), появилось 3 Як-7 (2 исправных). В Управлении был один У-2. Что касается личного состава, то на 19 июня в 1-м гиап не хватало десяти лётчиков и начальника химслужбы. В 163-м иап – трёх пилотов и главного инженера, три человека находились на переучивании. В 521-м иап (из которого ранее убыла группа опытных бойцов) не хватало штурмана и начальника воздушно-артиллерийской службы. Начальник штаба 210-й иад полковник Скляр отмечал, что из всей дивизии боеготовыми могли считаться 5–7 экипажей. Лучше оценивалось положение в 163-м иап, который признавался «готовым ограниченно». Полки требовалось укомплектовать матчастью и пополнить людьми, причём в отношении 1-го гиап, по мнению Скляра, делать это следовало в тылу. ЦАМО РФ. Ф. 3 гиад. Оп. 1. Д. 58. Л. 1, 3, 5; Д. 8. Л. 2, 3.
31
Речь идёт об оборонительной операции войск Калининского фронта (командующий генерал-полковник И.С. Конев) в районе города Белый (2—27 июля 1942 г.). Весной 1942 г. в ходе Ржевско-Вяземской наступательной операции войска 39-й армии и 11-го кавалерийского корпуса глубоко вклинились в западный фас так называемого немецкого Ржевско-Вяземского выступа. Это создало угрозу коммуникациям противника, игравшим важную роль в снабжении войск группы армий «Центр», и грозило ликвидацией самого выступа. Для устранения угрозы коммуникациям и тылам войска немецкой 9-й армии (командующий генерал-полковник В. Модель) провели наступательную операцию «Зейдлиц» по окружению 39-й армии (командующий генерал-лейтенант И.И. Масленников, после его ранения – генерал-лейтенант И.А. Богданов), 11-го кавкорпуса (командующий полковник, затем генерал-майор С.В. Соколов) и части сил 22-й и 41-й армий. Наступление началось 2 июля, а 5-го узкая горловина, через которую 39-я А и 11-й кк сообщались с основной массой войск фронта, была перерезана. После этого немцы нанесли рассекающий удар по окружённой группировке. Наши оказали упорное сопротивление, значительной части (до 20 тысяч) удалось прорвать окружение. Но, несмотря на это, войска Калининского фронта потерпели серьёзное поражение, понесли большие потери и утратили важный плацдарм, угрожавший тылам ржевско-вяземской группировки противника.
32
То есть огонь.
33
А далее стояло: «без ума и без рассудка». Но эти слова в тексте стенограммы были вычеркнуты. Очевидно, их посчитали неподобающими тому, как должен вести себя советский лётчик. Однако думается, что эти слова были сказаны Уховым неспроста. Возможно, по его мнению, именно дерзостью атак должен был компенсироваться недостаток в подготовке (в том числе огневой) молодых лётчиков. Ставилась задача психологически подавить противника, убедить его в том, что в кабинах советских истребителей сидят отчаянные бойцы. В таком контексте становится понятна и оговорка Валентина Петровича о том, что кто-то может считать его точку зрения неверной.