Страница 2 из 4
Бурундук – это древесный грызун, похожий на белку, но меньшего размера, с длинным хвостом, на спинке которого пять чёрных полосок. Питается семенами растений, ягодами, грибами, желудями и орехами, насекомыми. Бурундуки издают разные звуки: при опасности отрывистое цыканье или свист. За несколько часов до дождя бурундуки, сидя на задних лапках, издают характерные звуки «бурун, бурун».
В лесах Сибири и Дальнего Востока растёт не кедр, а сибирская кедровая сосна. Кедровая сосна – это вечнозелёное дерево, достигающее в высоту 35–40 м, в диаметре до 2 м. Это дерево долгожитель – может прожить 500–800 лет. На взрослых деревьях, которым больше 50 лет, осенью созревают шишки с семенами – кедровыми орешками, которыми лакомятся белки, бурундуки и соболи.
Следы лап тигра такие же, как у кошек, только очень большие. Они имеют округлую форму с чётким отпечатком пятки и четырёх пальцев без когтей. Размер отпечатка крупный: от 10 до 15 см. У здоровых тигров след чёткий и глубокий. Ступая, зверь ставит лапы почти след в след, то есть заднюю лапу в след от передней лапы. Идя по глубокому снегу, тигр оставляет после себя глубокую борозду.
Ночь в тайге
ыло четыре часа, но небо было облачно и на землю как будто спустились сумерки. Можно уже собираться на охоту.
Летом охота на зверя возможна только утром, на рассвете, и в сумерки – до темноты. Днём зверь лежит где-нибудь в чаще, и найти его трудно. Мы с казаком Мурзиным взяли ружья и разошлись в разные стороны. На всякий случай я захватил с собой на поводок Лешего.
Вскоре я набрёл на след кабанов. Они шли не останавливаясь и на ходу рыли землю. Судя по числу следов, зверей было, вероятно, больше двадцати. Видно было, что в одном месте кабаны перестали копаться в земле и бросились врассыпную. Потом они опять сошлись. Я хотел было прибавить шагу, как вдруг увидел около лужи на грязи свежий отпечаток тигровой лапы. Я ясно представил себе, как шли кабаны и как следом за ними крался тигр.
«Не вернуться ли назад?» – подумал я, но тотчас же взял себя в руки и осторожно двинулся вперёд.
Дикие свиньи поднялись на гору, потом спустились в долину. Я увлёкся преследованием и совсем забыл, что надо запоминать местность.
Несколько мелких капель, упавших сверху, заставили меня остановиться. Начал накрапывать дождь.
«Пора возвращаться на бивак», – подумал я и стал осматриваться, но за лесом ничего не было видно. Тогда я поднялся на одну из ближайших сопок, чтобы ориентироваться.
Кругом, насколько хватал глаз, всё небо было покрыто тучами; только на западе виднелась узенькая полоска вечерней зари. Облака двигались с моря. Значит, рассчитывать на то, что погода разгуляется, не приходилось. Горы, которые я теперь увидел, показались мне незнакомыми.
Назад по следам идти было немыслимо. Ночь застигнет меня раньше, чем я успею пройти и половину дороги. Тут я вспомнил, что у меня нет спичек. Рассчитывая с сумерками вернуться на бивак, я не захватил их с собою. Я два раза выстрелил в воздух, но не получил ответных сигналов. Тогда я решил спуститься в долину и, пока возможно, идти по течению реки. Была маленькая надежда, что до темноты я успею выбраться на тропу. Не теряя времени, я стал спускаться вниз. Собака покорно поплелась сзади.
Как бы ни был мал дождь в лесу, он всегда вымочит до последней нитки. Каждый куст и каждое дерево собирает дождевую воду на листьях и крупными каплями осыпает путника с головы до ног. Скоро я почувствовал, что одежда моя намокла.
В лесу уже нельзя было отличить ямы от камня. Я стал спотыкаться. Дождь усилился и пошёл ровный и частый. Когда я остановился, чтобы перевести дух, Леший стал тихонько визжать. Я снял с него поводок. Собака только этого и ждала. Она побежала вперёд и тотчас скрылась во тьме. Чувство полного одиночества охватило меня. Я стал окликать Лешего, но напрасно. Простояв немного, я пошёл в ту сторону, куда побежала собака.
Когда идёшь по тайге днём, то обходишь колодник, кусты и заросли. В темноте же всегда, как нарочно, залезешь в самую чащу. Откуда-то берутся сучья и цепляются за одежду, ползучие растения срывают фуражку с головы, тянутся к лицу, опутывают ноги.
Быть в лесу, наполненном дикими зверями, без огня, во время ненастья – жутко. Я шёл осторожно и прислушивался к каждому звуку. Шелест листьев, хруст упавшей ветки, шорох пробегающей мыши заставляли меня круто поворачиваться в сторону шума, и я еле удерживался, чтобы не выстрелить.
Пробираясь ощупью в темноте, я залез в такой бурелом, из которого и днём-то не скоро выберешься. И всё же, нащупывая руками опрокинутые деревья, вывороченные пни, камни и сучья, я ухитрился как-то выйти из этого лабиринта. Я устал и сел отдохнуть, но тотчас почувствовал, что начинаю зябнуть. Зубы выстукивали дробь. Усталые ноги требовали отдыха, а холод заставлял двигаться. Залезть на дерево? Эта мысль всегда первой приходит в голову заблудившемуся в лесу путнику. Я сейчас же отогнал её прочь. На дереве было бы ещё холоднее, и от неудобного положения стали бы затекать ноги. Зарыться в листья? Это не спасло бы меня от дождя, и на мокрой земле легче простудиться. Как я ругал себя за то, что не взял с собой спичек!
Я стал карабкаться через бурелом и пошёл куда-то под откос. Вдруг с правой стороны послышался треск ломаемых сучьев и чьё-то отрывистое дыхание. Какой-то зверь бежал прямо мне навстречу. Сердце моё упало. Я хотел стрелять, но винтовка, как на грех, зацепилась дулом за лианы. Я вскрикнул не своим голосом и в этот момент почувствовал, что животное лизнуло меня в лицо… Это был Леший.
Собака с минуту повертелась около меня, тихонько повизжала и снова скрылась в темноте.
С неимоверным трудом я продвигался вперёд. Каждый шаг стоил мне больших усилий. Вдруг я услышал, что где-то глубоко внизу шумит река. Разыскав ощупью большой камень, я столкнул его под кручу. Камень не покатился по обрыву, а полетел по воздуху; я услышал, как глубоко внизу он упал в воду. Тогда я круто свернул в сторону и пошёл в обход опасного места.
В это время ко мне опять прибежал Леший. На этот раз я уже не испугался его и поймал за хвост. Он осторожно взял зубами мою руку и стал тихонько визжать, как бы прося не задерживать его. Я отпустил его. Отбежав немного, он тотчас вернулся и только тогда снова побежал вперёд, когда убедился, что я иду за ним следом.
Вдруг в одном месте я поскользнулся и больно ушиб колено о камень. Со стоном стал я потирать больную ногу. Собака прибежала и села рядом со мною. В темноте я её не видел, а только ощущал её тёплое дыхание. Когда боль в ноге утихла, я поднялся и пошёл. Но не успел я сделать и десяти шагов, как опять поскользнулся. Тогда я стал ощупывать землю руками. Меня охватила радость: это была тропа.
«Теперь не пропаду, – думал я, – тропинка куда-нибудь да приведёт».
Но и по тропе я передвигался до крайности медленно. Я не видел дороги и ощупывал её ногою. Там, где тропа терялась, я садился на землю и шарил руками. Особенно трудно было разыскивать тропу на поворотах. Иногда я останавливался и ждал возвращения Лешего, и собака вновь указывала мне потерянное направление. Часа через полтора я дошёл до какой-то речки. Вода с шумом катилась по камням. Я опустил в неё руку, чтобы узнать направление.
Перейдя вброд горный поток, я ни за что не нашёл бы тропу, если бы не Леший. Собака сидела на самой дороге и ждала меня. Заметив, что я подхожу к ней, она повертелась немного на месте и снова побежала вперёд. Ничего не было видно; слышно было, как шумела вода в реке, шумел дождь и шумел ветер в лесу.