Счастье Кандида

Взял валявшуюся в углу арматурную сетку для бетона, обернул ею голову и ножницами срезал вылезающие через сетку волосы. Причесался на косой пробор. Пробор вел себя довольно строптиво – извивался, скрипел, пару раз укусил алюминиевую расческу и норовил соскочить с головы. Кент заправил машинным маслом специально приготовленную для такого случая масленку и смазал пробор. Это почему-то успокоило строптивца, он улегся между двумя волнами каштановых волос, однако довольно криво. Пока пусть так, в следующий раз придется сходить к парикмахеру. Но для начала и это неплохо.

Ну что же, теперь глаза. Съехали к переносице и стали совсем маленькими. Зацепил мизинцами уголки, растянул их подальше друг от друга. Глаза заняли правильное положение, и веки раскрылись. За этим, вроде, следить нетрудно.

Кожа тоже не в порядке. Из двух фурункулов на шее выглядывали живущие там довольно несимпатичные гельминты, которым тоже захотелось посмотреться в зеркало. Увидев, что их заметили, они смутились, покраснели и спрятались.

– Нет, так дело не пойдет. Люси́, где ты? Что ты бегаешь за мухами? От их крыльев здесь теперь форменный сквозняк, видишь, как волосы подстрижены теперь неровно? Все потому что их ветром носило. Займись лучше делом. Посмотрите, люди добрые, на эту провинциальную ящерицу: она теперь устроилась в стакане для зубной щетки, нашла место, где поспать. Вылезай, давай-ка, на плечо ко мне. Что ты смотришь на меня так подозрительно, откуда в тебе, обычной лесной ящерке, столько недеревенского скепсиса? Вот, так-то лучше. Готова?

Кент опять поднес лицо к зеркалу, гельминты не удержались и выглянули. Двумя неуловимыми движениями Люси́ схватила гельминтов, выдернула их из гнезд и проглотила.

– Фу, какая гадость! Люси́́, выплюнь щас же.

Ящерица проигнорировала эти в общем-то законные требования, облизнулась, с достоинством соскочила с плеча Кента, возвратилась в стаканчик и свернулась там калачиком. Края двух ранок сошлись и наглухо захлопнулись, будто никаких фурункулов не было и в помине.

Нет, Кент вполне еще может быть симпатичным. Смелый взгляд, стройная фигура, веселый нрав – все при нем пока. С мужчинами приветлив, с девушками неизменно ласков. Надо бы хороший клубный пиджак, траузера и шузы – такая ерунда, в общем-то; все это дело наживное. Вот только прежней уверенности в себе нет уже и в помине – спасибо ментам-благодетелям… Придется начинать новую жизнь, придется всему заново учиться.

Любитель «Пустоты»

Румб вернулся с работы в свою однушку на Ветеранов.

Лины нет – ушла, наверное, по делам. Румб вспомнил, как они познакомились.

Началось все с того, что он решил пойти в ТЮЗК, Театр Юного Зэка на Мешковой, там должны были открывать конверт с победителем Большого Дуркера. В шорт-листе был Плезневич. Румб знал, что тот лично придет – на случай, если вдруг окажется победителем, – но спрячется так, чтобы его никто не увидел. Где лучше прятаться, если вокруг много людей? Под трибунами амфитеатра, в самой низкой части подтрибунного пространства. Румб протиснулся туда и лежал, надеясь дождаться и встретиться, наконец, со своим кумиром очно. В кромешной темноте подтрибунья рядом кто-то уже был. Румб неуверенно ощупал – ясно, что не Плезневич. Тот по идее должен быть совсем-совсем холодным, как идеальный посланец и пророк Пустоты.

Здесь, наоборот, было нечто довольно теплое… Девушка! Выяснилось, что она тоже собиралась взаимно ощупаться, но не с ним, а с Плезневичем. Правда, Румбу она об этом не сообщила – просто ничего не сказала, ровно ничего, – но он все-таки догадался. Вот так собственно они и познакомились.

Кстати, сам-то Плезневич в тот вечер не посетил ни лаза подтрибунного помещения, ни ТЮЗКа вообще. Когда Румб с соседкой выползли на свет божий, выяснилось, что девушка весьма недурна собой. В общем, нельзя сказать, что изначальная затея Румба потерпела полное фиаско. Никто не знает, где найдешь, где потеряешь.

Спросил ее: «Вы, я думаю, без ума от Плезневича?». Молчит. Молчание – знак согласия. Еще вопрос: «Вы, наверное, хотели здесь, под скамейками, познакомиться со знаменитым писателем?». Опять молчит. О чем ни спросит, со всем соглашается. Неужели именно такова ее метафизическая составляющая? Это следовало без промедления проверить. Вот он и предложил ей, довольно-таки креативненько: «Простите, милая девушка, как вы отнесетесь к моей совсем безобидной просьбе – переспать со мной? Не подумайте чего плохого – просто, чтобы вместе попытаться ощутить бездонную глубину экзистенциальной пустоты?» От удивления она вскрикнула: «Вау!» и пошла себе. А он за ней и опять-таки поинтересовался – только для поддержания разговора: «Вы не находите странным, что мне тоже совершенно случайно надо идти именно в эту сторону?». Она молча развернулась и довольно независимо двинулась в противоположном направлении. Он, естественно, – опять вслед за ней и говорит: «Мы с вами одновременно вспомнили, что надо все-таки идти в другую сторону. Согласитесь, это абсолютно удивительное совпадение». И опять она промолчала. Такой у них необычный «разговор» получился. Гуляли весь вечер, «проболтали» до темноты, коснулись разных тем, и, какие бы вопросы он ни задавал, она во всем с ним соглашалась. Потрясающее единство интересов! Это неудивительно – она ведь тоже фанат Плезневича.

Наум Плезневич. Для Румба это больше чем увлечение. Все, что зарабатывал, он тратил на статьи и книги любимого писателя. И не только деньги, но и время – мотался по букинистам, по аукционам. «Лучше бы на девушек тратил», – говорили ему друзья, но отказаться от книг Наума Ивановича было выше его сил. Гуглил их на английском, на французском, на суахили… Зачем ему всякое такое? Разве Румб знает все эти языки? А ведь его возлюбленный Плезневич не только много пишет, но и постоянно переиздается в различных издательствах, журналах и сборниках. И почему-то все в самых дорогих подарочных изданиях. В кожаных переплетах, с медными застежками, с золочением. Шародей сказал, что видел в продаже десятитомник Истории Пустоты государства Российского. Каждый том два килограмма весом, а цена вообще неподъемная. Друзья часто задавали Румбу один и тот же вопрос: разве обязательно все это иметь? У Плезневича ведь всегда одна и та же тема: Пустота.

Пустота – великая субстанция и фантастически глубокая идея. Эта субстанция охватывает половину мира, а идея Пустоты управляет помыслами половины человечества.

Наш мир наполнен, в любой точке пространства что-то есть, что-то постоянно присутствует и в духовном пространстве. Не только присутствует, но и наполняет его. Но как мы узнаем об этом?

Ничего-то мы не узнали бы, если б не было противоположного состояния материи и духа. Без тьмы мы не знали бы, что такое свет, без ненависти – что такое любовь, ты меня понимаешь? – объяснял он невидимому оппоненту, а может, и самому себе.

Плезневич – великий мыслитель, он открыл нам полмира, о котором мы ничего, ровно ничего не знали до его появления в литературе, – пространство Пустоты. Постигнув это новое измерение пространства, мы заново откроем для себя наполненность нашего мира.

Ну, хорошо, – отвечал ему неизвестный оппонент. – Пустота – это пустота. Что там можно изучать? Пустота всегда одинакова, в ней ничего нет.

«Как же ты ошибаешься, мой друг. Пустота столь же разнообразна, как весь наш явленный, проявивший себя мир. Это и есть смысл дуализма. Пустота может быть материальная и духовная, пустота может чисто российской, а может быть малайской, японской. Есть пустота глаз и пустота мыслей, пустота мечтаний и пустота помыслов».

Ну и что же такого особенного пишет о Пустоте твой Плезневич? – не унимался внутренний голос.

«Он не пишет. Он беседует с читателем. И мы вместе с ним медленно, шаг за шагом, приближаемся к пониманию великих истин».

Румб купил одну из его лучших книг, это было как раз тогда, когда он работал еще в аппарате фирмы Раздевалов Ltd. На обложке – Наум Плезневич. А ниже – название: ПУСТОТА. Очень красивая обложка. Жаль, что на обороте написано издательство, год, город, всякие циферки. Очень это портило впечатление от книги, мешало сосредоточиться.