Страница 11 из 19
Отходы человеческой деятельности. Сколько судеб, забот, дел, суеты, мириадов побед и поражений! Каждый кусочек мусора помнит о прошлом. Судьбы, судьбы… Гора осколков прошлого – это целый мир. Вторая Вселенная, которая становится все больше и больше. И скоро вытеснит, закроет нашу живую Землю, а потом и галактику, и весь космос. Может, и не скоро. Но это непременно случится. Всем нам когда-то придется учиться жить на свалке.
Мусоровоз с тарахтеньем высыпал содержимое своего чрева. Двое мужчин кинулись к образовавшейся куче и металлическими крючками принялись энергично ее растаскивать. Искали предметы, представлявшие интерес для бомжей. Времени было мало – через несколько минут приближающийся бульдозер начнет разравнивать кучу отходов и тогда уже ничего не найдешь.
Шплинт и Сява – хорошие знакомые Кента. Один – высокий, худой, второй – круглый коротышка; волосатый брюнет и лысый блондин, сумрачный молчун и веселый балагур. Бывший мент и когда-то им же посаженный бывший зэк. Теперь оба бомжи, друзья – не разлей вода.
Заметили Кента и, утопая ботами по щиколотку в рыхлых слоях мусора, побрели вниз по склону. Что за «коцы» у них для такой работы? Не «педали», конечно, – «банты» резиновые или «хромачи», возможно.
– Привет, Кентухи, каким ветром занесло? – спросил бойкий на язык Сява. – Хочешь к нам прибиться? Осознал? Заходи, потолкуем.
– Да нет, просто в Мошкарово еду. Хочу с Шародеем перетереть кое-что. А заглянуть – загляну, спасибо за уважуху.
«Как я говорить стал, – подумал Кент, – «перетереть», «уважуха»! Помойка пустила внутри меня крепкие корни – чувствую, как кожа обрастает шерстью, грязной свалявшейся шерстью».
Аборигены похвастались «уловом»: пластиковый пакет с хлебом, чуть тронутым плесенью, джинсовая рубашка с оторванным по шву рукавом, нетронутая банка сайры – просроченная, наверное, и стеклянная банка с маринованными овощами.
У них хибара сбоку свалки под гнилой ольхой. Крепко сбита из досок, пластика и листов железа. Листы разных цветов набиты на каркас без всякой оглядки на эстетику, наобум святых. Листам это не нравилось, и они постоянно менялись местами, чтобы добиться хоть какого-то эстетического эффекта. Конечно, они хотели уйти от мимезиса[3], но что было под силу этим малокибернетизированным, практически неалгоритмизированным листам? Если не подражание действительности, тогда подражание ташизму[4]. Это, конечно, самая низкая форма эстетики, но для свалки… А с другой стороны, даже эти простецкие изыски вряд ли были доступны пониманию случайного прохоже-проезжего Кента, не говоря уже о самих хозяевах.
В хибаре тепло, места много. Робинзоны вторичного мира обзавелись чугунной печкой и двумя кроватными сетками.
– Смотри, как обосновались. Провод кинули, лампочка, радиатор, жить можно. Сейчас чайник поставим. Что Ваше благородие предпочитает: форель слабого соления с душком или свежую кильку, прям при тебе откроем банку? – балагурил Сява. – Вот, Шплинто-ватник, мой дружбан, бывший мент коцаный, давно уже с мусорами завязал. Мы теперь оба черной масти, правда, у него с «музыкой»[5] проблемы. А ты, Кент, – «мужик»[6]. Когда-то мы тебе предлагали переехать, кентоваться с нами. Не каждому предлагали. Попадется жмурик, болтанет лишнего. Тебе вот предлагали… А теперь поздно, не в масть ты будешь, ты ведь серой масти.
– Чего ты несешь, Сява? Какая масть, мы же не на зоне. Тоже мне, вор в законе нашелся. Мне что, уйти? – спросил Кент.
– Да ладно, это я так. Не обижайся, пацан, мы к тебе всей душой, правильно, Шплинтяра?
Шплинт одобрительно хмыкнул.
– Садись за стол, – пригласил Сява.
Кент достал из рюкзака зажигалку «Кент».
– Возьмите от гостя небольшой презент в знак респекта. Зажигалка газовая, почти неизрасходованная. Чипирована, управляется от вайфая. И сигареты. Тоже «Кент», обычные, без саморозжига. Неновая пачка, но штук пять есть. Покурим. И я поучаствую.
– Давай, Шплинт, мой верный поц, наливай. Да побольше, не жадничай. Ну и о себе не забудь. А Кенту не надо. Ты что забыл, он не пьет. Не теперь не пьет, а вообще не пьет и раньше тоже не пил. За встречу, Кетухи! Шародей сказал, ты теперь чистой любви старатель-искатель-изыскатель. Жениться хочешь. Девочку мечтаешь найти. Чтобы не тронутая, чтобы чистая любовь. «Такая чистая, как чайная посуда, такая умная, как целый том Талмуда». Еврейку что ли ищешь?
– Еврейку, не еврейку, но ты прав, Сява. Хочу влюбиться, чтобы и влюбиться, и жениться.
– Мальчишка… Любовь – ты думаешь, это так просто? «Когда мы все уже лежали на панели, Арончик все-таки дополз до Розанели. Он ей сказал, от страсти пламенея: “Ах, Роза…”» Ну что молчишь, Шплинт? Подхватывай, «Ах, Роза…»
– «Ах, Роза, или вы не будете моею!?» – радостно прохрипел Шплинт, принявший уже первую порцию водки.
– Интересно, Кент, куда ты отведешь свою избранницу, где собираешься вить гнездышко, устраивать свое нежное семейное счастье? Ты же бомж. У нас хоть хибара есть. Теплый уголок в этой холодной вонючей Вселенной.
– Вы правы, ребята, – вздохнул Кент. – Куда привести избранницу… Нам даже помыться негде будет.
Сева понимающе подмигнул и пропел:
– «Я как собака буду ныкать твое тело, чтоб даже вошка на тебя присесть не смела. И буду в баню в год водить четыре раза…»
– «Чтоб не пристала, мой душа, к тебе зараза!» – изо всех сил выкрикнул Шплинт и заплакал, не выдержав нервного напряжения.
– Хочу, чтобы дом с клозетом и душем, чтобы холодильник, а там много жратвы, чтобы моя душечка была одета, как лучшая модница. Да, я хотел бы всего этого, – тихо говорил Кент.
– Вот, вот, одета! – не унимался Сява. – «Я все богатства дам и прелести за это, а то ты ходишь, извиняюсь, без браслета, без комбине, без фильдекосовых чулочек…»
– «И, как я только что заметил, без порточек!» – торжествующе завершили песню раскрасневшиеся от выпитой водки бомжи.
– Не боись, Кент, друзья всегда придут на помощь, – размышлял Сява. – Тебе в Мошкарово? Это по Целокудровой. Перекресток здесь недалеко, отсюда видно. Вон виадук, а под ним как раз и Целокудровая идет. Мы проводим. Посмотришь, как жрицы нежных чувств тусуются, дальнобойщиков перехватывают. Там и оженим тебя. Мы за тебя мазу тянуть будем. Подберем шикарную биксу. Ты, небось, забыл уже, что такое кунка. Не менжуйся, женишься на двадцать минут и сразу разведешься. Без последствий и бюрократических волокит – верно, брателло Шплинт? Вот и я говорю: кусочек семейного счастья и никакого базара!
Бойкий перекресток
Над Целокудровой перекинута прекрасная Верхняя Нордборгская трасса. Здесь всегда хорошая погода – на небе ни облачка и полный штиль. Несметное число полос в обе стороны. Лимузины, кабриолеты, спорткары так и шастают взад-вперед. Задумчиво катят дальнобойщики, везут большегрузы в столицу Фриляндии и обратно.
Свободную от леса площадку на перекрестке облюбовали и основательно обжили замечательно раскованные амазонки любви – самые свободные люди на свете. На их смелом примере мы видим зажигательный образец, кусочек настоящей жизни, необъяснимым образом заброшенный нам из светлого будущего. Что может быть лучше? – свободно дарить тепло и любовь всем без исключения желающим, и даже более того – просто первым встречным. Это вам поинтересней будет, чем пресловутые «кафе на ножках» в Сантьяго! Может, в том и состоит главное предназначение людей – любить друг друга без всяких социальных условностей, без стыда и архаичных средневековых предрассудков?
Девушки – не без помощи добровольных помощников, конечно, – перетащили сюда кабинки для переодевания с Переливского пляжа; теперь у кого-то – совсем маленькие кабины, где только стоять можно, а у кого и побольше. Выстроили их в линию и фланируют вдоль самодеятельно образовавшегося проспекта. Если бы здесь была администрация, – а со временем она появится, куда же нам деться без благодатного и каждый раз неизменно судьбоносного бюрократического вмешательства? – непременно кто-то придумал бы назвать его Проспектом нежной любви.
3
Подражание природе.
4
Абстрактная живопись цветовыми пятнами.
5
Блатной жаргон.
6
«Средний класс» лагерной иерархии.