Бедная Персефона

— Вот странно, что тебя ничего вот не берет…

— А ты хотела, чтобы мы синхронно слегли? Тебе иммунитет укреплять просто необходимо, а то за твоими гульками...

— Не брюзжи, голова болит, что это ты в мисочке принес? Попить?

— Попить я сейчас принесу, ты ж не кошечка, а это для компресса. За лекарствами метнусь, а то оказалось — шаром покати. Я просто ими не пользуюсь, как правило.

Я смочил ткань и положил Аленке на лоб.

— Тебе придётся сделать огромный запас медикаментов, если хочешь, чтобы я жила тут. Как хорошо же! — она положила руку на влажный компресс.

— Наслаждайся, — принес ей липовый чай, — не пей только сразу, пусть немного остынет, вон, лучше воду возьми, — и я протянул ей бутылку с водой.

Она жадно отхлебнула прямо из бутылки, игнорируя принесенный мною стакан.

Я быстро смотался в ближайшую аптеку и вернулся с пакетом разных лекарств. Да, фарминдустрия развивается… В последний раз в аптеке был лет в 10: заходили с мамой за аскорбинкой. А тут такое разнообразие. И все такое «вкусное»…

— Ну как ты? Сейчас пустим в ход тяжелую артиллерию, — я достал таблетки.

— Вань, я тут глупость сделала, — она виновато на меня посмотрела, пока я менял ее компресс.

— Так лучше сразу скажи! Что? Чистосердечное признание смягчит наказание, — специально нахмурил брови.

— Позвонила маме, и теперь они хотят меня забрать.

— Ален, тебе ж не 5 лет, как забрать? — я удивился.

— А так, она распсиховалась, и родители уже едут, будут меня дома лечить.

— Приплыли! А ты сама-то чего хочешь, Аленушка — со мной остаться или домой?

— Я больная, я не знаю.

— Ты взрослая женщина! — я даже голос повысил, — ладно, разберемся! Давай, температуру мерять.

Я прилег рядом, вставил градусник ей под мышку, и обнял, чтобы зафиксировать его.

— Страхов, ну что ж ты делаешь-то? У меня сейчас температура подскочит от твоих объятий!

— Лежи смирно!

Мне тоже было нелегко находиться с любимой женщиной в одной постели и бездействовать, но данная мною клятва Гиппократа и здравый смысл, подсказывали мне, что сейчас это будет лишним.

— О, 37,5, ну уже легче! Теперь тебе б поспать бы! — я поцеловал ее еще горячие личико, — моя болезная, как же мне тебя отпустить?

И увидел в ее глазах слезы.

— А ну, не реви, а то температура поднимется снова, ты чего удумала, это же не на всю жизнь, а на неделю, еще сама от меня сбежать захочешь, ты же знаешь, какой я противный.

Вот сказал, а у самого ком в горле. Потом, когда она уедет, погорюю, а пока наслажусь каждой секундой в ее компании.

Быстро вытер слезы с ее лица:

— Ты, Аленушка, не трать свои силы на нервы, — погладил ее по плечику, — тебе они нужны, чтобы быстрее выздороветь. Мы никуда не денемся друг от друга. Ты ж не денешься?

Она отрицательно покачала головой.

— Мы уже с тобой крепко связаны и, очень надеюсь, навсегда.

Она прижала голову к моему плечу:

— Ванечка, — заглянула прямо в глаза, — как же я ошибалась насчет тебя.

— Ой не спеши с выводами, толи еще будет, — глажу ее по волосам, и аромат карамели буквально сводит меня с ума.

Так нельзя! Я уже полностью растворился в ней. Так нужно! Она украшает мою, вроде и насыщенную, ну такую пустую жизнь. Новая хозяйка моего ада. Моя бедная Персефона.

Звонок в дверь прервал мои размышления. Я открыл, и тут же попал под шквал обвинений от Антонины Тимофеевны:

— Ты что с ней сделал? Ребенка мне решил угробить? Так и знала, что если с тобой свяжется, будут одни неприятности! Где Алена?

— И Вам еще раз здравствуйте, Алена в спальне, проходите, — я наклонил голову, — и не погубил я Вашего ребенка, банальная простуда в острой стадии.

Она зло зыркнула на меня и прошла в квартиру.

За ней с олимпийским спокойствием вошел проректор:

— Вань, ты не обращай внимание, она как заведётся — не остановить, уже такого себе нафантазировала и давай... С Аленой что?

— Думаю, простуда. Накупалась, нагрелась на солнце и под дождь попала — вот и результат.

— Насыщенная же у вас была программа, — Михал Дмитрич усмехнулся, — ты не серчай, но мы ее заберём, пусть дома побудет.

— Хорошо, что об этом заговорили... Может кофе?

— Нет, жарко, да и вечер уже, воды разве что!

И мы прошли на кухню и устроились.

— Мы с Аленой решили, что через неделю, она переедет сюда!

Михал Дмитрич, похоже, и удивлен не был:

— Быстро вы решения принимаете, но вижу…

— Миша, пошли! — в дверях стола Антонина Тимофеевна.

Я в один прыжок оказался коридоре и увидел свою Аленушку, укутанную в плед, бледную и заплаканную. Подскочил к ней обняла так, вроде хотел пустить в нее корни.

— Не трогай мою дочь, Страхов, — голос Кориной-старшей был угрожающим.

— Антонина Тимофеевна, — попытался говорить, — я не причинил Алене никакого вреда, но виноват, что недосмотрел…

— Не заговаривай мне зубы! Алена, мы уходим! А с тобой, — она обратилась ко мне, глядя прямо в глаза, — я еще разберусь!

— Погодите, — я быстро сбегал в спальню и собрал все лекарства, — протянул пакет Корину.

— Нам ничего от тебя не надо! — Антонина Тимофеевна была непреклонна.

— Нина, да что ты такое устроила, — Михал Дмитрич, встал на мою защиту — малышка простудилась, а не чумой же заболела, с кем не бывает.

— С Аленой ничего подобного не было б, если бы не он.

— Мам, прекрати наконец, я взрослый человек, уж не позорь меня совсем, — голос Алены был слабым, — дайте мне две минуты и мы поедем. Ваня, на кухню! — она указала на дверь.

Мы закрыли дверь кухни и уже не сдерживались: наши поцелуи с привкусом горечи и скорой разлуки (ну пусть и недолгой) получились уж слишком драматичными.

— Ты знаешь, как я тебя люблю?

— Пока нет, — она вымучено усмехнулась.

— От ада до рая и обратно…

— Странная единица измерения, — она прижалась всем телом, — как же без тебя усну, даже некого будет пинать во сне.

— Ох, ты ж… Отлично уснешь, не забывай пить много жидкости и таблетки, что я тебе дал. Тебе нужно отдохнуть, в том числе и от меня, — взял в руки ее личико, — ты же моя — и, если у тебя болит, у меня болит тоже.

— Тогда буду интенсивнее лечиться, что тебе не было больно, — ну как маленькая, смотрит на меня, а у самой крупные слезы с длинных ресниц скатываются.

— Ну, не плач, мы ж не на век расстаемся, а максимум на ночь, завтра приеду тебя проведать, а Михалычу скажу, что ты заболела, возьмешь больничный. Да и будет больше времени на сборы, — подмигиваю.

— Надеюсь меня отпустят…

— Тебе ж не пять лет, так что отпустят. Нет, просто тебя выкраду!

— Сбежим и поженимся, как в кино?

— В нашей стране прям так и сразу не выйдет, но попробовать можно!

Из коридора послышался недовольный голос Антонины Тимофеевны:

— Долго еще? Алена, мы ждем!

— Иди, — подталкиваю ее к выходу, — не порть сейчас отношения с родителями, а я разберусь!

Поворачивается ко мне и виснет на моей шее:

— Ванечка, — и целует так, аж в глазах защипало.

Пытаюсь прекратить все разом и не могу, ведусь:

— Аленка, не усугубляй, иди!

Выходим в коридор.

— До свидания, — произнес тихо.

— И ты не хворай, — кинула моя потенциальная теща.

Михал Дмитрич жестами показал, что ему очень жаль, но что делать. Алена лишь одарила меня грустным взглядом своих небесно-голубых глаз.

Закрыв за ними дверь, я тупо лег и уставился в потолок. Вот и вернулся ты, Иван, к тому, с чего начинал. К тотальному одиночеству! Да только теперь ты не совсем один, у тебя есть Аленка — в сердце, в голове, под кожей. Впилось занозой в твою черную душу чудо кучерявое. Ты до сих пор чувствуешь ее карамельный запах на твоих простынях и привкус горького прощального поцелуя на губах.

Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я погрузился в тяжелые раздумья, но очнулся в десять вечера от ощущения, что чего-то недостает. Вышел на кухню, сделал себе чай, есть вот совсем не хотелось, и снова лег, крутя в руках мобильный. Пальцы сами набрали: «Привет, как себя чувствуешь? Говорить сможешь?». Даже если спит, увидит — потом и ответит. Но буквально через мгновение мой телефон зазвенел.