Лихой гимназист

— В Автово, значит… — я хмыкнул, начиная понимать ситуацию.

— Похоже, вы чем-то насолили вашей родне… или соседям, — Анабель улыбнулась.

Естественно, она знала, где живёт моя семья, иначе и быть не могло.

А я ушам поверить не мог. Неужели у бати совсем крыша поехала? Моё желание устранить его вполне естественно: он-то для меня никто, очередной человек, создающий проблемы. А последнее время я и вовсе о нём забыл. Деньги потекли пусть не рекой, но, по крайней мере, довольно широким ручьём, и половина родительского особняка с кучей долгов в придачу, что достанутся мне в наследство в случае смерти бати, вовсе не стоили усилий, которые придётся затратить на его устранение, и рисков, с этим связанных. Но желание отца убить собственного сына из-за того, что тот приказа не послушался, было выше моего понимания. Батя и так обещал оставить меня без наследства. Ему мало что ли?

Впрочем, сейчас эти рассуждения не имели смысла. Теперь, как ни крути, батю устранить я просто обязан. Этот человек начал создавать слишком большие проблемы.

— Надеюсь, у вас не возникнет проблем? — уточнила Анабель.

— Не возникнет, — ответил я.

— Славно. А теперь можно и партию доиграть, что скажете?

— Не сегодня. Мне надо многое обдумать.

— Понимаю. Значит, доиграем при следующей нашей встрече, когда вы обдумаете всё, что нужно.

Я снова с подозрением посмотрел на Баронессу. Она вела какую-то хитрую игру, вот только какую? Может, сама написала письмо? От этих архонтов всего можно ожидать. Но какой ей смысл убивать моего отца? Да и о нашей ссоре она едва ли могла узнать.

Взглянув на листок ещё раз, я вспомнил, где видел этот почерк: в сопроводительном письме, которое отец отправил со мной в гимназию. Значит, точно он.

В субботу я поехал к родовому особняку в Автово. Надо было понять, чем сейчас занимается отец, и каким образом организовать убийство, чтобы ко мне не возникло вопросов. Пока вертелась только одна мысль: инсценировать ограбление. Возможно, даже придётся действовать чужими руками, чтобы отвести от себя подозрения. На этот раз задачка выдалась воистину сложной.

С раннего утра я, переодевшись в «рабочий» сюртук и фуражку, в ожидании отцовского экипажа бродил по дороге, ведущей через центр посёлка. Батя должен был отправиться утром на службу, но время шло, часовая стрелка подбиралась к десяти, а карета так и не выехала из ворот дома.

Я уже подумал, что надо переставать шататься по посёлку. Делегировать наблюдение за домом стоило кому-нибудь другому, например, уличной шпане, заплатив ей пару рублей. Однако вскоре я отказался от этой мысли.

После обеда из дома вышел Емельян, одетый не в лакейскую ливрею, а в штатский наряд. Он отправился к центру посёлка — вероятно, по какому-нибудь очередному поручению.

В том что батя послал к Смиту с письмом именно Емелю, я даже не сомневался: тот полностью подходил под описание. А вот знал ли старый слуга о том, зачем его отправили в столь странное место, оставалось неясно. Скорее всего, батя был не идиот и Емеле ничего не сказал. По крайней мере, хотелось на это надеяться.

Неясно было и то, откуда отец узнал про Смита. Наверное, тоже связи какие-нибудь имелись. У матери брат служил полицмейстером — возможно, через него и вышел. И какая удача, что к этому времени я уже успел «подружиться» с Анабель, и та трезво рассудила, что иметь в союзниках такого человека, как я, выгоднее, нежели две тысячи рублей, которые, в любом случае, пришлось бы заплатить исполнителю.

Емельян не обратил на меня внимания, когда я прошёл навстречу по другой стороне улицы, а когда я окликнул его, растерянно уставился на меня, словно не узнал.

— Здравствуй, Емельян. Куда путь держишь? — я подошёл к нему.

— О! Алексей Александрович! Я и не узнал вас сразу, простите великодушно. Никак не ожидал встречи, — обрадовался слуга, узнав, наконец, в бедно одетом молодом человеке сына своего господина. — Да вот, в церкву послали за святой водой. Иду вот.

— Ну это — дело благое, — сказал я. — Идите, раз велели. А лучше вместе пошли.

Емельян, конечно, был несколько обескуражен нашей встречей, но страха в нём не чувствовалось. Наш лакей был прост, как три копейки, и вряд ли стоило подозревать его в какой-то хитрой игре. Сейчас он вёл себя, как обычно, а значит, о заказе не знал.

Мы зашагали к центру посёлка мимо дома с башенкой, что прятался за деревьями и решётчатой оградой.

— Видишь ли, Емеля, беда какая, — сказал я. — Всё хочу домой наведаться, о здоровье отцовском узнать, да не велел он являться. А я ведь переживаю, волнуюсь. Отец всё-таки, пусть и выгнал меня. Хорошо, что ты попался, хоть у тебя спросить могу. Как он? Как Оля? Как Софья Матвеевна?

— Да миловал Бог, всё хорошо и у Ольги Александровны, и у Софьи Матвеевна. А вот батюшка ваш плох. Захворал опять, и врачи не могут понять, что за недуг. Его высокородие отпуск взяли, да на Марциальные воды поехали, в санаторий.

— Эх, незадача. Только ведь оправился от ран. Ну ты, Емеля, помолись о его здоровье-то.

— Каждый день молимся. И свечки ставим.

— Это вы молодцы. Свечки надо ставить. Без свечек никуда нынче, — произнёс я с абсолютно серьёзным лицом. — А скажи, давно ли батюшка уехал? И скоро ли вернётся?

— Да на днях уехали, в четверг. А вернуться через две недели должны.

— В санаторий, значит… Один поехал?

— Одни поехали, — подтвердил Емеля, — а на меня вот, всё хозяйство оставили.

— Надеюсь, выздоровеет. Как вернётся, я, пожалуй, снова приду справиться о его здоровье. Но ты не сказывай никому, что я приходил, ладно? А то ведь и Оля волноваться опять начнёт, а батюшка узнает, так и вовсе разгневается. А ему покой нужен.

— Не скажу, Алексей Александрович. Верно говорите. Нельзя ему волноваться.

Разговор с Емелей принёс свои плоды, и в моей голове сложился план действий. Заказав сына, батя предусмотрительно свалил из города, но это мне было даже на руку.

Марциановы воды был весьма известным санаторием. Находился он недалеко от Петрозаводска в дикой глуши. Там человеку исчезнуть гораздо проще, чем в столице, и потому мой путь теперь лежал туда.

Однако с поездкой пришлось повременить, поскольку в пятницу я получил записку от Трубецкого, который просил меня о встрече в понедельник утром. Вначале следовало разобраться с делами здесь, а потом уже заниматься всем остальным.

У Трубецкого оказалась довольно любопытная самоходная коляска. Она имела котёл в задней части, но облучок отсутствовал, а шофёр располагался непосредственно в кресле, рядом с которым находилось отдельное кресло пассажира. Коляска напоминала старинный автомобиль с тем лишь отличием, что задние колёса были больше передних.

На этом-то тарантасе меня и встретил князь, когда я подошёл к памятнику. Трубецкой сидели за рулём. Я расположился в кресле рядом с ним, и мы поехали в сторону Балтийского завода. На улице шёл дождь, и потому был поднят мягкий верх — единственное, не считая лобового стекла, что защищало шофёра и пассажира от осадков и прочих природных ненастий.

Трубецкой свернул с главной улицы и остановил тарантас возле большого каменного дома, через дорогу от которого начиналась деревянная застройка. Дальше мы пошли пешком, прячась от дождя под зонтами.

Добравшись до длинного двухэтажного здания, на первом этаже которого располагалась ремонтная мастерская, мы нырнули во дворы и вскоре уткнулись в пристройку с воротами. Трубецкой достал ключи, отпер дверцу в воротах — мы оказались в душном, пыльном помещении, заставленном ящиками. Помещение это напоминало гараж, а следующее — походило на жилую комнату. Тут имелись стол, пара стульев, а под потолком висел керосиновый светильник с закопчённым треснутым плафоном. Сквозь окошко, наполовину закрытое плотной занавеской, виднелся кусочек грязного двора с вымокшим под непрекращающейся моросью сараем. Здесь тоже были ящики.

Место это походило на тайный схрон. В ящиках могло быть всё, что угодно: боеприпасы, оружие, запрещённая литература, контрабанда. Но вопросов я не задавал, а Трубецкой не спешил с объяснениями. Практически весь путь сюда мы проделали молча.