Лихой гимназист

Глаза мужчины округлились, и он всплеснул руками:

— Батюшки! Алексей Александрович! Чудеса-то какие! А дохтур-то говорил, что только чародейная медицина поможет. А вы и без всяких чар поправились. Пойдёмте скорее в столовую, вот радости-то будет!

Судя по заискивающему тону и странному костюму, мужик являлся кем-то вроде слуги. Если тут начало двадцатого века, то не удивительно. Да и семья моя, очевидно, не из бедных: простые работяги в таких хоромах и сейчас не живут, а тогда — и подавно.

Слуга отошёл с дороги, пропуская меня вперёд. Мне надо было идти в столовую, но где та находится, я понятия не имел.

— Пойди вперёд, — сказал я. — Мне пока ноги надо размять.

Слуга повиновался, и я потопал вслед за ним, глазея по сторонам.

Мы миновали довольно просторную комнату. У стены стоял древний диван на шести изогнутых ножках, над ним висело зеркало, вокруг — картины в изразцовых рамках. По обе стороны дивана зеленели фикусы. Так же тут были столик и кресла, в одном углу громоздился мраморный камин, в другом — такая же, как и в моей комнате, печка. Стены украшали пустые подсвечники, а с потолка свисали несколько керосиновых ламп.

Планировка дома была анфиладной. Мы прошли насквозь ещё три комнаты, тоже уставленные старинной мебелью, и оказались в столовой.

Под потолком горели четыре люстры, но даже они не давали достаточно света, чтобы разогнать полумрак, затаившийся по углам.

За небольшим столом продолговатой формы сидели трое. В торце расположился важного вида мужчина, облачённый в длинный тёмно-серый сюртук, светлые брюки и жилетку. Мужчине на вид было лет сорок, он носил завитые вверх усы и имел идеальную осанку: сидел, словно проглотив кол. Он производил впечатление военного, наряженного в старомодную гражданскую одежду.

За длинной частью стола находились девушка лет пятнадцати и пожилая женщина. Обе были одеты в пышные закрытые платья светлых оттенков.

То, что усатый — глава семейства и, скорее всего, мой батя, я понял сразу. А вот как приветствовать его и остальных собравшихся за столом, я не знал. Однако слуга спас положение.

— Ваше высокородие, чудо случилось! — воскликнул он, обращаясь к усатому. — Алексей Александрович поправились милостью Божьей.

Мужчина посмотрел на меня, и брови его слегка дёрнулись вверх, выражая удивление. Это была единственная реакция отца на чудесное исцеление сына-инвалида.

— Действительно, весть счастливая, — произнёс спокойно его высокородие и обратился к слуге. — Ступай, Емельян, поставь в кладовку коляску, коли она более не требуется, — затем он посмотрел на меня каким-то равнодушным взглядом. — Ну же, Алексей, присаживайся. Удивительно, что ты так внезапно выздоровел. Как твоё самочувствие?

— Нормально, — ответил я, усаживаясь напротив представительниц слабого пола. — Всё, кажется, в порядке.

— Как это произошло?

— Я просто почувствовал, что всё хорошо. Это было… неожиданно.

— Что ж, кажется, твоя травма оказалась не столь серьёзной, как говорили врачи, — продолжил батя весьма прохладным тоном. — А в следующий раз не заставляй себя ждать, и прежде чем выходить к общей трапезе, потрудись надеть сюртук. Ладно, помолимся и начнём.

Пока он произносил молитву, я рассматривал девушку и женщину, сидящих напротив. Сейчас они приняли смиренный вид и не замечали моего любопытного взгляда. Девушка, скорее всего, являлась моей сестрой. Она упоминалась в дневнике, звали её Ольгой. У неё было постное выражение лица, большие словно испуганные глаза, а кожа — бледная, как у покойника.

Другие родственники в дневниках не упоминались, поэтому, что за пожилая дама сидит за столом, пока было неясно.

Обе дамы тоже держали осанку, и я, старясь подражать остальным, уселся как можно прямее, сложив руки на столе. Однако атмосфера, царящая в доме, мне не нравилась: слишком напряжённая обстановка.

После того, как батя прочитал молитву, мы каждый сам себе наложили из большого фарфорового блюда гречку с мясными кусочками и принялись за еду. Некоторое время было слышно лишь позвякивание вилок о тарелки. Я тоже стал есть, украдкой поглядывая на окружающих и стараясь делать то же, что и они.

— Как прошёл день, Алексей? — вопрос отца прозвучал неожиданно, словно гром среди ясного неба, и поставил меня в тупик.

— В целом, неплохо, — ответил я, — особенно если учесть моё чудесное выздоровление.

Наши глаза встретились. Батя внимательно смотрел на меня. Возможно, я сказал что-то не то, или Алексей прежде разговаривал с отцом в иной манере — понять было сложно. Но, очевидно, вести себя, как раньше, я вряд ли смогу. Вывод напрашивался простой: надо держаться от родни подальше.

— Твоё внезапное выздоровление не может не радовать, — произнёс отец. — Завтра пошлю за доктором, и если он удостоверится, что дополнительное лечение не требуется, в скором времени ты сможешь продолжить учёбу в гимназии.

Новость выглядела обнадёживающе. Жить в общаге всяко лучше, чем под боком у строго бати.

— Да, конечно, — произнёс я. — Хорошая новость.

— Доктора нынче — сплошь шарлатаны, — проворчала пожилая женщина, — работают, как Бог на душу положит. Только деньги им подавай.

— Я с вами не соглашусь, Софья Матвеевна, — возразил батя всё тем же холодным безэмоциональным тоном. — Игнат Филиппович — хороший врач, и я ему доверяю. Человеческий организм — вещь непредсказуемая, и наука порой может ошибиться.

— Вам виднее, Александр Данилович, — неохотно согласилась пожилая женщина. — Лично я доверяю только целителям.

— Услуги целителей порой обходятся недёшево, Софья Матвеевна. В большинстве случаев это просто не целесообразно. Среди обычных докторов, уверяю вас, тоже много честных людей, — батя сделал паузу, а потом снова обратился ко мне, желая загнать в угол своими вопросами. — Алексей, расскажи мне, как прошёл твой день?

— Хорошо, — ответил я, прожевав мясо.

— Какие науки сегодня изучали с Германом Сергеевичем?

На миг я впал в ступор. Но надо было что-то ответить.

— Физику, математику, французский язык, латынь, — сказал я, вспомнив лежащие на столе учебники.

— Мне казалось, латынь у вас по вторникам.

Я промолчал.

— Надеюсь, за эти месяцы ты не отстал от общей программы, — продолжал батя. — Занимайся со всем усердием, Алексей. Скоро экзамены. Уже сейчас ты должен думать о золотой медали и хороших рекомендациях.

Наставив меня, его высокородие переключился на Ольгу и тоже спросил, как прошёл день.

— Замечательно, папенька, — ответила Ольга. — Софья Матвеевна обучала меня чистописанию, а после обеда мы продолжили читать Священное Писание: сегодня была Книга Еноха. Потом я вязала салфетку.

Ольга стала описывать свой день с необычайным увлечением, как будто ей действительно хотелось поведать папеньке о тех скучных вещах, которыми ей пришлось заниматься. А я сидел и думал о том, какая же тут душная атмосфера. Просто тоска зелёная. Я уже жаждал поскорее убраться из этого дома.

Пока Ольга говорила, появилась дородная горничная в белом фартуке, убрала тарелки, принесла на подносе десерт: печенья, блюдце с вареньем и сахарницу. Затем привезла самовар на специальном железном столике на колёсах и придвинула к обеденному столу.

Трапеза казалась довольно скромной для семьи его высокородия. Мне почему-то думалось, что высокородия должны иметь стол побогаче.

После ужина отец велел мне следовать за собой.

Снова миновав анфиладу, мы оказались в передней, откуда поднялись на второй этаж. Тут на площадке перед лестницей на постаменте воздвигся гипсовый бюст какого-то мужика в парике — наверное, предка. Отсюда вели две двери в разные комнаты. Та, в которую мы вошли, была обставлена в строгом стиле: тут имелись кожаные диваны и огромный письменный стол. На втором этаже убранство помещений выглядело богаче, чем на первом: больше картин, статуэток, фарфоровых ваз и прочих предметов декора, под потолком виднелись изразцовая гипсовая лепнина, а люстры блестели позолотой.