Полюбить Дракона

И потому, когда Лео обернулся к ней и протянул руку, она покраснела и стыдливо опустила глаза.

— Что ж ты стоишь там, волшебница, — произнес Лео. — Иди сюда. Дай обнять тебя. Дай отблагодарить тебя как следует за эту радость.

Щеки Дианы налились просто багровым румянцем, она не знала, шутит ли Лео, обещая по своему обыкновению разложить ее на постели и отделать хорошенько, или под его словами о благодарности действительно кроется что-то особенное.

Но стоило ей вложить свою руку в его ладонь, как все намерения насчет благодарности стали яснее ясного. Вмиг Диана оказалась в объятьях молодого дракона, и тот стиснул ее, исцеловывая заалевшее лицо молодой женщины.

— О, какая княгиня попалась в наши сети! — зашептал он, горящими глазами рассматривая ее стыдливо склоненное лицо. — Какое богатство в наших руках! Она даст нам шанс продолжить свой род на земле, без разделения морем?

— О да, — вкрадчиво ответил Эван, поглаживая живот Дианы. — Не терпится посмотреть на новорожденного. Смотри — на ней ни чешуйки, и даже вдоль позвоночника нет, — его ладонь огладила спину девушки сквозь тонкую ткань. — Значит, и дитя ее не погонит в море. Она всегда с нами будет.

— Всегда? — спросил Лео, целуя подрагивающие губы Дианы, передавая в них это вечное слово.

— Всегда, — покорно ответила она, обнимая молодого дракона за шею.

Вдвоем они увлекли Диану на ложе, лаская и целуя ее подрагивающее чутко тело. Вдвоем по очереди целовали ее голый живот, оглаживали ее бедра, принюхиваясь к тропическому цветочному аромату, которым было полно ее тело.

Диана, раскинувшись на постели, млела под их ласками и руками, покорно разводила ноги под их требовательными ладонями. И когда пальцы — Эвана или Лео, неясно, — жадно и страстно ухватили ее меж ног, за мягкие набухшие губы, Диана вскрикнула, как будто все происходит в первый раз.

Ей казалось, что по ее груди змеятся гибкие тела питонов, лаская ее, тревожа соски, обнимая ее своими плотными мускулистыми кольцами, да так плотно, что их движущиеся тела растирали ее, словно брошенные на жернова травы.

Руки, ласкающие ее, скользили по шее, по плечам, по груди, по животу, и Диана всхлипывала, растворяясь в жадном потоке ласк.

Один из братьев развел ее ноги в разные стороны, заставил девушку подтянуть колени к груди и развести их шире, отдаваясь ему. Второй перехватил, не позволяя свести колени вместе, и целуя ее губы, словно ожидая, когда же с них вспорхнет сладкий стон, чтобы слизнуть его горячим языком.

И стон не заставил себя долго ждать. На своем обнаженном, беспомощно раскрытом лоне Диана ощутила поцелуи, слишком откровенные, слишком крепкие и жгучие, чтобы оставаться спокойной. Она вздрогнула и забилась в руках, что крепко удерживали ее. Но поцелуи заглушили ее крик, а руки заставили прижаться крепче к целующему ее лоно рту, и Диана ощутила себя всецело во власти возбужденных мужчин.

Она покорно принимала поцелуи, язык, ласкающий ее рот так соблазнительно и глубоко, что от возбуждения у нее кружилась голова. Она шире разводила колени перед тем, кто яростно вылизывал ее шершавым и гибким длинным языком, проникая в ее тело туго, чувствительно и так соблазнительно, что она тряслась всем телом, ерзая на этом языке, пронзающем ее тело сладкой пыткой.

Она кричала в голос, никем уже не сдерживаемая, когда в ее анус проникли пальцы, и принялись двигаться в ее теле, в горячем ее нутре, распаляя ее сильнее, укрепляя в ней чувство беспомощности и принадлежности тем, кто сейчас овладевал ею.

Один рот, насытившийся сладостью ее тела, перестал терзать ее лоно, зато прижался второй — голодный, горячий, страстный. И Диана снова кричала и стонала, сама удерживая свои ноги раздвинутыми перед ласкающим ее мужчиной.

— Вкусная какая, сладкая…

Два голоса шептали ей в уши слова признаний, говорил ей о любви и страсти, о том, какое — это наслаждение — ласкать ее тонкую розовую кожу губами.

— Ты ведь любишь, — шептали губы, прижимающие ее губы, заглушающие стоны. — Скажи!

— Люблю! — выдыхала Диана, выгибаясь навстречу проникающему в нее члену. Ее лоно было таким мокрым, что член проник в нее без малейшего труда, сразу ткнувшись в глубину, тяжело и чувствительно. Диана застонала, но ее снова целовали, не позволяя выпустить на волю ни единого звука, и чья-то ладонь легла на низ ее живота, чтобы плотнее прижать ее лоно к скользящему в ней члену.

До безумия.

До пресыщения.

Драконы крутили ее, как куклу, поворачивали, чтобы обласкать каждый миллиметр ее горящей кожи. Стонущую, нанизанную на чей-то жесткий член, ее повернули кверху спиной, и горячие ладони с силой раздвинули ее ягодицы.

— А-а-а, — простонала Диана, извиваясь, чувствуя, как ею овладевают сзади, как члены наполняют ее тело, терзают нетерпеливо, двигаясь по очереди, массируя ее нутро, терзая ее и лаская. Девушка закусила губу, чувствуя, как ее тело растягивается до боли, как проникновения становятся все чаще и глубже, до безумия, до отключения всех мыслей.

Она закрывала глаза и выгибалась назад, закинув голову на плечо ласкающего ее мужчины. Его проникновения в ее тело становились все злее, все сильнее и глубже. Но она расслабила дрожащие бедра, расслабила лоно, и покорилась проникающим в нее членам полностью. Наслаждение вспыхивало в ее разуме черными глубокими вспышками, она стонала, чувствуя, как жесткие губы прихватывают и посасывают ее соски, ставшие ярким и жесткими от беременности, а толчки уносят ее тело и разум по реке наслаждения, укачивая и подчиняя себе.

И девушка чувствовала себя единой с терзающими ее драконами.

**

Драконы любили свою нежную, нездешнюю Ирментруду.

В этом Ирина смогла убедиться, бессовестно и беззастенчиво подглядывая за их любовной игрой из своей каменной ловушки. Диана извивалась и вопила, терпя жестокие ласки братьев, и Ирина, яростно угрызая камни и рыча в бессильи, чувствовала, как ее тело болит и ноет, жаждая точно таких же проникновений и поцелуев.

Она все отдала бы за то, чтобы Эван, куснув ее за плечо, жестко трахал ее, удерживая, не позволяя вывернуться из-под его властных ласк ровно до тех пор, пока бы боль не растворилась в удовольствии, и они б не начали приносить ей наслаждение. Ирина чувствовала, как между ног ее становится мокро; она, как никакая другая самка, точно знала, как умеет нежно любить Эван, и как неистов и жаден Лео. Он берет самок почти силой. Жестоко, жестко и сладко, когда слабость и наслаждение пронизывают каждую клетку тела.

— Меня, меня-а-а-а, — выла Ирина, извиваясь на камнях, глядя, как тела троих людей сплетаются воедино, и как женщина — не Ирина, а та, другая, подлая соперница! — изнемогает от любви братьев.

Потеряв даже возможность получить эту любовь, Ирина ощутила, как, оказывается, много имела и как бесконечно много потеряла. А ведь Эван умолял — просто будь рядом.

«Надо ж было быть такой дурой, — с досадой подумала Ирина, чуть не плача. — Почему так несправедливо?! Почему, стоит только потерять, эта оказывается так нужно и так недоступно?»

Когда страстная игра стихла в шатре на берегу ласкового теплого моря, Ирина тоже затихла, изнемогшая, тяжко дышащая, мокрая. Ее одежда была истерзанной и влажной от пота, лоно болело, исцарапанное острыми когтями.

И звезда — теперь Ирина ощущала четко ее холодный свет, леденящий ее ладони.

«А что, — подумала она вдруг, — если сейчас же превратиться в какую-нибудь другую самку? В очень красивую, в самую красивую? В такую, какой у Эвана не было никогда? В такую, от которой он не сможет отказаться? В ту же Диану, — это имя она произнесла про себя с ненавистью. — А ее саму утопить… скормить рыбехам».

Но Ирина представила, как изо дня в день будет смотреть на ненавистное лицо соперницы, отражающееся в зеркале вместо ее, Ирины, лица, и едва не зарычала от досады и злости. Да и чешуя… у Дианы она не растет, а у нее, у Ирины, отрастет обязательно. И тогда Эван заметит подвох и… страшно даже представить, что он сделает за свою княгиню!