Привет, Маруся!

Убедил. Как убедил еще купить неудобные белые босоножки на высоченных каблуках.

— Стаська, смотри, Кутусов. Какой ми-лый! — восторженно зашептала мне в ухо Саша, увидев в дверях зала одноклассника. — Он лучший!

— И лучше́е видали, — отозвалась я глухо, пораженная увиденным.

В трех метрах от нас стоял Кутусов в сером брючном костюме, белой рубашке и темно-сером галстуке. Причесанный (куда только дел кудри?) и очень красивый.

— Привет, Маруся. А ты в детстве была симпатичной или как сейчас?

Ну, гад, никак не хочет поддерживать добрососедские отношения. Держись тогда:

— Тупой, кудрявый, самонадеянный пудель!

— То кудрявый пудель, то волнистый попугай. Определись уже как-то, кто я? Кстати, ты тоже сегодня очень красива.

— Какой незамысловатый комплемент, — настороженно ответила я.

Это ведь наверняка подвох. Сейчас последует какая-то мерзость, типа: «С такой ногой не стыдно быть нагой». С Кутусовым ведь так: только расслабишься — и тут же получай оплеуху.

— Без тени обмана: выглядишь сегодня невероятно красиво, и это платье тебе очень идет, и босоножки со вкусом подобраны, — он помолчал несколько секунд и продолжил: — Ты в этом наряде настолько изящна, будто статуэтка из дорогого французского фарфора.

— О, Граф, да вы ценитель фаянсово — фарфоровых изделий?

— Я не Граф. Князь.

— Да-да, простите, Ваше Сиятельство, — приняла я игру Кутусова.

И тут прогремели фанфары, возвещающие о начале торжественной церемонии.

Получив в гимназии аттестаты и выслушав наставления директора, мы в сопровождении родителей и учителей поехали на банкет. В ресторане гремела живая музыка, как из рога изобилия сыпались тосты родителей с поздравлениями выпускников, с благодарностью учителям. Потом начались конкурсы вперемежку с танцами.

После двухмесячного молчания со мной вдруг заговорил Лазаревский, пригласив на белый танец. Удивлению моему не было предела, я согласилась — не расставаться же врагами на всю жизнь.

— Ты сегодня великолепна, Стася. Просто совершенство.

— Спасибо, Игорь, — скептически ответила я.

— Ну, вот, опять не веришь. Я же сказал от чистого сердца.

Так, начинаем все сначала. Все это было, было. Я промолчала. Не портить же праздник взаимными упреками.

— Ты мне давно нравилась, а сейчас я понял точно…

— Прости, Игорь, очень болит нога, не могу танцевать, — нашла я предлог, чтобы закончить неприятный для меня разговор.

— Хорошо, после договорим.

Только я присела на свой стул, ко мне тут же подкатил красивый Кутусов.

Примечание

2 А. Кушнер «Времена не выбирают»

Глава 5

Сердце гулко забилось. Оно бухало так, что казалось, его грохот слышала вся округа и даже дальше. — Как насчет нескольких па с врагом?

Я взяла себя в руки и надменно произнесла:

— А что, ты заказал «Танец с саблями»?

— Почти, — и одноклассник подал мне руку.

А исполнители уже пели:

Забытый номер телефона твой,

И голос шепчет, что ты не со мной.

И в комнате моей совсем пустой

Стало холодно, дико холодно.

Кутусов нежно обнял меня, и мы оба, покачиваясь в ритме мелодии, забыли, кажется, как дышать.

И снова я листаю свой альбом,

Где мы на фото счастливы вдвоем.

Я буду думать только об одном –

С кем ты в городе?

Но это не любовь.

Начинаю вновь

Я тебя искать по свету,

Только сердце грело

Нелюбовь, и застыла кровь.

Пробегают проводами

Токи между нами,

Нелюбовь…Нелюбовь 3…

А токи между нами не просто бежали, они мчались, неслись, летели. Потом был еще танец и еще, а мы все не отпускали друг друга, так и топтались на месте, боясь расцепить объятия. Я обмякла, стала какой-то безвольной, полностью зависимой от Кутусова. Подняв голову, я посмотрела в глаза Стаса, он тут же отвел взгляд и покраснел. Ох, затянут меня его красивые, салатового цвета глаза в самое болото. Не вылезти, не выкарабкаться. И тут радостный голос, возвещающий об окончании танцев, проорал мне прямо в ухо:

— Та-дам. — От неожиданности я хрюкнула, едва не рухнув. — Вы оглохли? Всех просят за стол!

— Тёма, идиот. Брысь отсюда, — прорычал Стас Сашке Артемьеву и, взяв меня за руку, ни слова больше не говоря, вывел из зала на улицу.

Вокруг уже повисла ночная темь, похолодало.

— Замерзла? — с нежностью в голосе спросил Кутусов.

— Ага, — коротко ответила я.

Мне очень хотелось, чтобы Стас вновь обнял меня так же, как в танце: и нежно, и крепко. Как будто поняв желания своей одноклассницы, он накинул на мои плечи свой пиджак, а потом прижал к себе:

— Иди сюда.

— Мы же теперь не враги? Это мир? — напряженно спросила я.

Парень, улыбнувшись во весь рот, ответил:

— Это мир.

Лица наши будто невзначай коснулись друг друга, его губы нашли мои. Какой же нежный и вместе с тем глубокий получился поцелуй. Длился он так долго, что я начала задыхаться, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет на свободу — так оно колотилось. Вот ведь интересно получается: когда меня впервые поцеловал Лазаревский, было как-то неприятно, даже противно, не впечатлил первый поцелуй. А этот был совсем другой. Хотелось продолжать его и продолжать. Внутри же у меня полыхал пожар, казалось, еще немного — и сгорю заживо. «Под гипнозом нахожусь что ли?» — успела я подумать. Между этими затяжными, сносящими голову вместе с остатками разума поцелуями вдруг послышался Сашкин голос, зовущий меня. «Ну зачем она здесь? Не мешайте», — лениво подумала я.

— Стаська. Ах, вот вы где, — осеклась подруга, увидев нас, тесно прижавшихся друг к другу. — Все требуют исполнения нашей песни.

— Ой, Муха, мы, наверное, сейчас не сможем. Давай позже, — хрипло ответил за нас двоих Стас.

— Ну, ребят, пожалуйста. Все ждут, — жалостно канючила одноклассница.

Мы, посмотрев друг на друга, улыбнулись: продолжим позже.

— Может, лучше исполним песню под фонограмму? — предложила я, глядя на Стаса.

— А давай. Мне сейчас непросто сосредоточиться.

Зайдя на сцену, мы от души спели куплет, на припеве одноклассники начали танцевать, родители и учителя — аплодировать, на втором куплете и припеве творилось уже что-то невообразимое: кто-то громко подпевал, кто-то визжал, кто-то пританцовывал, светская львица Марго, радостно похрюкивая, прыгала по залу.

Спектакль окончен, гаснет свет.

И многоточий больше нет.

Останови музыку –

Спектакль окончен, хэппи энд. 4.

Последние аккорды слились с неистовыми овациями. Это был успех.

Папа был горд за меня — улыбка не покидала его, глаза светились искренней радостью. А мама Квашняк смотрела с удивлением, злобой и завистью одновременно — вот такой клубок эмоций разом, как мне казалось, крутился в душе мадам.

Оглядевшись по сторонам, я увидела радостного Кутусова в окружении бывших одноклассников. После нашего триумфального выступления ему тоже досталась немалая доля всенародной славы. Вот к нему подошла приятная немолодая женщина, наверное, его бабушка, и нежно обняла. Разглядывая со всех сторон Стаса, я не заметила выросшего, как из-под земли, еще одного персонажа нашего водевиля.

— Стасенька, мне нужно с тобой поговорить. Я так тебе и не сказал что-то очень важное, — раззадорился Лазаревский.

— Игорь, все разговоры уже ни к чему.

— И все-таки. Отец подал в отставку, и мы семьей переезжаем в Новосибирск. Возможно, с тобой больше не встретимся.

Я видела, Лазаревский был нетрезв, но что-то в его глазах промелькнуло такое, что заставило меня пойти с ним — тоска и безысходность что ли?

Он некоторое время молчал, молчала и я: в конце концов, это было его желание со мной побеседовать.

— Должен сказать, пока снова ты не убежала, что очень люблю тебя. Хочу, чтобы знала об этом. Поверь, никому и никогда не говорил я этих слов, — Лазаревский опустил голову. — Пойми, то, что случилось тогда, на соревнованиях, досадное недоразумение. Прости меня, пожалуйста.