Страница 25 из 32
Не мудрено, что юный Жорж, воспитываясь в столь экзотической атмосфере, сумел впитать в себя очень многое – а главное – дух учения Мастера. По словам самого Хейтина, уже вполне в сознательном возрасте – с пятнадцати до восемнадцати лет, он не только прочитал все книги Гурджиева, но практиковал его систему упражнений, и даже выполнял ряд заданий великого мистика. После смерти Гурджиева, случившейся в сорок восьмом году, юноша, уже весьма подкованный в эзотерических науках, возвращается в Париж, где поступает в знаменитый Колледж де Франс. Юность его проходит в кругу таких громких в философской среде имён как Жорж Демюзиль, Гастон Башляр, Жорж Батай, Мишель Фуко. (Историю про кружок Пьера Клоссовски, палача и жертву, встречу со своим ровесником – Жаком Деррида и последним из алхимиков – Фулканелли – Фёдор слышал и ранее). Около года путешествует по Латинской Америке, пьёт психоделическое варево шаманов Амазонии, посещает танцевальные мистические марафоны в Рио-де-Жанейро, в Буэнос Айресе заводит дружбу с Хорхе Луисом Борхесом. Возвратившись в Париж в конце пятидесятых, как и многие тогда, увлекается лекциями Жака Лакана и умудряется в течении трёх лет пройти индивидуальный анализ у последнего. Однако, начинает разочаровываться в слишком рафинированной среде последователей Лакана, и неожиданно – такого рода траекторий – из-за лютых противоречий между двумя учениями ни до него, ни после никто, пожалуй, не проделывал – перемётывается в Цюрих к Карлу Юнгу и, вплоть до смерти отца глубинной психологии, остаётся подле него, изучая недра коллективного бессознательного. Ежегодно, вместе с мэтром посещает знаменитые семинары «Эранос», где сближается с Карлом Кереньи, Клодом Леви-Строссом, Джеймсом Хиллманом и Мирча Элиаде. Вновь встречает на заседаниях «Эраноса» своего первого учителя – Демюзиля, и тема трикстерства с новой силой воспламеняет его воображение. Как мы видим, за весьма короткое время, молодой человек исхитряется уместить в себя практически все сколько-нибудь значимые философские, культурологические и мистические учения того времени, несмотря, подчас, на их совершенную несовместимость.
Жоржу, однако, каким-то чудом удаётся все эти противоречия интегрировать. Позже, уже своим ученикам поясняет, что он смог сочетать несочетаемое благодаря особой мировоззренческой позиции, перешедшей в жизненное кредо, которое он назвал Путём Раз-Гильдяя – человека, умудряющегося не быть вовлечённым ни в какую конкретную Гильдию – став её ревностным апологетом, и, в то же время, проходя сквозь множество Гильдий и обретая знания и умения, наравне с лучшими учениками. Преимущества такого подхода очевидны: ведь вокруг каждого учения или концепции сплачивается группа яростных сторонников. Это не секта, но даже, если на словах эти люди готовы признавать, что их учение – особенно, когда речь идет о науке – лишь одно из многих других, на глубинном уровне, верхняя часть которого представлена эмоциями, все они убеждены в единственности и правильности именно своего мировоззрения. Этот механизм работает на уровне коллективного бессознательного группы, поэтому он вне рациональных возможностей повлиять на реакции членов группы на другие концепции или критику их точек зрения. Вольно-невольно образуется некое «мы», которое болезненно и ранимо. В двадцатом веке происходило немало курьёзов, связанных с этим явлением – курьёзов, доказывающих, что даже рациональное понимание происходящего не помогает – бессознательное и связанные с ним эмоции берут верх. Жоржу довелось присутствовать на одной забавной конференции, где одновременно собрались последователи Юнга и Фрейда – давние враги, на дух не переносившие друг друга. Некий доброхот решил примирить два лагеря. Солидные мужи, прошедшие не один десяток лет анализа – каждый в своей парадигме, казалось, проработанные за эти годы до мозга костей, явившись на конференцию, даже смогли, хотя и с внутренним скрипом, пожать друг другу руки. Начались первые доклады. Выступил фрейдист, вещавший о так называемых «первичной травме» и комплексе Эдипа, предлагая юнгианцам убедиться, что психоанализ отнюдь не чурается мифологии. Всё это были прописные истины и для тех, и для других, однако по рядам сторонников Юнга пронеслись сдержанные возгласы с пока еще достаточно лёгкими оттенками снисходительности. Пространство явно ощетинилось. Далее речь держал убеленный сединами профессор, представлявший лагерь юнгианцев. Всё шло хорошо до того момента, как этот пожилой господин, завершая свой доклад, вскользь упомянул, что, дескать, одна из фундаментальных работ Фрейда – «Психология масс и анализ человеческого я» – хороша во всех отношениях, однако же, ей не хватает той глубины, которую могла бы внести концепция коллективного бессознательного. Тут в зале словно бомбу подорвали. Умудрённые мужи – образчики осознанности с обеих сторон, вдруг разом вскочили со своих мест и пустились дёргать друг другу бороды. Казалось бы, всё можно было решить в рамках философической дискуссии, ан нет! – вмешалась некая Сила, превосходящая сознание, поверхностный слой которого вмиг слетел, обнажая древнейшие инстинкты и архетипические сюжеты. Жорж оказался свидетелем многих подобных курьёзов, иные из которых завершались трагически.
Сей механизм известен из мифологических сюжетов, подробности Альгис не имел времени рассказывать, но суть Фёдор, хотя и смутно, но уяснил – важно, углубляясь в то или иное учение, найти ту тонкую грань, за которой ты оказываешься уловленным этим выставившим во все стороны копья «мы» той или иной Гильдии. Это великое искусство, так как если ты вышел из-под влияния Гильдии намного раньше этого момента, то, скорее всего, ты останешься профаном, скользящим по верхам, и не улавливающим основы, базиса концепции или учения. С другой стороны – ежели прозевал – то увязнешь в Гильдии, и далее, даже если исхитришься из неё выйти, все остальные знания будешь преломлять через именно её концепцию. Жоржу удалось настолько искусно чувствовать нужный момент, что он умудрился вобрать в себя множество противоречивых учений, и внутри него эти учения не вступали в спор, а уживались весьма мирно и взаимодополняли друг друга. Способности к Раз-Гильдяйству Жорж передавал своим ученикам, и, судя по тому, как те, что собрались в Вильнюсе, проявили себя давешним вечером, Фёдор Михалыч, имел случай убедиться в том, что они весьма преуспели в упражнениях, развивающих сии способности – одна только беседа Юриса с Наиной Карловной тому порука, не говоря уже о мастерстве перевоплощения пьяненькой босоножки Марии в королеву бала Анну, и развязного кутилы Актёрыча в строгого полковника полиции.
Двинемся далее в шестидесятые годы. Исполненный философскими и мистическими идеями и разномастными культурологическими и психологическими технологиями, Хейтин решает создавать импровизированные театральные представления, разворачивающиеся на улицах и площадях городов, при этом так, чтобы никто не догадался, что это спонтанный спектакль – начало действа задавали специально обученные люди, а далее главными героями становились случайные прохожие и даже достаточно большие группы людей – порой десятки и даже сотни человек. Так и не сбывшаяся, в своё время мечта Антонена Арто (ссылка), знатно наперчённая атмосферой трикстерства – всем тем, что Жорж впитал от Демюзиля, Карла Кереньи, бразильских мистиков и аргентинских мачо. Хейтин видел своей задачей искусство создания значительных массовых событий, которые стороннему наблюдателю казались бы спонтанными, но на деле направлялись небольшими группами подготовленных им специалистов, к решению определённых социальных задач. За несколько лет подобного рода представления, приводившие иногда к весьма заметным социальным реформам на уровне отдельных городов и округов, прокатились по Франции, Западной Германии, Австрии, Швейцарии, Италии и Португалии. Венцом такого рода деятельности Жоржа и его группы явилась студенческая революция весны тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года в Париже. Надобно признаться, что несмотря на огромный масштаб и резонанс, охвативший сотни тысяч людей, – что, казалось бы, говорило об успехе предприятия, это событие привело совершенно не к тем результатам, на которые надеялся их теневой кардинал – Жорж. В итоге, Хейтин переживает глубокое разочарование, понимая, что существует некая критическая масса – несколько сотен людей, выход за пределы которой, ведёт к абсолютно непредсказуемым последствиям. За рубежом трёх-четырех сотен человек, созданный им метод перестаёт работать. В свою очередь, события, в которые вовлекаются не десятки и сотни тысяч людей, как в мае шестьдесят восьмого, а всего на порядки меньше – приводят лишь к небольшим локальным реформам. Жорж же ищет ключи для управления масштабными процессами.