Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 32



Ж.: – Келли не был проходимцем! История о том, что у него отрезали уши, сослужила печальную службу – искуснейшего Мастера принизили и оболгали. А в этой башне мы частенько собирались вчетвером…

Ф.: – Кто это – «мы»?

Ж.: – Ди, Келли, Уильям и твой покорный слуга, хе-х!

Ф.: – Не понял. Или… Неужели Анна не оговорилась? Но в это решительно невозможно поверить!

Ж.: – А ты и не верь! Слушай, да смекай. Прошлое столь же вероятностно, как и будущее, вчерашний день ещё держится в памяти более-менее крепко, и то – лишь десятком-другим впечатлений, промежутки между которыми весьма смутны. И чем более точные детали требуется вспомнить – тем это сложнее. Да что там вчерашний день – попробуй в точности воспроизвести все свои мельчайшие движения и мысли, а также то, что ты услышал от меня за последние пять минут – не выйдет. Память имеет два важнейших для нас свойства, первое из которых действительно необходимо – именно благодаря памяти мы осознаём себя индивидуальностью. Живи мы исключительно в настоящем моменте, без памяти о прошлом, мы утеряли бы свою уникальность, переживая себя одновременно никем и всем. К слову, Шекспир сетовал, что его часто посещали подобные состояния, вероятно от перенапряжения воображения – ведь он не просто писал пьесы – у него была удивительная способность вживаться в каждый создаваемый им образ. В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, находясь в Буэнос-Айресе, я не отказал себе в удовольствии общения с великим Хорхе Луисом Борхесом. Помнится, мы много судачили про Шекспира, и я вскользь обмолвился об этом казусе. Борхес не преминул взять сию версию на карандаш, и вскоре написал один из своих гениальных коротких рассказов «Everithing and Nothing». Впрочем, сейчас не об этом, а о памяти. Второе же её свойство играет с нами весьма злую шутку, которая, вкупе с несколькими другими вбитыми в нас догмами так называемого «здравого смысла», жестко пригвождает нас к одной и той же унылой версии воспринимаемого мира, принимаемого нами, вследствие этого, за единственную «реальность». Это свойство – выстраивать обрывки воспоминаний, к тому же, щедро приправленные воображением, в одну как бы непрерывную линию. А этих линий – множество – мы гораздо более объемные существа, чем можем себе вообразить. Ежели исходить из этого допущения, то, разорвав тиски «здравого смысла», мы получаем возможность убедиться, что воображение и память – суть две стороны одной медали. Об этом, кстати, прекрасно был осведомлён Джордано Бруно – величайший маг, создавший невиданную до него технологию использования памяти и воображения для создания целых миров.

Ф.: – Почему маг? Он же был ученым – последователем Коперника, насколько я помню из школьной программы.

Ж.: – Вот именно – из школьной программы! Учёный – революционер, ха-ха, держи карман шире! В конце шестнадцатого века рассуждать о вращении Земли вокруг Солнца можно было совершенно спокойно. Для Ноланца же (ссылка) сии рассуждения являлись мало значащей каплей в огромной системе магической практики им созданной. Он ведь на костер-то пошел вполне сознательно – хотел стать чем-то вроде нового Иисуса, со всеми вытекающими – только вместо новой религии, по его лихому замыслу, на Земле установилось бы совершенно не догматическое мировоззрение, открывающее доступ к таким ресурсам, что… Эх! Не суждено было, ибо опоздал он – меньше чем на сто лет опоздал, и понимал, что опоздал, но надеялся на силу своего влияния. Увы, большая трагедия, для невооруженного взгляда практически незаметная, явилась в конце пятнадцатого века и, набирая скорость, приближает нас к коллапсу в ближайшие два-три года.

Ф.: – Какая трагедия?

Ж.: – Узнаешь, ежели пройдешь еще ряд превращений.

Ф.: – Но почему именно я?

Ж.: – Забавный вопрос! Вероятно, почти каждый подросток лет в десять-двенадцать вдруг задаётся этим вопросом – «почему я» – по самому большому счёту, мол, как такое случилось, что точка, воспринимающая огромный мир, явилась именно через меня?

Ф.: – Я не об этом…

Ж.: – И об этом тоже. Ежели ты имеешь в виду контекст нашего знакомства, твоих приключений и превращений, задачи, тебе предуготовленной и всего прочего в этом духе, то изволь – до вчерашнего вечера я не имел ни малейшего о тебе понятия, хотя некто и должен был занять место, которое, как в Общей Теории Относительности Энштейна уже заготовило пространство, искривившись так, что в него попался первый встречный, вписывающийся в определённые параметры.

Ф.: – Неужели эти параметры совпали с моей более чем скромной персоной?



Ж.: – С персоной – нисколько, а вот с потенциалом Души – очевидно!

Ф.: – Как это?

Ж. – В этом месте мне, вероятно нужно было изобразить из себя кастанедовского Дона Хуана Матуса или Кончиса из фаулзовского «Волхва» и, воздев палец к небу, торжественно вещать что-то типа: «ты избран силой»! Скажу как на духу – хер знает кем и чем ты избран, и избран ли вообще, но факт в том, что именно тебя угораздило увязаться за Машей…

Ф. – За Анной-Марией?

Ж. – Да. И оказаться в достаточно странной компании. Но атмосфера этой более чем диковинной компании не только тебя не вышвырнула, но и закрутила в цепочку интереснейших событий. Так что – попал ты, братец!

Ф.: – Я, наверное, настолько переполнен впечатлениями, что твои слова меня ничуть не тревожат.

Ж.: – Да, пережил ты за половину суток больше, чем иные за столетие!

Ф.: – Вот о столетиях как раз. Расскажи мне про Агасфера.

Ж.: – Правильная постановка вопроса. Ежели ты бы сформулировал свою просьбу как «расскажи мне про себя», то я бы тебе, пожалуй, ничего бы и не ответил, только бы плечами пожал. А про Агасфера можно. Причем, где-то от первого лица, а где-то – совершенно со стороны, как легенду о ком-то далёком, с кем можно отождествить себя, пожалуй, лишь по Духу, примерив на себя Архетип. И где здесь память, а где воображение? Сам решай. Это как выбрать характеристику какого-то воистину лишь как-то туманно представляемого объекта в квантовой механике – тебе это, как никому другому знакомо – выбираешь либо координату этого «чего-то», либо импульс, понимая, что всё равно имеешь дело со спрессованной суммой вероятностей. А вероятность – уже не объект, а чёрт знает что такое. Так и в нашем случае: я и Агасфер. С именем этим связано множество легенд, так что прошлое у Вечного Жида, как его еще называют – самое, что ни на есть, неопределённое. Однако, все легенды произрастают из одного корня, располагающегося в Писании, где сказано, будто бы, неся крест на Голгофу, Иисус хотел, было, передохнуть и остановился возле дома некого Исаака Лакедема. Но тот не дал Спасителю такой возможности, пуще того, еще и погнал взашей. За это Сын Божий, обернувшись, сказал мерзавцу, что тот будет жить до Второго Пришествия. С тех пор несчастный скитается по миру, ища смерти и не находя, и прозвали его люди Агасфером.

Ф.: – Я слышал про это.

Ж.: – Так вот – в моей памяти-воображении, всё происходило положительно не так. Во-первых, он не Жид, хотя семитские крови в нём тоже есть. Вечного Странника – вот это название очень верно и точно отражает суть – первоначально звали Нисон, так как рождён он был в первый месяц весны – Нисан. Он вырос в семье богатого сановника в Дамаске, и в возрасте шестнадцати лет был отправлен учиться в Александрию. Там он изучал математику, музыку и медицину, после чего сподобился десять лет подвизаться у пифагорейцев. Лет около тридцати в Храме бога Солнца Ра в Луксоре, с ним приключается сильное потрясение, следствием которого становится глубокое мистическое переживание.

Ф.: – Мистическое переживание? Для меня слово мистика было синонимом каких-то фантастических видений, уводящих от реальности.

Ж.: – Всё как раз наоборот. Мистическое переживание и есть соприкосновение с так называемым Реальным, а оно ошеломительно, ибо не может быть описано ни языком, ни образами. Тем не менее, его ни с чем не спутать, ибо в этот момент с тебя спадает вся шелуха образов и понятий, через которые мы с рождения вынуждены воспринимать мир. В этот момент очевидно, что «реальность, данная нам в ощущениях» является огромной коллективной суггестией. Но то, что ты переживаешь – никак не описать. Более того, возвратясь в наш суггестивный мир, ты еще несколько времени помнишь ту ужасающую, величественную, прекрасную и невыносимую суть Бытия, коей сподобился причаститься. А потом и само воспоминание уходит как вода в песок, хотя сам факт прикосновения к Тайне ты запоминаешь навсегда. Многие пытаются уже из новой вовлеченности в массовый гипноз как-то описать то, что с ними приключилось. Но описывают, увы, словами, принадлежащими этому миру иллюзий, рождающими такие же ассоциации. Поэтому, попытка передать мистический опыт приводит к недоразумению – слышащие и читающие неизбежно соотносят слова того, кто заглянул за покрывало Тайны, сообразно своему опыту посюстороннего и еще больше погрязают в иллюзиях, но теперь уже считают эти свои иллюзии чем-то особым, божественным и духовным.