Прометей. Возвращение

Сергей Skolorussov

Прометей. Возвращение

«Весь год солнце светило тускло, и плоды незрелыми падали с деревьев. Римляне восприняли это как кару богов за совершённое преступление. Тело Цезаря, согласно римским обычаям, с большими почестями сожгли на костре и соорудили на этом месте храм в его честь».

История Рима. 44 год до н.э.

Глава сорок девятая

17 апреля 2063 года

Хутор Смородинский

С надеждой на встречу с любимой

Ярослав взлетал всё выше и выше. Холодная земля осталась далеко внизу. Теперь он прорывался через промозглую влагу облаков. Вода насквозь промочила одежду и дрожью проникала в каждую клеточку организма. Парень машинально притянул к окоченевшему телу руку, в которой держал пылающий факел. Но огонь почти не грел – влага, шипя, заливала его. Чтобы взбодрить пламя пришлось свободной рукой срочно организовать поддув. Огонь стал потихоньку оживать. Ничего-ничего, ещё чуть-чуть, взберусь повыше и факел можно будет закрепить. Закрепить в центре небесного купола. Пусть он светит и греет грешную Землю. Люди так ждут твоего тепла. Подъем факела продолжался. Облака начали таять, а небо голубеть. Ещё немного и всё получится. Вот так, вот так! Ура! Факел начал пылать с новой силой! Но в тот момент, когда Яр практически взмыл над облаками, откуда-то, неизвестно откуда, появился вертолёт. Он зычно рыкнул в ухо и едва не зацепил голову. Ты совсем сдурел? Смотри, куда летишь! Зря грозил. Бесполезно. Вертолёт улетел, но ветер, пытающийся его догнать, невероятным порывом вырвал из руки факел. Самого Ярослава этот порыв затянул в жуткую воздушную воронку, напоминающую смерч. Потухший факел, словно раненный селезень, безмолвно падал камнем вниз. Всё стало бесполезным, бесперспективным, безнадёжным. Холод сковал тело, губы и мысли. Это конец, всё погибло…

…Ярослав вздрогнул и открыл глаза. Стёр ладонью пот со лба. Чёрт, опять снятся кошмары. Вторую ночь снится один и тот же дурацкий сон. Снится по кругу, как киносеанс в американском кинотеатре. Не поймёшь, где начало, а где конец. Взлёт – падение, взлёт – падение. К чёрту! Шелихов вскочил с постели. Я уже здоров, я уже здоров, я уже здоров! Давно пора отсюда выбираться. Маша меня не поймёт, Бузмаков меня не поймёт, никто меня не поймёт. Я и сам себя не пойму. Не пойму, почему я, здоровый мужик, валюсь здесь на чужой постели. Валяюсь и ничего не делаю. Не делаю в тот момент, когда дел невпроворот. Надо, надо, надо! Надо срочно внедрять наше изобретение. А иначе весь труд, все риски, связанные с работой в замёрзшей Москве, коту под хвост.

Мара, где ты? В голове снова закрутилась старая пластинка воспоминаний. Тот же кошмар, только не во сне, а наяву. Хотя поначалу он показался нереальным ночным кошмаром…

…Я умер? Вероятно. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. А главное – холодно. Невыносимо холодно. Даже голова думать не может – так замёрзла. Очевидно все так умирают – мозг работает до тех пор, пока тело совсем не остынет. Прискорбно. Как же я умер? Не помню. Не знаю. Лучше бы мозг сразу отключился – невыносимо осознавать, что ты уже умер. О-па! А пальцы на руке ещё шевелятся. О! Чуть размял, и даже сильнее зашевелились. И чувствуют, чувствуют! Вот моя почти замороженная нога, хотя ногой прикосновение пальцев не ощущаю. Вот какая-то стенка ледяная. Гроб? А вот что-то похожее на цилиндрический сосудик размером с флакон духов. Что это? Ба! Слава богу, я соображаю! Может, ещё не умер? Это шприц-тюбик с энергетической капсулой. Лекарство для тех, кто замёрз и почти не дышит. Вообще-то его колют прямо в лёгкое. Это самый эффективный способ заставить дышать того, кто уже стучится замёрзшей костяшкой в арктический рай. Но можно и в вену. И даже в мышцу. Например, в бедро… Дьявол, я вспомнил всё. Вернее, последнее, что я помню: пью чай и ложусь в этот «гроб-прицеп», сделанный моими собственными руками из автомобильного бокс-багажника. И всё – дальше темнота. Больше ничего не помню. Откуда здесь эта капсула? Да, у нас оставался последний шприц-тюбик. Но он был не в прицепе. Видимо, Мара сунула мне его в последний момент. Молодец! Или дура? Хм, он мог и ей понадобиться. Чёрт! Где я? Что со мной? Где Мара? Собственно, что ты ноешь? Вкалывай капсулу и беги её искать! Воткнуть шприц-тюбик в бедро не составило труда. Сразу задышал. Задышал! Задышал!!! По телу пошёл озноб, сопровождаемый теплом и приливом сил. Помогает! Значит, не трупак! Руки машинально ощупали всё, что можно ощупать. Жив, жив! Жив курилка! По крайней мере, руки чувствуют тело, а тело чувствует руки. Но почему так холодно? Отчего так темно? Руки прошлись по краям ящика, в котором он лежал. Гроб? Шелихов, ты дурак? Повторно пугаешься от одной и той же мысли. Ты же уже вспомнил, что это багажник. Бр-р-р, голова ещё не начала работать в полную силу. Руки продолжали машинально шарить по пространству ящика. Стоп! А это что? Хм, что-что?! Это голофон. Ни с того ни с сего парню стало смешно. То ли это была рефлекторная реакция на возвращение к жизни. То ли химический эффект, вызванный воздействием некоторых опиат-составляющих энергетического чудо-средства. Шелихов хихикнул. Хи! В гроб положили мой голофон? Так хоронили скифских царей и фараонов. В могилу клали всё, что может пригодиться в загробной жизни. Но зачем мне голофон в загробной жизни? Кому там звонить? Звонить там некому, совсем некому. И интернета в могиле нет. Хи-и… О! А вот музыку в гробу послушать можно. Джинн, ты меня слышишь? Из аппарата тут же выплыл полупрозрачный образ духа, готового исполнить любое желание хозяина. «Слушаюсь и повинуюсь», – громогласно с предельно серьёзным выражением лица заявил джин. «Поставь-ка что-нибудь весёлое, чтобы мои похороны не были столь мрачными», – просьба не из самых невыполнимых. После дежурного «будет исполнено, хозяин», вместо джинна нарисовался мужик в чалме и в халате с красочной дойрой в руке. Он ловко застучал в этот древний восточный бубен, выбивая чёткий ритм. Поддавшись музыкальным тактам, за музыкантом тут же выплыли три красавицы в шёлковых шароварах. Они ловко вписались движениями своих оголённых животиков в задорный ритм дойры. Шелихову такого рода клип не понравился: «Э-э-э, джинн, ты чего? Это не моё. Да и не пустят меня в мусульманский рай. Можешь, что-нибудь другое?» Джинн осклабился и громко поскрёб жёсткую кожу на щеке: «Чего же ты хочешь, хозяин?» Но Шелихову уже расхотелось слушать музыку. Лежать и слушать любимые мелодии? Сейчас? Здесь? От музыки теплее не станет. Она не решит, как выбраться. Не поможет найти Мару. «Всё, отстань. У нас с тобой разные вкусы. Лучше включи самый яркий свет», – Ярослав ещё не пришёл в себя до конца, по-прежнему сомневаясь, что он находится в реальном мире. Но яркий свет голофона окончательно вернул ему память и способность действовать. Так, так, так! Шелихов поднял ногу и попытался поставить её за предел бокса. Не получилось. Нога не нащупала твердь. Хорошо не вскочил резво! Ярослав при помощи фонарика скрупулёзно осветил все окрестности. Оказалось, что он лежит в автомобильном боксе в небольшой ледяной нише на краю бездонной пропасти. Парень совсем не понимал, как он здесь очутился. Плевать «как»! Надо выбираться. Выбираться и спасать Мару. Её нет рядом – значит, произошло что-то ужасное. Свет голофона не смог достичь дна пропасти. Но в боксе лежала крепкая верёвка и химические свечи. Шелихов бросил одну свечу, затем вторую. Да, точно, там что-то есть. А если там аэросани с Марой? Это страшное предположение подвигло его к активным действиям. Хотя здесь одними активными действиями не обойтись. Можно и шею сломать, и девушку не спасти. Чтобы спуститься вниз, надо сначала придумать, за что закрепить верёвку. Но зацепить её было не за что. Ни ледорубов, ни кошек, ни страховочных крючьев или дюбелей в комплекте с верёвкой не наблюдалось. Верёвка не имела никакого отношения к альпинистскому снаряжению. Это просто верёвка. Хоть и крепкая. Прихвачена она была на всякий случай. Но Ярославу и в страшном сне не могло присниться, что во время перехода на аэросанях, ему придётся спускаться в пропасть или подниматься по горному склону. Да, задача…