Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 8

Приведу-ка я ещё одну цитату из Сергея Соловьёва: «О себе труднее всего говорить, проще говорить о другом. В большем мы хромаем, в интеллекте, в каких-то языковых сближениях с живой тканью жизни… И есть третья составляющая так называемая: детство или начало человека. Особенно она там зыбкая, когда формируется мир ребёнка и его первая встреча с большим миром, в который он входит, где смешиваются эти слои культуры и природы, и волшебства, и открытия миров».

Леонид Нисман – представитель поколения помнящего войну, закаленного горькими испытаниями, пережившего эвакуацию, теплушки, разбомблённые эшелоны – пишет не только о себе. И раз уж в книге мы видим в основном портретные is фотографии, давайте вглядимся в лица! Сколько достоинства и благородства в чертах деда – Марка Манухина, сколько общего со многими известными людьми той эпохи. Какой красотой светятся мать Нисмана и её сёстры! Поколение «детей войны» выросло не только на Маяковском. Оно прошло через конспективный и суровый стиль вождей, через куплеты Ильи Набатова и Владимира Коралли, песни Владимира Бунчикова, городские частушки и репризы Павла Рудакова. Подобно постмодернистам Нисман цитирует, но цитирует по-своему, бесхитростно и порой едва ли не избыточно: собственные книги, чужие строфы, стихи и песни – от реального и всем известного Митяева до киношного и не менее известного Велюрова и даже овеянного легендами акына Джамбула. Для него существенны и дороги многие события, которые кому-то могут показаться рядовыми, второстепенными, прикладными или слишком частными, альбомными, важными только для инсайдеров. С размахом и настойчивостью хрониста-летописца автор напоминает нам, что время Сталина-Хрущёва-Брежнева, это не только эпоха Набатовых или Джамбулов, это время Нисмана и всех тех губкинцев, о которых он пишет и о которых широкая публика узнаёт, возможно, впервые – именно благодаря ему, профессору Нисману.

Он доверяет нам истории из детства и юности сверстников ближних и дальних, сообщает о людях, с которым его сводила судьба, рассказывает о страшных испытаниях, выпавших на долю страны и семьи: взрыве на Волге парохода с детьми прямо на глазах у родителей, гибели кузин при эвакуации и старшего брата уже после войны – молодого человека, увлекавшегося спортом, чтобы противостоять клише о «чуждых физкультуре и физическим нагрузкам евреях». Нисман дарит возможность снова встретиться или познакомиться с героем повести Льва Кассиля «Ранний восход» – юным и безвременно ушедшим художником Колей Дмитриевым, открыть для себя одесского музыканта Петра Розенкера и, добавляя штрихи к биографии этого бэндлидера, возвращает аудитории правильное написание полузабытого имени, бытующего в советском джазоведении как Розенкерн. В охотку, без устали рассказывает Леонид Нафтульевич о друзьях-актёрах – любимцах публики, чьи фамилии по-прежнему на слуху, наравне с теми, с кем зрители сегодня знакомы меньше.

И мы понимаем, что вся наша жизнь не столько «игра» или «глупая шутка», она «встроена» в другие жизни, и, как виньетка, обрамлена ими. Очередная книга Нисмана – тоже виньетка. В ней профессору Нисману дороги и современники, и представители ушедших эпох, которых можно было застать условно: Лу Андреас-Саломе дожила до 1937 года, Шолом Секунда до 1974-го… Кстати, сам Набатов родился в Александрии, где и Секунда появился на свет, причём также в еврейской семье, разве что на два года позже будущего бродвейского композитора.

По сути, все мы – современники друг друга. Родившаяся в 1916 году англо-американская актриса Оливия де Хэвилленд, лауреат двух премий «Оскар» за лучшую женскую роль, кавалер ордена Почётного легиона, закончила свой земной путь в 2020 году. А ведь ещё Гленн Миллер, знаменитый американский джазмен, погибший в 1944 году, называл её своей любимой актрисой! Вспомнив о столь значимых фактах, я в очередной раз поймал себя на достаточно простой мысли, точнее – на очередной констатации: расстояния невелики, всё сосуществует одновременно. То, что кажется «прошлым» – на самом деле находится совсем рядом на правах «параллельного пространства». Можно ли в этой связи вообще говорить о прошлом? Речь идёт, конечно, о зонах родства. По гамбургскому счёту и, опять же, по Соловьёву, задавшемуся, между прочим, непраздным вопросом, как может «создавать миры в слове» человек, которому не по плечу «ладно разжечь костёр, перевалить через Гималаи», долгие месяцы быть одному на один с природой.





Цель писать критическую статью я перед собой не ставил, отмечу лишь, что Нисману подвластно многое. Трудно удержаться в этой связи от спекуляции на предмет совпадений и случайностей. По адресу на улице Вахтангова, где Нисман обитал много лет, в доме раньше принадлежавшем Ф. И. Шаляпину, получил прописку один из факультетов Щукинского театрального института. Леонид Нисман прибыл в Западный Берлин 3 октября 1989 года. В тот же день, но в следующем году две части Германии официально объединились. Падение стены и вселение «Щуки» в «шаляпинский дом» произошли, разумеется, не благодаря Нисману, но вот в способности идти на риск профессору не откажешь. Как уже отмечалось выше, очевидец из меня относительный: по объективным причинам не похвастаться мне «дружбой первого дня», и в горы я Нисмана не тянул, и одного его не бросал, однако думаю, что предъявить нашему герою претензии в неумелом разжигании костров или скалолазании нам едва ли удастся. По духу и степени родства Леонид Нисман из племени олимпийских факельщиков, хранителей огня и покорителей опасных вершин. Иначе не стал бы он ни крупным учёным, ни изобретателем, ни отказником. Суворовский переход через Альпы или хождение в Каноссу не требовались. Хватило того, чтобы ребёнком во время войны, в пору наступления фашистского верхмахта, вместе с матерью-инвалидом пройти трудный и полный лишений путь пешком из населенного пункта А в пункт Б, из одного Н-ска в другой по просёлочным дорогам и бездорожью. Можно только догадываться, чего стоил один этот путь.

А что до словесных миров, лучше всего, на мой взгляд, Нисману удаются ли́мерики – переводные и собственного производства, жанр редкий, по-настоящему знакомый лишь искушённому литератору. Неспроста Леонид Нафтульевич – будучи «воспитанником Маршака» (в юные годы он посещал кружок под руководством знаменитого писателя), а также человеком отважным, в котором талант и опыт серьёзного учёного, исследователя прекрасно уживаются с даром и навыками тамады, шталмейстера и церемонимейстера оказался причастным к «фракции малых и лёгких жанров» Содружества русскоязычных литераторов Германии СЛоГ. Фракция эта, специализирующаяся, в частности, на комических репризах, интермедиях, сатирических и иронических миниатюрах, долгие годы была едва ли не самой крупной и мощной, представленной такими аксакалами и профессионалами, как знаменитый комедиограф Борис Рацер, конферансье, автор песен, ревю и юморесок Александр Мерлин, сценарист, фельетонист, лауреат всесоюзного конкурса драматургов эстрады, основатель Содружества и его первый председатель Рудольф Ерёменко, второй председатель СЛоГа и мастер афористики Борис Замятин, один из авторов журнала «Крокодил» и клуба «ДС» «Литературной газеты» Исай Шпицер, наконец, Наталья Аринштейн и Александр Райзер.

Жизнь за границей привносит в родное слово новую акустику, огранку, огласку. А московские педагоги Я. В. Жураковская и М. Р. Камова в статье, посвящённой освоению языка и развитию речи, отметили, что даже стихотворная «шумиха», которую «в житейском обиходе считают простой забавой», хорошо известной «и детям, и взрослым», «оказывает неоценимую помощь…. в работе по развитию и коррекции речи…, в овладении детьми родным языком». Говорили же классики, есть многое на свете, друг Горацио, бывают странные сближения. Может быть поэтому доктор технических наук Леонид Нисман взял на себя смелость писать о трудностях, тайнах и тонкостях русского языка? Впрочем, не только русский язык с его «новоязом» и эмигрантскими кальками диаспоры, проанализированными секретарем СЛоГа Даниилом Бендицким во втором номере журнала «Крещатик» за 2021 год, требуют тщательного внимания и взыскательного обсуждения. На попадание в фокус, как всегда, напрашивается и литературный процесс. Недаром, другой Леонид – Клейн, филолог, преподаватель РАНХиГС, однажды подчеркнул, что «после окончания школы у нас нет инструментария, чтобы различать плохую и хорошую поэзию, нет навыка всматриваться в текст. Литература в школе, по сути, превращена в музей, где ничего нельзя трогать. В итоге ребёнок не умеет отличать шедевры от подделок». Это, возвращаясь к вопросу о задачах ликбеза и начале человека, мирах ребёнка. is Более дальнее следствие, результат описанного Клейном – с учётом групповщины и априорно малого числа критиков, редакторов, готовых оказывать шефскую помощь, внутренних цензоров и прочих шлюзов: безумное количество макулатуры, текстов сомнительного качества. Кое-кто умудряется продолжение к предсмертным строкам Маяковского сочинять, вполне романсовое, кто-то выдаёт за творения Пушкина, Пастернака и Бродского строчки совершенно других авторов, распространяя их через мессенджеры мобильной коммуникации: в качестве мемов по инфоповодам. Быть может, следующая книга профессора Нисмана, никогда не прибегающего к услугам литературных призраков и поденщиков, гострайтеров и negre litteraire, проникнутая присущей Леониду Нафтульевичу неуспокоенностью и теплотой, позволит читателю задуматься над такими трудностями и тонкостями литературного процесса, как художественная ценность и её отсутствие, поможет «найти десять отличий» между псевдоизяществом мелодраматических штампов, самоупоённых дидактических фраз в духе шаблонного мышления, вторичнотривиального версификаторства без «затей и парадоксов» и подлинными задачами изящной словесности? В ситуации низвергнутых авторитетов и «деклассированных» иерархий, тем более – в парадигме метамодерна, когда заявлен «фристайл» и никакие связи не противоречат друг другу, когда происходят неизбежные «перезагрузки» и некоторые «края» меняют свою былую «полярность», перестают быть маргинальными, подобная книга была бы весьма востребована и написать её дано не каждому.