Страница 12 из 33
– Слушай же! – заорал он. – Мы спим! Спим и видим сны!
– И слава богу, – откликнулся Эбернети.
– Не торопись! В то же время мы бодрствуем.
– Не верю.
– Еще как веришь!
С этим бородач швырнул в грудь Эбернети огромным рулоном графленой бумаги для самописца. Упав на пол, рулон развернулся. Бумагу сплошь покрывали какие-то черные закорючки.
– На нотную запись похоже. На партитуру, – безучастно заметил Эбернети.
– Да, Фред! Да! Очень удачно подмечено! – заорал бородач. – Это – симфония, исполняемая нашим мозгом! Вот скрипки жалобно ноют – это мы, мы, наше сознание, – пылко заговорил он, страдальчески сморщившись и крепко, обеими руками рванув себя за бороду. – И вдруг мелодия ниже, ниже, и – да, да, вот он, блаженный сон! А дальше, в ночи, призрачные валторны, гобои и альты тихонько вплетают в фон басовой темы собственные импровизации, тянут и тянут, пока вновь не заноют во весь голос скрипки… да, Фред, прекрасная, прекрасная аналогия!
– Спасибо, – поблагодарил его Эбернети, – только зачем так орать? Я – вот он, рядом.
– Ну, так проснись же, – зло зарычал бородач. – Не можешь, а? Попался? Играешь ту же новую песню, что и мы все! Гляди сюда: «быстрый сон» без разбору мешается с глубоким сном и с бодрствованием, превращая нас всех в лунатиков. В лунатиков, грезящих на ходу!
Взглянув в недра его бороды, Эбернети обнаружил, что все его зубы – резцы. Испуганный, он подался к двери, сорвался с места, со всех ног бросился прочь. Бородач, прыгнув следом, обхватил его, оба кубарем покатились по полу, и…
И Эбернети проснулся.
– Ага! – удовлетворенно воскликнул бородач, Уинстон, администратор их лаборатории. – Теперь-то веришь? – с горечью продолжал он, потирая ушибленный локоть. – Наверное, все это на стенах надо бы написать. Если все разом начнем отрубаться, ведь даже не вспомним, как да что было раньше. И вот тогда всему настанет конец.
– Где мы? – спросил Эбернети.
– В лаборатории, Фред, – устало, но терпеливо ответил Уинстон. – Теперь мы живем здесь. Помнишь?
Эбернети огляделся вокруг. Лаборатория. Огромная, прекрасно освещена. Пол устилают листы графленой бумаги с кривыми эхоэнцефалограмм. Из стен торчат черные плиты рабочих столов, заваленных самыми разными деталями и оборудованием. В углу – клетка с парой крыс.
Эбернети яростно замотал головой. Теперь-то он вспомнил все. Сейчас он бодрствует, однако тот самый сон оказался правдой. Застонав, он подошел к небольшому окну и выглянул наружу. Над простиравшимся внизу городом поднимался дым.
– Где Джилл?
Уинстон только пожал плечами. Оба поспешили к двери в дальнем углу лаборатории, в комнатку с множеством коек и одеял. Нет, и здесь ни души.
– Наверное, снова домой отправилась, – предположил Эбернети.
Уинстон встревоженно, досадливо зашипел.
– Я на территории поищу, – сказал он, – а ты лучше езжай домой. Да осторожнее там!
Но Фред уже выскочил за дверь.
Во многих местах улицы от края до края перегораживали остовы разбитых автомобилей, однако со дня последней поездки домой в городе мало что изменилось, и до дому Эбернети добрался довольно быстро. Пригороды сплошь затянуло удушливым маревом, вонявшим, точно дым из мусоросжигателя. Заправщик на АЗС, державшийся за рычаг помпы, проводил Эбернети изумленным взглядом и помахал ему вслед. Махать в ответ Эбернети не стал. Во время одной из подобных вылазок он едва не нарвался на удар ножом и повторять сей опыт отнюдь не желал.
Машину он остановил только у обочины напротив собственного дома. Вернее, развалин дома. Дом их сгорел подчистую: выше груди поднимался лишь закопченный дымоход.
Выбравшись из старенькой «кортины», Эбернети неспешно пересек лужайку, испятнанную черными кляксами отпечатков подошв. Откуда-то издали доносился неумолчный собачий лай.
Джилл оказалась на кухне – переставляла с места на место закопченную утварь, негромко напевая что-то себе под нос. Услышав шаги Эбернети, остановившегося прямо перед ней, в боковом дворике, она подняла на него взгляд, стрельнула глазами вправо-влево.
– Вот ты и дома, – радостно сказала она. – Как день прошел?
– Поедем-ка, Джилл, поужинаем где-нибудь, – откликнулся Эбернети.
– Но я ведь уже готовлю!
Переступив через остатки кухонной стены, Эбернети подхватил ее под локоть.
– Да, вижу. Но ты об этом не беспокойся. Поехали!
– Ну и ну! – воскликнула Джилл, гладя его по щеке измазанной сажей ладонью. – Да ты всерьез настроен на романтический вечер!
Эбернети изо всех сил постарался растянуть уголки рта пошире.
– И еще как! Идем.
Мягко увлекая Джилл за собой, он вывел ее из дома, провел через лужайку и усадил в «кортину».
– Какая галантность, – заметила Джилл, вновь стрельнув глазками.
Усевшись в машину, Эбернети включил зажигание.
– Но, Фред, – спохватилась жена, – а как же Джефф с Фран?
Эбернети отвернулся к боковому окну.
– Им нянька приглашена, – после недолгой паузы отвечал он.
Джилл, сдвинув брови, кивнула и откинулась на спинку сиденья. Ее пухлые щеки украшали полосы сажи.
– Ах, – вздохнула она, – мне так хотелось выбраться куда-нибудь на ужин!
– Мне тоже, – подтвердил Эбернети… и вдруг зевнул. Веки его разом отяжелели. – О нет! Только не это!
До боли закусив губу, он хлестнул тыльной стороной ладони о баранку руля… и снова зевнул.
– Нет! – заорал он.
Джилл, вздрогнув от неожиданности, вжалась спиной в пассажирскую дверцу. Эбернети резко вывернул руль, объезжая какую-то азиатку, усевшуюся прямо посреди дороги.
– Я должен добраться до лаборатории! – крикнул он.
Опустив противосолнечный козырек над водительским местом, Эбернети извлек из кармана куртки ручку и кое-как нацарапал на пластике: «В лабораторию». Тем временем Джилл не сводила с него изумленного взгляда.
– Я не виновата, – прошептала она.
Эбернети вывел машину на автостраду. Все тридцать полос оказались свободны, и он до отказа вдавил педаль в пол.
– В лабораторию, в лабораторию, в лабораторию, – нараспев затянул он.
Впереди на дорогу приземлился летучий полицейский автомобиль. Убрав крылья, патрульная машина рванулась вдаль. Эбернети последовал было за ней, но тут автострада свернула, сузилась, и они вновь оказались на уровне улиц. Зарычав от досады, Эбернети впился зубами в ладонь у основания большого пальца. Джилл еще крепче прижалась спиною к дверце. На глаза ее навернулись слезы.
– Я ничего не могла с собой поделать, – сказала она. – Понимаешь, он полюбил меня. А я полюбила его.
Эбернети гнал «кортину» вперед, вдоль объятых пожарами улиц. Ему очень, просто позарез нужно было на запад… однако машина вела себя как-то странно. Вскоре они выехали на трехполосную авеню, туда, где домов – раз, два и обчелся. Проезжую часть перегораживала поперек громада «Боинга 747» с надломленными, сложившимися вперед, к носу, крыльями. Сквозь его фюзеляж был прорублен высокий туннель, чтоб самолет не мешал движению. Дежуривший рядом коп со свистком, в белых перчатках, махнул им рукой, веля проезжать. На приборной доске тревожно замигала лампочка аварийного индикатора. «В лабораторию»… Эбернети судорожно всхлипнул.
– Но я же дороги не знаю!
Его сестра, Джилл, села прямо, устремив взгляд вперед.
– Налево, – негромко подсказала она.
Эбернети ударил по рычагу переключателя направлений, и машина послушно свернула на трассу, уходящую влево. Там, впереди, Эбернети поджидали другие развилки, но Джилл всякий раз подсказывала, куда нужно свернуть. Вдруг в зеркале заднего вида заклубился дым…
И Эбернети проснулся. Уинстон утер ватным тампоном капельку крови, алевшую на его плече.
– Стимуляторы и боль, – вполголоса пояснил Уинстон.
В стенах лаборатории кипела работа. Около дюжины лаборантов, постдоков и аспирантов у рабочих столов трудились, не покладая рук.
– Как Джилл? – спросил Эбернети.