Страница 2 из 11
Второй свидетель, третий, четвёртый, пятый. Судья знал их всех: Клинописец, Остроручкин, Бейбумага, Чтивоножка, Скоропалый.
Бумагосжигатель был последним, и после его высокопарных сказаний о том, что студенты профессора Рассказова писали с помощью потока сознания, дамы трагически заломили руки, оплакивая поломанные жизни бедненьких несмышлёнышей. Охранники смущённо почёсывали затылки, пытаясь вспомнить, когда это судили всех этих Кафок, Джойсов и Толстых.
– Свидетели допрошены, достопочтимый судья. Можно огласить приговор, – шаркнул туфлей главный обвинитель.
– А как же последнее слово? И где адвокат подзащитного?
Главный обвинитель посинел, знаменитости сшиблись лбами, повернувшись одновременно к выходу. Судья залпом выпил стакан воды. Такого эти стены не слышали. Судья напрягся. Нет, при его жизни эти стены точно такого не слышали.
Незнакомый всем мужчина в чёрном прислонился к дубовой шероховатой двери, левая рука его при этом играла тонким гусиным пером.
– Настоящее перо, – дамы взвизгнули, одна из них потеряла сознание, мужчины завопили:
– Арестуйте его.
Охранники, подпиравшие стены, кинулись к незнакомцу, но неведомая сила пришпилила их обратно. Незнакомец двинулся по проходу, уселся рядом с подсудимым, предварительно шепнув ему:
– Я Уильям.
На что Андрей шепнул в ответ:
– Я вас узнал.
– Ну так что же насчёт адвоката и последнего слова для обвиняемого? – незнакомец закинул ноги в странных длинных сапогах на отполированный низенький стол и прищурился.
Судья не сводил глаз с отплясывающего пера: «Такие я видел только на старинных картинах в далёком детстве. Как же я устал. Наверное, этот профессор – тоже. Мы с ним так похожи. Похожи ожиданием. Один из нас хочет побыстрее объявить приговор, второй – услышать его. Главное сейчас – не смотреть. Если посмотришь на подсудимого, приговор будет справедливым, а это всё равно что совершить революцию. А революций в этой стране не было, сколько же их не было? Сто? Двести лет?»
В паутине забились и зажужжали шмели, и это напомнило судье о его обязанностях. Он махнул рукой:
– Последнее слово подсудимому.
В этот раз молотком пришлось стучать минут семь. Все позабыли о желании поскорее вырваться из душного зала.
Андрей поднялся и устремил тоскливый взгляд в окно: «Как же давно я ни с кем не разговаривал. А мои студенты? Их не пустили ни на одно заседание. Какая сила исходит от Уильяма Шекспира. Интересно, это он сам или его реинкарнация?»
– Ну же, смелее, профессор, – Уильям взмахнул пером.
Ток ударил в макушку Андрея, юркнул под рубашку, завибрировал и дошёл до сердца. Какая мощь. Никогда раньше Андрей не испытывал такой силы. Или было? Возможно, он просто забыл?
Андрей наклонился к незнакомцу и спросил:
– Как вы думаете, Уильям, шмелям удастся вырваться из тенёт?
– Шансы равны, профессор, всё зависит от веры.
Андрей поднялся, прижал правую руку к сердцу:
– Я, Андрей Рассказов, заявляю: я виновен.
Цветастый зал выдохнул, судья сжал руки и опустил голову, охранники ухмыльнулись и застыли в предвкушении прыжка, подобно паукам, что кружили вокруг бившихся в тенётах шмелей.
Голос Андрея зазвенел, отчего пауки медленно зашевелили мохнатыми лапами.
– Я виновен в том, что посмел явить истину. Виновен в том, что осмелился возродить ценности. А также в том, что раскрыл тайны великих мастеров, о чём никто из здесь присутствующих не желает знать. Или боится? Я признаю себя виновным полностью и окончательно и прошу не винить моих учеников в том, что им указан путь. Но я верю, что они не свернут с него. И буду верить в них даже тогда, когда они сами перестанут верить в собственные силы. А теперь, благочестивый судья, можете огласить приговор.
Судья давно разжал кулаки, высоко поднял голову и не отрываясь смотрел на подсудимого. Незнакомец в чёрном перестал играть пером и сбросил ноги со стола. Помощник судьи опомнился и прокричал:
– Встать для оглашения приговора.
Разноцветное море забурлило в предвкушении. Судья охватил их цепким взглядом, чувствуя, как радостно им, как жаждут они. Что же, он готов:
– Суд признаёт обвиняемого виновным по всем тридцати трём выдвинутым обвинениям.
Пауки, словно канатоходцы, двинулись по натянутой паутине.
Судья помедлил. Вот, уже слащаво корчатся. А эти двое. Как спокойны они. Кто же он, этот в чёрном? Такое странно знакомое лицо, и это перо в левой руке, и сила.
Морская волна прокатилась по уставшему обрюзгшему телу судьи, наполняя свежестью и радостью неведомого.
«Шекспир! Это же Уильям Шекспир», – вздрогнул судья, проводив взглядом парочку шмелей, что вылетела в распахнутое окно, и вынес приговор:
– Окончательно, обжалованию не подлежит. Подсудимый виновен и свободен.
Гул цветастых шляпок, колпаков и шёлковых одеяний утонул в грохоте. Тяжёлые двери рухнули, и в зал ворвались студенты с книгами в руках.
«Революция», – довольно потёр руки судья. Наконец-то можно будет откопать сундук под старым дубом.
Мои Одра и Дек
– А я тебя Луной в Козероге.
– А я тебя Овном в зените.
– Получай Сириуса в Магеллановом облаке.
Светлоголовая задержалась с ответным ходом, но я чувствовала, как она дрожит в предвкушении:
– Что ж, Полярная звезда на Млечном Пути тебе на дорожку в жаркий летний денёчек.
Темноголовый тихо ругнулся, упомянув Плутона и Уранию:
– Везучая ты, Одра.
– Дек, тебе ли жаловаться. Ты ещё тот везунчик.
Час назад я проснулась и без всякого испуга или любопытства наблюдала за парочкой, нахально пристроившейся на моём широком подоконнике. Их фигуры напоминали человеческие, но с какими-то идеально-змеиными изгибами. Интересно, а они спят когда-нибудь? Или вечно режутся в звёздные карты? Прикольно. Я бы не отказалась от такой колоды. Вселенная в миниатюре. Вот только куда улетучились мои новые шторы?
Светлоголовая перетасовала колоду, отчего по комнате рассыпались зеленоватые микровселенные. Красота. Подняв голову, я охнула: шторы спокойненько разлеглись на потолке.
Пока эти двое не начали новую партию, надо бы прояснить ситуацию:
– Не могли бы вы объяснить, что мои новые шторы делают на потолке?
Колода карт выпорхнула из светящихся ручек-щупалец, но тут же вернулась к владелице.
– Ш-ш, Дек, ты простофиля. И давно она проснулась?
– Я простофиля? Это ты прошляпила. Ночью мы оба в ответе за её астрал.
– Я отвлеклась. И, Юпитер тебя за ногу, это ты предложил сыграть на спор, кому завтра оберегать её в походе. Решил свалить погреться на Меркурий? А вот будешь греться в горах на солнышке в рюкзаке.
– Лунный свет, твою звёздную макушку. Одра. Заткнись. Оба повинны. Сейчас впрысну ей порцию из Венериного сундучка, и утром побежит записывать, какой чудесненький сон она видела.
– Дек, не переборщи. Как тогда, во время полёта над Саянами. Ты её умыкнул полетать, а в это время было ж запланировано. План хаоса забыл прочесть? У соседки гараж загорелся, шифер взрывается пампушками в небо, вся улица сбежалась, а наша красавица спит.
– Ну и что? Зато все потом восхищались: какой крепкий сон у Ленки. Кстати, Одра, а кто загнал нашу подопечную на Сатурн, где она полночи вращалась? Решила девочку удивить, да? Когда сосед-алкаш в полночь в общагу возвернулся. Колотил и громыхал рядом с её комнатой, между прочим. Со всех этажей, из самых дальних закоулков народ выкатился. Хорошо, её мамочка в милицию умчалась, а потом заявления подписывала, пока её дочка по колечкам порхала.
– Ну, Дек, ты хам межпланетный. Это ж когда было. Сорок лет прошло. Кое-кто, мне помнится, зимой в речку свалился, а ведь ребёнку три года было! Хорошо, я ту девчушку-подростка прислала, как сердце чувствовало, что ты недосмотришь. Ой!
Моя тапка пролетела сквозь светлую шевелюру и приземлилась во дворике.