Страница 4 из 13
– Да подожди ты, подожди, не надо так кричать, – сказал гость, – я еще не закончил. Успокойся и закрой глаза на минуточку.
Петя, как в гипнозе подчиняясь словам гостя, закрыл глаза. Он ощущал свое «я» и в то же время видел себя со стороны… Он падал спиной вниз – быстрее, быстрее, быстрее… Весь сжался в ужасе; падение казалось ему бесконечным; вот-вот, еще немного – и остановится сердце, не выдержав напряжения, и… он очнулся. Он лежал и боялся открыть глаза: боялся увидеть… Большую Медведицу и снова проснуться в канаве. Наконец запах, похожий на аптечный, немного успокоил его, и он медленно стал открывать глаза. Вокруг все оказалось белым: потолок, стены… «Больница?» – мелькнула мысль, и, повернувшись на другой бок, он затих. Виделся ему длинный коридор и отец, стоящий рядом с человеком в белом халате.
– Сегодня к нему еще нельзя, – сказал лечащий врач. – И вот что я хотел сказать вам…
Отец молча выслушал слова доктора и, сгорбившись и как-то сразу постарев, медленно и устало пошел по длинному больничному коридору.
Петя снова закрыл и открыл глаза. Гость стоял на том же месте и с любопытством смотрел на Петю. Глаза Пети медленно стали наливаться кровью.
– Так ты на белую горячку намекаешь? – злобно и тихо спросил он гостя.
– А что? Ты думаешь, это так уж невозможно? Ошибаешься, Петя, ошибаешься! Стоит два-три дня воздержаться после хорошего подпития, и поползут «постенные», – ответил тот.
– Я не алкоголик, и запоев у меня нет! – выкрикнул Петя и стал с угрозой надвигаться на гостя, перекрыв тому путь к двери.
Черт, не ожидавший такого поворота дела и видя решительность Пети, стал отступать все ближе и ближе к стене и, упершись спиной, стал блекнуть, все более и более превращаясь в мираж; цветочки на обоях проявлялись сквозь его тело все четче, и наконец… он растаял совсем.
В дверь постучали.
– Петя, у тебя все в порядке? – раздался голос хозяйки.
– Все нормально, – сказал он, лихорадочно ища что-то вокруг себя, – просто сон плохой приснился, Марья Федоровна.
– Костюм-то сними, дай почищу.
Он ничего не ответил и упал на кровать. В голове крутилось: «Это сон! Сон!» Провалялся два дня – до вечера воскресенья. Очнулся оттого, что его мутило и сильно болела голова. Что-то показалось ему не так, как будто чей-то взгляд непрерывно следил за ним. Уличный фонарь создавал в комнате полумрак. Петр привстал с кровати, оглянулся вокруг, прислушался и, ничего не заметив, с облегчением повернулся на бок, закрыл глаза и… вновь почувствовал на себе чей-то взгляд и тут же услышал слабый звук, похожий на постукивание. Он весь сжался и, медленно-медленно протянув руку, включил ночник возле кровати. Он снова оглядел комнату и уже готов был вновь облегченно вздохнуть, как неожиданно заметил какое-то пятно на стене. Он встал с кровати, осторожно подкрался к стене, и… мурашки пробежали по всему его телу. На стене сидел паук, и его ножки постоянно шевелились и отстукивали копытцами какую-то очень знакомую дробь. На месте паучьей головы была голова черта. Черт был в той же шляпе и смотрел на Петю. Брюхо паука было непомерно раздуто и шевелилось, как будто кто-то елозил внутри него.
В бешенстве Петя бросился к стене и хлопнул ладонью со всей силы по гадкому существу. Брюхо лопнуло, и брызги разлетелись по стенам комнаты на множество мелких паучков, заменивших собой цветочки на обоях. Пауки ползали по обоям и каждый раз, встречаясь друг с другом, произносили «Здрасьте», и именно через мягкий знак, отчего слово звучало особенно противно. Злые глаза чертей со всех сторон смотрели на Петю. Слышались голоса:
– «Калинку», «Камаринскую»…
Вдруг все застыли на месте, смолкли, и непонятно откуда послышался тонкий жалостливый голосок, пропевший тенором: «Полюби же ты-и-и ме-э-эня-а-а», долго вытягивая последний звук.
Нервный тик страшно исказил лицо Пети. Он схватил первое, что попалось под руку, – это был мокрый ботинок – и стал соскребать в него со стены пауков. Но те тут же вылезали из ботинка и по его рукам расползались по всему его телу. Отчаявшись, он издал вопль, упал на пол и закрыл глаза. Ему виделась его комната: по стенам что-то шевелилось, мелкое и уже почти не противное; он начинал смиряться с судьбой… И голос – знакомый голос – с издевкой, но уверенно повторял и повторял: «Нет, Петюня, в одиночку не выкарабкаешься…»
В дверь стучались, раздавались голоса, но Петр уже ничего не слышал.
– Не-е-ет!!! – собрав последние силы, крикнул он.
Вспышка озарила комнату, и «мелкие» рассыпались по стенам и потолку бесчисленными звездами; стены комнаты и потолок раздвинулись до бесконечности. Петя уже не ощущал своего тела. Остатки его разума в одиночестве блуждали в холодном и безжизненном космосе. Его взгляд скользил по незнакомым созвездиям. Он стал закрывать и открывать глаза, и каждый раз виделось ему разное: то белые стены, то небо сквозь дырявую крышу сеновала, то его фирма, где за столами сидели черти, и вся их работа заключалась только в том, чтобы произнести «Здрасьте!», когда кто-нибудь входил; все постоянно улыбались – глупо и заискивающе; постоянно слышалось: «любезнейший», «милостивый государь», «сударь», «извольте заметить»; глава фирмы в шляпе, надетой набекрень, и с полотенцем, перекинутым через руку, обращался поочередно ко всем, постоянно повторяя: «Чай пить будете?» – и… кланялся, кланялся. А то вдруг он стремительно поднимался к незнакомым созвездиям, и с высоты ему все казалось мелким и незначительным… Постепенно звезды сложились в созвездия, знакомые с детства. Петр задумчиво стал рассматривать небосвод, вспоминая их названия. Взгляд его задержался на Большой Медведице. Он стал вспоминать, что если провести мысленно линию через две крайних звезды ковша, то можно найти Полярную звезду. Вдруг холодок пробежал по спине; он стал лихорадочно ощупывать вокруг себя и… вздохнул облегченно:
– Сеновал! Приснилось?
Когда наконец-то вскрыли дверь, то оказалось, что в комнате никого нет и все затянуто паутиной и покрыто пылью…
Моисей Бельферман
Творческая автобиография:
«Меня зовут Бельферман Моисей Исаакович. Родился 10 марта 1935 года. Жили родители в Харькове, в бараке тракторного завода. Позже переселились на съемную квартиру. Отца оставили в гражданской обороне. Эвакуация. Приехал отец к нам, но вскоре, в возрасте сорока двух – сорока трех лет, его мобилизовали в армию. Послали на курсы минометчиков. И в действующую армию.
Осенью 1943 года (в октябре-ноябре), уже после форсирования Днепра, на северо-западе от Киева произошло крупное танковое сражение, подобное Курской дуге. На этот раз нацисты вермахта оцепили советские части, взяли в плен. Отец оказался в нацистском плену. Спас его некий советский военный: при переписи в лагере записал его Караимом. Прошел лагеря, трудился на западе Германии на сельскохозяйственных работах. Освободили американцы. После репатриации в СССР отец с другими несчастными людьми попал в Сталиногорск (ныне Новомосковск Тульской области). Проверка продолжалась более года.
Из эвакуации мы вернулись в 1945 году. В Харькове квартиру вернуть не смогли. Мама увезла нас, малолетних детей, в Киев. Скитались по углам. Отец вернулся: сумел купить глубокий подвал по улице Владимирской, 73, кв. 3.
Мы жили возле Киевского университета. Я еще школьником посещал Научную библиотеку АН УССР. В 1957 году окончил лесохозяйственный институт в Брянске.
Вместе с трудовой работой, самообразованием постоянно занимался в Научной библиотеке АН Украины.
Литературным творчеством занят пять десятков лет. Не публиковали. В период Московской олимпиады меня арестовали – в заключении продержали пятьдесят три дня. Через десять лет репатриировался в Израиль. Мне повезло: друзья помогли, прислали до двадцати крупноразмерных моих рукописей в Израиль.