Усы, лапы и хвост

Тимофей Печёрин

Усы, лапы и хвост

Пролог

Утро — время для неожиданностей.

В детстве я именно утром, едва проснувшись в свой день рожденья, всякий раз предвкушал приятный сюрприз. Игрушку новую или что-нибудь вкусненькое. Еще, помню, персонаж популярных в ту пору мультиков ходить в гости предпочитал не иначе как по утрам. Дабы приняли его там радушней.

Впрочем, чем старше я становился, тем чаще мог убедиться: неожиданности бывают не одними лишь приятными. И те, что случались по утрам — не исключение. Внезапные диктанты или контрольные в школе. Неожиданная болезнь преподавателя, коему ты никак не успеваешь сдать зачет. А с недавних пор и очередная «добрая весть» на планерке: о новой блажи заказчиков да о поджимающих сроках.

Еще, если не изменяет память, утро считается оптимальным временем для проведения арестов и задержаний. Оптимальным, понятно, не для нас, простых смертных, но для людей в погонах… или в штатском, но при корочках. Когда подозреваемый — сонный и растерянный, его ведь куда как легче обрабатывать. Склонить к признанию, к нужным показаниям, и все в таком духе.

Кстати, и Гитлер на СССР напал не абы когда, а ранним утром. Случайность? В свете вышесказанного — едва ли…

Так и на сей раз: нежданная перемена пожаловала в мою жизнь очередным утром очередного же буднего дня. Одного из многих. И назвать ее приятной не смог бы, наверное, даже закоренелый мазохист.

Неладное я почувствовал одновременно с пробуждением: когда подушка показалась мне какой-то неудобно большой, а одеяло — тяжелым и жарким. Открыв глаза, обратил я внимание и еще на одну странность: непривычно высокий потолок. Последний, впрочем, разум поспешил объяснить всегдашней прелестью раннего пробуждения: «поднять подняли, а разбудить забыли». Вот и плывет все перед глазами.

Из последних сил сопротивлялся, болезный! Причем хватило его ненадолго. Привычно подняться из положения лежа на спине у меня уже не получилось. Вместо этого я завалился на бок… заодно столкнувшись еще с парой странностей. Оказалось, что кровать моя сделалась шире в несколько раз. Между мной и ее краем теперь спокойно помещались минимум двое. Ни дать ни взять траходром, а не одноместная холостяцкая койка!

Второе открытие так и вовсе заставило меня выругаться… даром что из глотки вырвалось лишь невнятное шипение. Руки, высунутые из-под одеяла, за ночь успели обрасти шерстью. Густой. Цвета серого с черным. И мало того, пальцы на них сделались толстыми и неповоротливыми. Пробуя пошевелить ими и немного потеребив простыню, я вдобавок подтвердил едва зародившуюся в душе догадку. Ткань ощупывали, вцепляясь в нее, острые гнутые когти.

«Я стал зверем!» — монгольской конницей пронеслось в моей голове.

Следующая мысль выдалась дежурно-бодренькой: «без паники». Что бы ни случилось, принимать это следовало если не с благодарностью судьбе, то уж точно как данность. Изменить которую ты покамест не в силах. А значит, и ни к чему все переживанья по этому поводу. Только нервы и время зря потратишь, притом что оба они — ресурсы невосполнимые.

Думать следовало. Верней, вначале сориентироваться, а потом думать. Соображать, что делать дальше; как жить, коли из мало-мальски успешного молодого специалиста выпало превратиться в тварь бессловесную.

С таким вот настроем я осторожно выбрался из-под одеяла, одновременно вставая на четвереньки. Подойдя к краю кровати, я смог собственными глазами убедиться в том, о чем уже начинал догадываться. Кровать успела стать не только широченной, но и высокой — почти с одноэтажный дом. Что вкупе с подушкой-периной и одеялом, нынче похожим на шатер кочевника, навело меня на еще одну догадку.

Все вышеперечисленное вовсе не изменилось в размерах. Просто зверь, в шкуре которого мне предстоит протянуть остаток жизни, — довольно-таки мал. Вроде хомяка, например. Или…

Проверка новорожденной «рабочей гипотезы» оказалась сопряженной с риском. Пришлось спрыгивать с довольно большой, по моим нынешним меркам, высоты. Но… обошлось: я не расшибся и даже ничего себе не сломал. Напротив, прыгать мне даже понравилось: такое чувство, будто воздух слегка подхватывает тебя. Словно поддерживает в полете, помогая опуститься с той мягкостью и грацией, что двуногим венцам эволюции даже не снились.

Впрочем, уже в следующий миг до меня дошло: не в воздухе дело. Вернее, не только и не столько в нем. Подлинного своего помощника я увидел, обернувшись: таковым оказался хвост — длинный и вертикально задранный.

Уже чтобы развеять жалкие остатки сомнений, я пересек зал, в который превратилась моя спальня. Путь лежал к шкафу, одним из достоинств которого была большая, во всю его высоту, зеркальная дверца. Очень, знаете ли, удобно, когда собираешься на работу. И проверяешь до мелочей соответствие внешнего облика придирчивому дресс-коду.

Не подвела дверца-зеркало и на сей раз. Помогла подвести черту под непонятностями и догадками, обуревавшими меня с момента пробуждения. С зеркальной поверхности на меня смотрел кот: тигровой масти и довольно крупный. Если не изменяет память, он… то есть я, принадлежу даже к некой официально признанной породе. А не банальное дитя городских помоек.

«Могло быть и хуже, — сказал я себе с вымученным весельем, — мог бы в сфинкса превратиться — в эту голую безобразную тварь, бр-р-р. Или в перса. И пришлось бы, наоборот, почти еще летом в шубе разгуливать».

…отвратительная какофония, внезапно резанув мне по ушам, достала, кажется, аж до самого мозга. И, само собой, враз отвлекла и от праздных мыслей, и от натужного самолюбования. Испуганно заметавшись и озираясь, я успел пожалеть, что зажать уши мне теперь, увы, не дано. Мгновения паузы едва хватило, чтоб облегченно вздохнуть — после чего букет из звона, дребезга и гудения возобновился с новой силой.

Лишь на третий раз до меня дошло, какой именно звук терзает мой слух. И главное: откуда он, паразит, исходит. С немалым трудом, но я все же сумел узнать в этом сводном оркестре Преисподней… сигнал своего мобильного телефона. Просто уши у кота, как видно, нежнее человечьих. И что для прежнего меня вполне сходило за приятную мелодию, теперь превратилось в орудие пыток.

Упорства звонившему было не занимать. Телефон все изрыгал и изрыгал без устали кошмарные вопли, извещавшие о чьем-то неотступном желании связаться со мной. Само собой, в теперешнем своем положении ответить я не мог… но вот прекратить хотя бы собственные мучения вполне было мне под силу. Что я и сделал — кинувшись что есть силы к тумбочке у кровати. Туда, где и оставил мобильник, намедни готовясь ко сну.

Добро, хоть внутрь его не запер! Хотя сквозь стенки из ДСП так называемая «мелодия» звучала бы, наверное, не столь отвратительно. Ну да ладно: основательно примерившись, я одним прыжком вскочил на тумбочку. Бросив беглый взгляд на экранчик телефона, я с некоторым злорадством узнал, кто звонит.

Пал Семеныч! А чего так рано? Впрочем, что дозволено подобным Юпитерам, нам, рядовым сотрудникам, как-то не подобает. Когда мы опаздываем — он задерживается. А если задержаться не позволила его деловитая душа, так вообще караул. Торопясь приступить к работе как можно быстрее, шеф вдобавок стремится заразить подобными стремлениями и несчастных нас.

Поддаваясь внезапно пришедшему мстительному настроению, я наступил передней лапой на кнопку сброса звонка. Подумав еще с мгновение, я подтолкнул телефон к краю тумбочки. Шлепнувшись на пол, он раскололся… нет, раскрылся, а изнутри выпала какая-то жизненно важная деталь.

Думайте, что хотите, Пал Семеныч, но я, Мартин Мятликов, теперь, увы, нетрудоспособен. Можете увольнять. Кот ведь не инвалид: трудоустраивать его в обязательном порядке никакой закон не заставляет. Чего деньги зря тратить… хотя мне теперешнему не так много и надо. Не сильно бы фирму объел, я думаю.

Новая мысль пробрала меня изнутри тревожным холодком. Чего-чего, а вот задуматься о пропитании я еще не успел. Хотя стоило бы… даром что без особого толку. Безрадостная правда заключалась в том, что в своем нынешнем виде я не то что не смогу ничего приготовить, но даже элементарно открыть холодильник. Еще я едва ли сумею воспользоваться туалетом, а он непременно потребуется мне, если проблему кормежки каким-то чудом все же удастся решить.