Думы о достоянии

Георгий Летов

Думы о достоянии

Думы о достоянии

Текла тихая речка Багорка. Текла, петляя меж возвышенностей и лесов, много лет. Почему она так называлась, никто уже и не знал. По устоявшейся легенде, она, как было принято, являлась народным достоянием. Народ и пользовался всеми ресурсами речки. Он разговаривал с рекой, называя её кормилицей, матушкой, красавицей. Речка одобрительно отзывалась журчанием на перекатах и шелестом камышей, чистой водой и всеми теми дивными существами, которые в ней водились. Веселые стайки мальков резвились на мелководье, разгоняемые плескающейся детворой.

Но шло время. Застой у народа сменился перестройкой. Осилить перестройку народ не смог, и она сменилась демократией. К демократии народ не был готов, и она сменилась новой идеологией – рынком…  А речка всё это время бежала себе, ни о чём не подозревая. Какое ей было дело до людских изысков?!

Первая тревога пришла, когда в неё кто-то, в верхнем течении, спустил фенол. Прозрачные волны окрасились в красный цвет. Но так как это было небольшое вливание, речка достаточно быстро с ним справилась. Только небольшая рябь пробежала по её поверхности. Народ тоже ничего не заметил и продолжал плескаться в чистых водах.

Только речка отошла от первого шока, как у людей случилась авария, и из канализационного люка, что располагался недалеко от берега, несколько дней, пока шли согласования и ремонтные работы, в речку выливались продукты жизнедеятельности человека. С продуктами речка справилась бы. Но вот с теми средствами, которые выдумали люди за годы экономического прогресса, речке было тяжеловато. Микроорганизмы напрочь отказывались их поглощать. Они метались от берега к стремнине в поисках чистой воды и не находили её. Пришлось глотать, что было. Речка с замиранием сердца, если бы таковое у неё было, следила за гибелью этих маленьких существ.

Оправиться от аварии речке не дали. Кому-то понравилась идея о прямом контакте речки с фенолом. И потёк красненький ручеёк в речку. Уже постоянно. Микробное население речки сразу поредело. А тут прорвало трубу, к которой присоединён был несчастный канализационный люк. И речка ничего сделать уже не могла. Сама. Ядрёная рябь уже не сходила с её поверхности, в которой не было ничего живого. Зимой сквозь прозрачный красноватый лёд она видела у себя на берегу каких-то людей, называвших себя комиссией, которые что-то обсуждали, жестикулируя руками. А труба всё добавляла и добавляла «пищу» для размышления.

Так и шло время, и текла речка. В неё что-то сваливали, сливали… Она часто видела на своих берегах уже знакомые комиссии. Они так же всё что-то обсуждали, кивая друг на друга. Речка печально смотрела на свою поверхность, где искрились бензиновые пятна и плескались пластиковые бутылки. Мальчишки уже давно перестали купаться в её желтовато-красных водах. Иногда она замечала рыбака, который одиноко сидел с удочкой на берегу и что-то пил из фляжки. Иногда рыбак дёргал свою удочку и вытаскивал нечто, что ещё водилось в её водах. Она не знала названия этому «нечто».

Заглядывать внутрь себя речка боялась. Там, в быстро нарастающем иле, копилось будущее достояние народа – элементы той таблицы, которую когда-то составил Менделеев. Химическое достояние страны. А она, речка, была хранительницей этого достояния. Когда-нибудь, лет через сто, когда народ исчерпает все свои природные богатства, вспомнят и про неё, речку. И начнут добывать ртуть, свинец, марганец и многое ещё чего. И назовут её ещё одним красивым словом – кладовая страны. Спасибо, что сберегла…

Русавкино, январь 2017 г.

Дворовый пёс Бублик

Дворовый пёс Бублик лежал возле зелёного забора и грел под апрельским солнышком правый бок. Желудок его предательски урчал. Псу нравилась его кличка. Съедобная. Так его назвали дети из соседского участка. Они кормили его недоеденными бутербродами с колбасой и сыром. А сейчас их нет – приедут только летом. Желудок выводил звуки фагота.

– Если я сегодня ничего не сожру, завтра урчать будет нечему, – подумал грустно Бублик. Вдруг он заметил в начале улицы движение. В его направлении шёл человек. Голова Бублика приподнялась. Хвост сам собой начал вилять из стороны в сторону. Урчание внутри прекратилось. Глаза впились в одинокую фигуру. По мере приближения этой фигуры хвост Бублика перестал вилять, голова опустилась на землю, взгляд потух. Бублик узнал бабу Таню из последнего дома.

– Это баба Таня. Пенсионерка. Человек не злой. И даже сочувствующий. У той самой ничего нет. Цветочки всё какие-то продаёт, а так давно ноги протянула бы. Всё время бурчит про повышение пенсии. И что, эту самую пенсию никак нельзя один раз повысить так, чтобы и мне с неё перепадало? – опять же с грустью думал Бублик, провожая одним глазом бабу Таню. В желудке начинались спазмы… В это время мимо Бублика гордо и смело пробежал красавец петух с огненным хвостом. Даже не повернув своей головы, петух устремился к небольшой куче завядшей травы.

– Не боится. Знает, что породистый. Вон как голову высоко держит. А взять бы, вцепиться в эту длинную шею, да как хрясть – и нет породы. Но нельзя. Иван Альбертович человек суровый. Он за этого героя не пощадит. На службе, занятый человек. Чиновник, без которого всю страну парализует, как он сам про себя говорит своим товарищам, каждую субботу приезжающим к нему на дачу. Отдыхают от напряжённой борьбы за страну. Подходить даже боязно к его четырёхметровому забору, за которым гуляют два кавказца – Бакс и Люкс. Вот бы хоть раз попробовать, что у них в миске с полведёрка.

Бублик тоскливо посмотрел на исполинский забор Ивана Альбертовича, как будто сквозь него намеревался увидеть эту вожделенную миску. Голова Бублика опять опустилась на передние лапы.

– Надо бы перевернуться на другой бок, потому что та часть, что прижата к земле, урчит меньше, – подумалось Бублику.

Впереди улицы послышался звук приближающейся машины. Она летела, поднимая в стороны клубы пыли и мелкие камушки. Проскочив мимо Бублика, она остановилась у третьего дома. Поднятые вверх частицы пыли окутали улицу. Где-то там, в пыльном тумане, недовольно заклокотал петух. Потом послышался всасывающий звук, и всё смолкло…

– Видно, червяка заглотнул.

У Бублика ещё больше засосало в желудке.

А этот, на машине, всё носится. Баба Таня рассказывала соседке: влип в какую-то валютную ипотеку. Слово-то хорошее. Похоже на длинную краковскую колбасу. Её ешь, ешь, а она всё не кончается. Но колбасы у него не попросишь. В мусорных мешках у него только бутылки и банки. И нос у него всегда красный. Бабки говорили – пьёт. Вот он пьёт и гоняет на своей развалюхе.

С этими мыслями Бублик всё так же тяжело перевернулся на другой бок. Лучше не стало. Теперь та сторона желудка, что молчала, отозвалась сердитым урчанием. Один глаз Бублика опять зафиксировал, как петух вытянул из кучи красного длинного червяка и с удовольствием втянул его в глотку. У Бублика аж задёргались задние лапы.

– Вот ведь как устроен собачий мир – когда у тебя есть хозяин, имеешь породу, то всегда у тебя будет и тёплая подстилка, и миска наваристой еды. Тебя будут слегка теребить возле ушей и дружески похлопывать. Говорить всякие приятные слова – молодец, браво, хороший пёс, ведь собаки хорошо понимают эмоции хозяина. И жизнь покажется собачьим раем. Интересно, у людей всё так же устроено?

Размышления Бублика прервали звуки из соседнего дома. Хриплый голос пел: «там у соседа мясо в щах, на всю деревню хруст в хрящах»… Этого Бублик уже вытерпеть не мог. Никак не мог. Желудок так сдавило, что его вырывающиеся звуки стали издавать в унисон мотив песни.

Под эти звуки Бублик, как в последний раз, поднялся с земли. Отряхнулся от осевшей пыли, осмотрел себя. Вид достойный. Быстро огляделся по сторонам. Никого. Желудок вдруг перестал «петь». Собрал последние силы в задние лапы и… сделал два высоких прыжка к травяной куче. Петух в это время отправлял очередного червяка себе в глотку. Больше он ничего не успел, потому что челюсти Бублика сомкнулись на его огненной шее. Хрясть! Какие сладкие звуки для Бублика! Пёс с дрыгающим петухом скрылся в зарослях смородины. Через некоторое время из зарослей послышался победный лай Бублика.