Кровь ниори

В этом месте рассказа Виверра запнулась и долго сидела молча, а Леки, не дыша, следил за каждым ее вздохом и боялся, что ничего она больше не скажет. Но старушка снова повела свой неторопливый рассказ. Знахарку, Виверру, стало быть, Этоми нашла, когда далеко в лес зашла, и с той поры стала частенько захаживать, пока Орт не запретил. Уже тогда сидел в ней злой недуг, и вышло-то как… Хоть и была мать Леки искусной целительницей, да такой, что самой Виверре с ней не приходилось равняться, не смогла она одолеть эту хворь.

«Может, не хотела?..» – робко прошептал Леки из-под толстого одеяла. «Может, все может, – уронила старушка, – только думаю я, все-таки не смогла. Неужто ради дитятки своего она б не перетерпела? На ноги б не встала?» Вот тогда-то она и сказала старой знахарке, что пройдет время, много лет, и ее сын Леки найдет в лесу Виверру. И никто, кроме Виверры, не сможет поведать Леки о матери, «потому что не останется никого вокруг, кто бы помнил».

На вопрос, почему же мать все-таки не ушла из Кобы вслед за чужеземцами, Виверра сердито проворчала, что не могла, значит, или не хотела… Чего теперь гадать-то, не узнаешь уже правды никогда. И заклинала Леки не рассказывать об этом никому, а Орту особо. Лишняя просьба, тот и так не любил вспоминать об Этоми. «А то, что так скоро она в могилу сошла, так это он, змей, виноват», – были последние слова Виверры в тот вечер, и больше уже никогда Леки не мог заставить ее говорить, как ни старался.

Прошли годы, нет уже старой Виверры, и никто не знает, куда она сгинула. Пришел Леки как-то раз: двери настежь, Виверры нет, книги ее колдовской нет, пусто внутри. Он прождал до темноты, но она не появилась. Он пришел и завтра, и на следующий день, и еще через день, он бродил по лесу и звал ее – никто не ответил. Ее избушка осталась безмолвной и одинокой. Леки присматривал за ней, но со временем она покосилась, отсырела, знать, ушел из нее Виверрин дух. И Леки перестал приходить. Порой он слышал, как в Кобе шептались, да и вслух не стеснялись сказать, что, дескать, сгинула колдунья, туда ей и дорога. Леки только зубами скрипел. Теперь и урожаи обильнее станут, и падеж скота меньше, поговаривали в округе, только это самое лето как раз и запомнилось небывалой засухой да свирепым скотным мором. И за делами насущными почти все забыли о старой колдунье.

Сейчас Леки, потревоженный непрошеным сном, снова вспомнил Виверру. Вспомнил и о том, что после ее исчезновения Белая Птица больше ему не являлась. С тех пор много воды утекло, сердце его ожесточилось, он стал почти спокойным, но угрюмым и чувствовал, что каждый прожитый день проходит для него зря. Лишь поход на шекимов всколыхнул его, но минуло уже больше полугода с тех пор, и воспоминания начали рубцеваться, как старые раны. Он чувствовал, что мог бы начать жить, если бы не эта проклятая Птица!

Когда Орт-младший проснулся, Леки, как всегда, был угрюмо спокоен, однако целый день сон не шел у него из головы, и он усилием воли заставлял себя вернуться к повседневным заботам. «Сейчас бы в лес», – вздыхал он про себя. Вот тогда бы было время успокоиться. Там, один, он нашел бы способ избыть свою печаль. Но, как назло, улизнуть не представлялось никакой возможности, дел слишком много навалилось.

Весна в этом году выдалась ранняя, почки уже давно набухли, но из-за непредвиденных заморозков так и не успели лопнуть. Утренники стояли еще очень холодные, и то и дело возвращалась непогода, но уже было видно, что пахота не за горами, и все в Кобе готовились дни и ночи напролет. Дел прибавилось. А тут еще подоспела коронация в Эгросе, и к праздникам Орт торопился отправить в Тигрит посуды на продажу, да побольше. Дару с подмастерьем не поспевали к сроку, приходилось и Леки помогать. Ювит – та вообще с ног сбилась. В последний дневной цикл по Айсинской дороге в Эгрос столько людей прошло и проехало – страсть. Хоть через Кобу всегда много народу туда и обратно носилось, но такого людского наплыва Леки не припоминал. Даже старожилы такое раз, может, два видали, не более.

Многие путники как раз в Кобе на ночлег и останавливались, а ведь постоялый двор-то всего один, хоть и большой, просторный. Вот и придумал Орт, еще когда Леки подростком ходил, старый сарай во флигель перестроить и пускать туда путников на ночлег. А Ювит в четырех крошечных комнатушках убиралась и стряпала для приезжих. Разумеется, за отдельную плату. Флигелек часто пустовал, но сейчас, когда народ в Эгрос валом валил, и все какой-то странный, чужеземный, отбою не было от путников, что согласны были за одну-две мелких серебряных монетки переночевать у Орта. Каждый день его ждал хороший улов. Но сегодня удача, видать, была не на его стороне. Уже совсем стемнело, пасмурный весенний день сменился к вечеру холодным дождем, и ветер, как испуганный олду, завывал" за окном, но в двери к ним так никто и не постучался.

– Проклятье, – проворчал Орт, заканчивая обильный ужин. – Непогода… – Он коротко ругнулся. – Все, завидя свет в первом же окне, норовят сразу туда на ночлег пристроиться. И за ценой, надо думать, не стоят! Видать, до нас уж никто и не дотащится.

– Верно, прав ты, отец, – кивнул Орт-младший. – Давай, что ли, тогда на боковую, а то ж тебе с Кессом завтра рано поутру в Тигрит снаряжаться. И мы тоже… наработались.

– Ладно… – только и успел проворчать отец, как раздался настойчивый стук в дверь.

Орт неспешно поднялся, махнул рукой сыновьям, и те встали у него за спиной, все, кроме Кийта. Только тогда хозяин проговорил громко и внушительно в закрытую дверь:

– Кто это в такое время пожаловал?

– Нам нужна ферма Орта, – глухо, но отчетливо прозвучало за дверью.

– Я Орт!. Чего надо?

Тот же голос ответил снова:

– Мы путники. Просим у вас ночлега. На постоялом дворе уже атаю не пробежать. Много народу. Хозяин по имени Пон Крик сказал, что вы пускаете путников переночевать за плату.

– Сколько вас? – прокричал Орт через тяжелую локовую дверь.

– Четверо, – коротко ответили из-за двери.

– Ну, для четверых-то мы место найдем, – довольно пробубнил Орт, потянув засов.

Однако сыновьям подал знак не расходиться, мало ли как может дело-то обернуться. Ведь и разбойные лиходеи могут запросто имя Пона Крика выведать.

Приотворив дверь, он выглянул на двор, потом распахнул ее шире, убедившись, видно, что не разбойники, а обычные путники просились на постой. Леки, занятый своими еще утренними мыслями, только разок взглянул на просителей. Тот, что переговаривался с Ортом, ближе всех стоял, на крыльце. Закутан в тяжелый добротный плащ; но, несмотря на дождь, капюшон откинут, верно, для того, чтобы вызвать больше доверия у хозяев, хотя темные длинные волосы намокли и облепили лицо, почти полностью закрыв его. В левой руке он сжимал повод, у самого крыльца уныло мок его конь, поодаль маячили еще три темные фигуры, закутанные в плащи покороче, за ними виднелась конная повозка. Один из тех троих еле держался на ногах, похоже, силы его были на исходе. Орт явно выжидал, прикидывая, сколько запросить за ночлег в такую непогоду.

– А Пон Крик сказал, что я немало беру за?.. – Но незнакомец, что стоял ближе всех, перебил:

– Так сколько?

– Три бара. – Орт ухмыльнулся про себя, запросив почти вдвое против обычного.

– Мне подходит, – сказал незнакомец, даже не попытавшись поторговаться, и сделал движение к дверям. Однако люди за его спиной начали перешептываться.

– А твоим друзьям, сдается мне, не очень-то по нутру? – спросил Орт, заступая дверной проем.

– Они мне не друзья, – спокойно ответил незнакомец в плаще. – И мне нет до них дела. Мой конь сегодня очень утомился, ему нужен отборный аскин. Я заплачу.

Орт не двинулся с места.

– Так что, хозяин? Пускаешь или нет? Или оттуда не видно, что идет дождь? – сказал приезжий без всякого раздражения в голосе, и Орт отступил, пропуская его.

Остальное Леки помнил смутно. Ночной сон все еще мучил его, и он почти не следил, как отец сговаривался с тремя остальными постояльцами, понял лишь, что это три торговца и что движутся они в Тигрит с товаром. Они долго и отчаянно торговались с Ортом, ведь цену-то он и правда запросил огромную, три серебряных бара, в три раза больше, чем пришлось бы выложить из кармана на постоялом дворе. Но старый пройдоха правильно рассчитал – никто из них даже не помыслил вернуться назад в такую погоду. Леки показалось, что один из торговцев уже серьезно болен. Потом Орт долго договаривался со всеми четырьмя по поводу лошадей. Наконец он позвал Ювит, и та, набросив плащ, побежала показывать комнаты постояльцам. Потом они сами распрягли коней и потащили свои сумки во флигель.