Страница 6 из 9
Я ничуть не удивился приведённой цитате. Более того, у меня было такое ощущение, что этот странный (странник!) человек знает гораздо больше, чем говорит. Но это был ещё не конец.
– Но вот в чём штука, – сказал он, прищурив глаза. – Разрушать всегда легче, чем созидать. Это факт. Поэтому, разрушив или основательно поколебав одно учёное здание, осторожный и прагматичный разрушитель не спешит на его место возводить своё научное здание, с крепким научным доказательным фундаментом. Почему? А потому, что такого фундамента нет и в данном случае быть не может. Какой-нибудь другой умник, у которого больше, чем семь пядей во лбу, вдруг, осенённый внезапной вспышкой гениальности, возьмёт и разрушит возведённое здание, казавшееся неприступной крепостью. И какой из этого следует вывод? А вывод прост. Учёные в подобных человеко-обезьяньих и расовых вопросах сами придерживаются больше веры, чем строго научных знаний. Только свою веру они именуют научной гипотезой. И в своём арсенале имеют большое количество сложных и непонятных слов, математических величин, физических и химических формул, которые в совокупности может понять максимум тысячная часть процента населения Земли. Это та же цыганка, гадающая по руке, или ворожея, гадающая по воску в кипятке, только с целой кучей дипломов и научных регалий.
Не спорю, беседовать и слушать его было приятно. Да и сам он мне начинал нравиться. Ну, это можно было объяснить схожестью наших взглядов. Но…
– Ну и какой общий вывод? – спросил я, глянув на часы.
Странник понимающе и виновато улыбнулся:
– Ни один человек не может научно доказать ни существование Бога, ни его отсутствие. Я же могу рассуждать, исходя из своей интуиции, огромного опыта, логики и здравомыслия. Всё определяет наша вера. И неудивительно, что истинно верующие в Бога люди незримо чувствуют его постоянное присутствие.
И, вздохнув, закончил:
– Ещё мгновение и я от вас отстану. Я потому сюда пришёл, что увидел в вашей книге зерно истины. Оно ещё не проросшее и даже не набухшее, но оно есть. А это главное. Особенно в наше ужасное время. Ваша книга полезна и нужна людям.
Я грустно усмехнулся:
– Судя по спросу читателей, не очень.
– Не отчаивайтесь, – успокоил странник. – Полезное зерно требует ухода и времени. Это сорняк буйствует, орошаемый лишь низменными чувствами людей. Но это пустоцвет. – И вдруг спохватился. – Я не только это хотел вам сказать. У меня вот, – и он откуда-то из-под полы извлёк толстую тетрадь, – записаны кое-какие мысли, наброски, короткие сюжеты, которые, надеюсь, вас заинтересуют. Но мне особенно будет приятно, если мои записи послужат вам стимулом для написания новой книги. Просто когда-нибудь на досуге полистайте.
– А почему вы сами не хотите написать книгу? – недоверчиво спросил я.
– Увы, но у меня нет литературного таланта, – просто ответил загадочный мужик.
Я принял протянутую тетрадь.
– Спасибо, конечно, но как-то неудобно. Будет похоже на плагиат?! Некрасиво.
– Некрасиво воровать и отнимать силой. А когда дарят от всей души, да ещё благодарны, что возьмут, то не взять, это уже свинство.
Странник широко улыбался, показывая щели между желтоватыми зубами.
– Как, хотя бы, вас зовут? – спохватился я.
– Ох, за мою долгую жизнь меня по-разному называли. Но разве дело в имени?
– Дайте хоть номер телефона?! Мне приятно было бы с вами ещё встретиться и поговорить.
– У меня нет телефона. Ни мобильного, ни домашнего. Мне некому звонить.
Я был в полном недоумении. Шутит?
– Но адрес-то у вас есть? – спросил я, повысив голос. – Где-то же вы живёте?!
Странник грустно, почти мучительно усмехнулся:
– У меня давно нет ни точного адреса, ни постоянного дома. Я странник и дом мой – Земля. А с вами, Генрих, мы ещё, возможно, свидимся. Не смею задерживать. Спасибо за беседу.
ГЛАВА 6
Дверь в комнату, в которой я энергично стучу пальцами по клавиатуре ноутбука, приоткрылась, и жена, просунув голову, певуче сообщила:
– Гена, немедленно приходи завтракать. Остынет – выброшу в мусорное ведро.
Что, подумали, что она сказала это со злым умыслом? Ничуть. С искренней любовью и заботой о моём телесном здоровье. Пишу-то я с ночи, а кроме трёх чашек кофе в желудке ничего нет. Творчество, это не Минотавр и не идол женской красоты – ему жертвы не нужны. И Женя не желала, чтобы я на этом поприще заработал гастрит или, того хуже, язву. Болезнь лучше предотвращать, чем потом лечить. Профилактика безболезненна и дешевле.
Мой совет. Мужчинам, конечно. Не доверяйте слишком, а то и вовсе, девушкам и женщинам, а то и жёнам, со сладко приторной, фальцетной заботой в голосе и с обворожительно лживой улыбкой на красивых, подрагивающих губах. В любой момент голос может огрубеть и осипнуть, под маской улыбка окажется гримасой, а из-за шикарных губ покажется ядовитое жало.
Это, кстати, первое и последнее бытовое отступление, если в повествовании не будет на то сюжетной необходимости. Без срочного дела больше никаких отклонений ни в кухню, ни в туалет, ни спальню. А на всё остальное я не отвлекаюсь. Даже не принимаю ванну. Временно.
Позволю себе ещё одно пояснение. Не отступление, их я предвижу много, а именно личное пояснение. Речь пойдёт обо мне и моей семье.
Хотя по паспорту я Генрих, почти все с детства называют меня Геной. Без официоза. Этак уменьшительно-ласкательно. Жена не исключение. Только девятилетняя дочь Вероника называет меня одновременно и уменьшительно-ласкательно, и абсолютно правильно – папочка. Приятно.
Жена, между прочим, тоже не совсем Женя. В том смысле, что не Евгения. Заинтриговал? А с учётом моей фамилии, взятой ею после нашей свадьбы, жена в своём звучании переплюнула даже меня. Женевьева Потоцкая! А?!
Однако, повторюсь: не имя красит человека, а человек имя. И чтобы это имя не было запятнано ни чужой кровью, ни чужим горем, ни чужими слезами.
Я когда-то поинтересовался у ещё будущей жены, почему родители выбрали для неё такое редкое и непонятное имя. Женевьева засмеялась и витиевато всплеснула руками, сказав: «Зато красиво. Жаль, что я родилась не в Женеве». А смех и жесты я прочитал так: «Давно это было. Родители были молоды и сумасбродны, со своими причудами и закидонами». Мол, что с них взять?! Но имя своё любила. Причём, как полное, так и сокращённое. А если ещё к этому прибавить доброту и чуткость, миловидность лица и стройность фигуры, ум и здоровую принципиальность, то перед Женевьевой не смог бы устоять и слепой.
Надеюсь, я этим сравнением не выказал неуважения к людям, лишённым зрения. Любой физический изъян или недостаток, это человеческая драма. Таким людям надо помогать, не заостряя на этом внимания. Помогать, как равный равному. Но, как сказал мой товарищ и хозяин этой квартиры, самые страшные изъяны человека, это духовная слепота и душевная глухота. Как таким помочь? Ведь первая половина о своей инвалидности не догадывается, а вторая этой инвалидностью гордится. Вот и сравните.
А сейчас совершим ещё один экскурс в недалёкое моё прошлое. Это очень важно. По крайней мере, для меня.
Получив тогда от странного субъекта потрёпанную тетрадь, я её, конечно, не выбросил. Подарки, вообще-то, выбрасывать некрасиво, даже если они вам не нужны. Но чтение решил отложить до лучших времён. Не до того было. Я был в творческом ударе. Только удар этот не был одним мощным романом или, на худой конец, повестью, а носил характер дриблингов-рассказов. Собрав воедино которые, намеревался забить гол, издав вторую книгу.
А рукопись благополучно легла в ящик письменного стола и скромно там затаилась. И я о ней забыл. Так бывает. Когда поглощён чем-то своим, то чужое не видишь и не помнишь.
Сегодня, когда я пишу эти строки, на календаре 30 июня, понедельник. А событие, о котором хочу рассказать, произошло поздним вечером субботы 3 мая. Извините, буду описывать подробно не только само событие, но и что ему предшествовало. Ну, просто потому, что мне так хочется. Кто здесь писатель – я или вы?