Была моя любовь

— Каковы дела на Севере? Милорд.

Он взглянул на нее со слабой улыбкой.

— Холодно.

— Я имела в виду…

— Грозных Иных и свирепых одичалых. Все как было многие годы прежде: о первых не слышно, вторых слышно и видно слишком часто.

— Они нападают на Стену? — спросила Тини с интересом, но немного разочарованная. Одичалые — всего лишь люди, а ей казалось, Дозорные должны биться с грозной нечистью из жутких сказок.

— На Стену нападали и более страшные армии, — ответил сир Персиваль, явно заметив ее разочарование. — Если верить песням. Спите спокойно, мы сумеем вас защитить. И от одичалых, и от грамкинов со снарками.

— Они правда есть? — ахнула Тини и только потом поняла, что он просто смеется над ней.

Некоторое время они шли молча: Тини примечала где чуть смятую траву, где обломанную ветку или не до конца затянувшееся оконце в ряске на черной болотной воде. Сир Персиваль молча следовал за ней. Тишина эта только подзадоривала Тинино любопытство: этот человек видел такое, что она и представить не может, он… он знает, зачем его жизнь. У него есть настоящее дело.

— Зачем же ваш новобранец сбежал, если решил надеть черное? — наконец спросила она, не придумав, о чем еще заговорить и не показаться притом настырно любопытной.

Сир Персиваль усмехнулся.

— Он не решал, но лучше надеть черное, чем петлю на шею. Он прыткий малый, с виду и не скажешь. Трудился на кухне в замке одного лорда, не припомню имени, но на гербе у него ящерица, а потом вздумал его обокрасть. Я вытащил его из тюрьмы, сказал, что с его навыками ему на Стене будут рады, но он, видно, не поверил и предпочел сбежать. Вот только выбрал для этого не самое удачное место.

Тини подобрала с земли длинную подгнившую ветку и тронула ею зеленый ковер ряски возле брода через топь, проверяя, не затаился ли там львоящер.

— Я бы не… — набравшись храбрости, начала она, но сразу несколько вещей случились прежде, чем она договорила.

Палка в ее руках ушла в воду, и под самой поверхностью скользнула широкими извивами прочь водяная змея, заставив Тини дернуться от омерзения, а с другой стороны брода болото вдруг лопнуло затхлыми брызгами, и огромный львоящер распахнул кроваво-красную пасть и бросился на путников.

Сир Персиваль не успел вырвать из ножен меч: чудовище появилось слишком внезапно для него, не знающего этот край и его опасности. Он попятился, и немедля нога его скользнула на кочке, подло выбив из равновесия, и он упал в густо-грязную топкую воду, прижав ножны бедром так, что меч застрял, отнял у него необходимое мгновение… Руки Тини опередили и его, и ее собственный разум: вперед, стремительным полукружием стрелу на тетиву, растянуть до самых губ — и синеперое древко пронзило голову чудовища, впившись в алое нёбо и пробив челюсть насквозь, не дав зубам сомкнуться на ноге упавшего рыцаря. Следующая стрела вонзилась ящеру в глаз.

Сир Персиваль вскочил на ноги, обнажил меч, но зверь уже с тихим бульканьем погрузился в топь. Темная вода вскипела алым под зеленым кружевом ряски.

— Славный выстрел, — сказал сир Персиваль, и неясно было, с восхищением больше или с удивлением, и посмотрел Тини в глаза. — Вы спасли мне жизнь.

— Дозор защищает нас всех, — пробормотала девушка, смутившись, до того песенно и громко прозвучали его последние слова. — Я только… самую малость вернула долг.

Сир Персиваль засмеялся.

— Мне эта малость весьма дорога. Благодарю вас.

Тини смогла только неловко кивнуть в ответ, но мысль о том, что она в самом деле оказалась полезна, что ее умения впервые оказались не чудаческой блажью перезревшей девицы, а способными спасти жизнь, грела ее крепче уже клонившегося к закату солнца.

Они пробирались через низкорослый лесок в стороне от Горячки, где было немного суше, когда сир Персиваль вдруг замер, удержал Тини за локоть.

— Слышите? — спросил он тихо.

Тини прислушалась и уловила доносящееся из-за деревьев пение: не птичье, а человеческое.

— Каков нахал! — усмехнувшись почти одобрительно, Персиваль покачал головой. — Еще и поет.

Они зашагали на голос. Вскоре Тини различила слова:

— Была моя любовь прекрасна, словно лето, и волосы ее…

За деревьями завиднелось дрожащее пламя костра. Тини держала наготове лук, но сир Персиваль не прикоснулся к своему оружию: видно, дезертир этот не был опасен. Увидав их, беглец оборвал пение и дернулся было встать, но, видно, слишком устал, чтобы снова пускаться в бегство. Он был еще молод, хоть и не мальчишка, каким Тини его воображала, темноволосый и крепко, кругло сложенный, чуть не до макушки забрызганный болотной грязью и совершенно обессилевший.

— Застрелите меня за дезертирство? — спросил он скорее с изнеможением, чем со страхом, глядя на лук у Тини в руках.

Сир Персиваль подошел к костру.

— Ты еще не принес присягу Дозору, поэтому дезертиром называться не можешь. Но и вольным тоже.

— Я ничего не крал! У лорда не крал, и у вас тоже! — воскликнул беглец, и Тини подумала, что в одном он в самом деле не солгал: припасов при нем не было вовсе, и оружия тоже, только из кармана куртки выглядывали алые бутоны невесть зачем собранных жгучецветов. — Сын милорда сам подарил мне это серебро!

Судя по утомленному раздражению на лица сира Персиваля, он слышал это далеко не в первый раз.

— В корзине с яйцами? — спросил он.

— Он сказал спрятать, чтобы стража не заметила!

— С чего же подобная щедрость?

— Я испек для него пирог в форме дракона! И он сказал, я должен держать собственный трактир и на себя кухарить, а не мыть котлы на кухне!

— Я передам лорду-стюарду, чтобы такое дарование не унижали мытьем посуды, — сказал на это сир Персиваль, решительно взял пленника за плечо и повернулся к Тини: — Покажете путь к ближайшему селению? Болот с меня довольно на сегодня.

— Это земли лорда Голдстоуна, — ответила Тини. — Я провожу вас в его замок.

Когда они подошли к воротам, луна давно уже сияла высоко, а на стенах ей вторили движущиеся факелы: во двор стекались явно собранные для ее поисков воины. Сестра тоже была здесь и, вскрикнув от облегчения, бросилась к Тини, едва та ступила в ворота.

— Мы думали, ты сгинула в болотах! Мне привиделось… — Тини торопливо отвела ее в сторону, пока сир Персиваль не заметил, что его худородную проводницу встречает дочь лорда, и не догадался о том, кто она в самом деле такая.

— Я помогала сиру Персивалю искать пленника. — Тини указала сестре на своего спутника, говорившего о чём-то с капитаном стражи на другой стороне двора. Пойманный дезертир стоял неподалеку и, не помышляя о новом побеге, смотрел на Куини, как зачарованный.

— А это тот самый пленник, — сказала Тини сестре.

— Меня зовут Якоб, — сам себя представил тот.

— Он вор и врун, — объявила Тини, отметив, что Куини глядит на него отнюдь не сообразно его положению. — Украл у сына лорда серебро и говорит, что это плата за пирог.

Куини улыбнулась еще шире и теплее.

— Так вы пекарь, милый? — воскликнула она.

Якоб помотал головой, потом кивнул и протянул ей свои жгучецветы.

***

В честь грядущей свадьбы Куини накануне ее отъезда на юг давно уже был объявлен турнир: потешить взор невесты удалью рыцарей из родных ее мест прежде, чем она отправиться в Простор, цветник величайшего рыцарства в Вестеросе. Сир Персиваль по приглашению лорда Голдстоуна тоже принял участие в боевой забаве. Выбранный им в оружейной щит перекрасили в черный, таким же был его плащ и вороненая сталь кольчуги и шлема. Если бы он не был Дозорным, каких цветов был бы его плащ, что за герб он бы нес на щите, задумалась Тини, увидев его во дворе. Если бы Семеро были милосердны, она встретила бы его прежде, чем кровь его стала черна. А если бы боги оказались и того милосерднее, он взглянул бы на Тини и подумал, что она… Нет, чушь, ерунда. Отвернувшись, Тини вернулась в спальню и равнодушно оделась в свои лучшие голубые шелка. Пора была отправляться на турнир.