Ночь со зверем

Анна Владимирова

Ночь со зверем

Пролог

— Он на нее смотрит.

— Что?

— Я заметил, что он смотрит на нее…

— На новую уборщицу?

— Да.

— Уверен?

— Да. Следит за ней, когда она ходит мимо клетки…

Я не знаю, когда начал различать голоса. Сегодня? Вчера? Месяц назад? Я просто слышал запах… тонкий, едва читаемый. Он дергал нервы, щекотал ноздри и… бил набатом в пах. Я судорожно втянул воздух и открыл глаза.

Возле клетки стояли двое. Один высокий, почти старик. Второй — какой-то смуглый тип, обиженный интеллектом. Глаза у него блестели нездорово, будто на наркоте какой-то. И вонял он так, что я снова уткнулся носом в подстилку, спасаясь в запахе, который вдруг стал всей Вселенной, будто натянутая нить между забвением и жизнью. Я даже не сообразил сразу, что мыслю вполне здраво. Уверен, я давно соображаю… просто… не заметил этого.

— Посадите ее к нему, — решительно приказал старик.

— Мы подбирали полгода…

— Да плевать. Если реагирует, как тебе кажется, проверим опытным путем. Мне нужны результаты. — На немую паузу понизил голос: — Поработаем от обратного. Если поведется — исследуем на совместимость.

Что он несет? Я слушал, но с трудом понимал. Где я вообще?

Шаги стихли, и я будто снова выпал в свое забвение. Просто дышал, пытаясь хоть как-то зацепиться разумом за тело, вспомнить, как это вообще делается… Шло время, и все больше прояснялось в голове. В мозгу мельтешили обрывки картинок, заблудившихся в памяти. Я помнил себя. Мне… тридцать... тридцать три, кажется. И меньше всего я думал, что могу оказаться в таком месте. Сколько я тут? А сколько я в звере? Невозможно. Как я вообще тут оказался? Лапу что-то тянуло, и я открыл глаза — катетер. Меня чем-то ширяют. Поэтому так плохо… И поэтому столько злости внутри. Я тихо зарычал, только чужой крик вдруг ударил по ушам. Непонятно почему, но остаться равнодушным не вышло. Я метнулся к прутьям и заревел. Ответом мне стала настоящая истерика бьющейся в руках охранников смутно знакомой девчонки.

— Нет! Отпустите! Боже, нет! Что я вам сделала?! Я не скажу никому, пожалуйста! Пожалуйста!

Я узнал ее. Она бывала здесь несколько раз в день. А еще музыка… слушала какую-то музыку в дешевых наушниках, пропускающих звуки во все стороны. И… пахла так, что хотелось жить… Чем больше она дергалась, тем ярче мне виделся цветочный луг в летнем мареве, аромат жасмина перед грозой наполнял рот слюной, а внутренности согревало от послевкусия нагретой на солнце пшеничной соломинки. Не соображая, я завороженно опустился на четыре лапы, цепенея от понимания — это ее запах я слышу от подстилки.

Скрежет замка будто оставил на нервах борозды, и я дернул головой, доводя девушку до полнейшего исступления. Ее швырнули в проем клетки, в который она тут же ударилась, пытаясь не позволить закрыть ее.

— Давайте, голубки, — усмехнулся охранник. — Хорошей ночки.

Я зарычал, а она резко развернулась в мою сторону и прижалась дрожащей спиной к холодной двери. Смотрела на меня невменяемым взглядом и тряслась, скуля от страха. А я старался не шевелиться, чтобы не умерла тут у меня от удара. И, может, мне бы удалось ее успокоить своим деланным равнодушием… только отвести взгляд не удавалось.

Красивая. Глаза большие, спутанные волосы теплого цвета, разбросанные по плечам, сама — малышка. Медведем я бы мог ее спрятать у себя на пузе в лапах, и не нашел бы никто. Я фыркнул при этой мысли, а она снова взвыла и зацарапалась в двери. Короткая футболка при этом задралась до задницы, открывая будоражащий вид на крепкие ягодицы в коротких трусах-шортах.

Взирая на ее тщетные попытки достучаться до совести охранников — или кто это был? — я начинал понимать, зачем ее мне притащили. А в памяти всплывали прежние попытки…

Мучительными вспышками перед мысленным взором заскакали ни черта не радостные картинки — кровь на полу, бездыханное тело… в том углу, возле подстилки… и еще тут, у прутьев…. Мой зверь терзал здесь невинных жертв, преподносимых ему… ради эксперимента?

Я не сразу заметил, что с каждым вздохом мне нужно все меньше воздуха, что угол зрения стал выше, ступни обожгло холодом, а от злости пальцы сжались в кулаки. Глаза видели теперь совсем по-другому, но слух и обоняние остались прежними, а, что еще хуже, реакции на девушку — тоже. Ее тяжелое рваное дыхание дергало нервы, осознание ужаса всей ситуации ни черта не способствовало собственному спокойствию, потому что я был единственным, кто мог нас вытащить… И я ее хотел едва ли не больше, чем свободы.

— Успокойся, я тебя… не убью, — прохрипел я.

— П-п-п-ожалуйста, — и она заплакала, жмурясь и скручиваясь у дверей, обняв колени. — Пожалуйста…

— Тише, — сделал к ней шаг, но она вздрогнула и снова ударилась лопатками о железную дверь. Я вскинул ладони в воздух: — Я — в себе, не зверь, слышишь? Не делай. Резких. Движений…

Потому что я ни черта не контролирую себя еще! Но ей этого сообщать не стоило.

Она слушала, пытаясь вжаться в твердую поверхность, и крупно дрожала. Я оглянулся — ну просто отличное место для женщины, мать их! Медвежья подстилка, кран в углу… Хоть клетку вычистили, твари. Я снова стиснул кулаки — хотелось наброситься на прутья и биться в них, как это только что делала она, но… надо набраться терпения. Потому что сегодня я не смогу сопротивляться — буду делать все по их правилам.

— Как твое имя? — опустился на колени в нескольких шагах.

Она все еще дрожала и ответить не смогла бы при всем желании — зуб на зуб не попадал.

— Послушай, — хрипел я, смаргивая пелену, — послушай… успокойся… Я постараюсь тебя не тронуть…

Зря я это сказал. Она скрутилась еще больше и заплакала. А у меня вся жизнь сжалась до этих секунд. Если я потеряю контроль, то впору ставить точку — не смогу себя простить. Хоть и не виноват, но не смогу. Эта — какая-то особенная, и не эти ублюдки ее мне подстроили, я ее сам подставил, будучи в звере. Тот старик сказал, что они заметили мой интерес.

— Успокойся, — заговорил снова. — Я не трону, не сделаю больно, обещаю…

Врал. Безбожно. Потому что если она задергается и не подчинится, больно будет…

Я прикрыл глаза, успокаивая дыхание, и отвернулся от нее, упираясь лбом в обжигающе холодные прутья. Она же тут замерзнет за ночь. Уже дрожит. Суставы пальцев прострелило от боли — так сжал прутья. В груди нестерпимо жгло от злости… Я выживу, твари. Вырвусь… А потом вы у меня все будете выть… умирая долго и мучительно… за каждый труп, что вы тут закопали… за каждый крик этой, пока что еще живой.

Ее всхлип выдернул из мрачных мыслей, и я выпрямился. Наплевал, что она отпрянула в страхе — смысла ждать не было. В два шага оказался рядом и подхватил на руки, но, вопреки ожиданиям, девочка не стала вырываться — оцепенела. Такая холодная! Я отнес ее на подстилку и усадил к себе на колени, вынуждая обнять меня ногами.

— Нам нужно спастись, слышишь? — запустил пальцы в ее волосы и вжал в себя.

Я знал, что на человеческих женщин мы действуем по-особому — стоит прижать посильнее, и она начнет дуреть от желания, как и я. А еще успокоится и доверится, пусть и ненадолго. Только мысли об этом выцветали с каждым вдохом. Ее запах заменил воздух, возвращая мне способность быть в реальности — нервы переставали звенеть от напряжения. Я опустил ладони на ее ягодицы и осторожно сжал, прикрывая глаза… но она вдруг дернулась и заехала мне по лицу так, что аж голова мотнулась.

Может, мои способности поизносились — черт знает. Я и не пробовал никогда затащить к себе в постель человеческую женщину — не было необходимости. Но стоило навести на лице девчонки резкость, стало ясно — нормально я на нее действую, ее взгляд уже невменяемый и пьяный, а сама не дрожит почти.

И я рванул ее к себе, впиваясь в ее рот с такой жаждой, будто в ней — вся жизнь. А сейчас именно так и казалось. Мне некуда деваться — буду играть по чужим правилам. Эта женщина — все, что у меня есть, и она каким-то образом спасает меня от забытья в звере. По крайней мере, пока. Я дернул с нее футболку, стараясь не разодрать ткань на части. Чем больше контакта с кожей, тем быстрее ее отпустит. А вот трусы снять не вышло — потому что стоило ее голой груди вжаться в мою, контакты закоротило. Я только сжал зубы, когда она вскрикнула, и бесцеремонно скользнул между ягодиц пальцами. Девочка впилась ногтями в плечи, напряглась в руках, выгибаясь: