Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 88 из 94



Так у меня и получилось, мама. Когда вы с папой были рядом, я совершенно не замечала, насколько сильно я вас люблю.

А потом было уже некому признаваться в этом.

Отложив тетрадку, я вновь сунулась в шкатулку. Теперь на дне оставались только небольшие листочки – видимо, просто записки… И я вспомнила, улыбнувшись – как я вообще могла об этом забыть! Ведь мои родители всегда оставляли друг другу записки…

Хочется увидеть, поговорить, взять за руку... Почему? Начинаешь анализировать – почему? Ведь в этом нет никакого смысла, никакой пользы...

Нет, есть. Конечно, есть. Я отдаю своё тепло тебе, а ты отдаешь мне своё. И вместе разгорается костёр. Костёр, о который можно погреть душу и сердце.

И просто забыть о том, что было. Мне нужно это... Забыть о том, что было...

Ниже, рукой отца, было написано всего одно слово:

«Прости».

И под ним маминым почерком:

«Уже».

Я прикоснулась указательным пальцем к буквам, которые когда-то вывел на этом листке бумаги мой отец. Неровный, немного угловатый почерк со смешными завитушками… Я обводила каждую букву, вспоминая, как папа, сосредоточенно хмурясь, выводил в специальной тетрадке свои любимые стихи. На самом деле у него таких тетрадок было много… Он вёл их всю свою жизнь. А после его смерти я заперла их в шкафу, боясь даже заглянуть туда… Потому что все эти стихи он когда-то читал мне вслух. И я слишком хорошо помнила папин голос… И слишком сильно скучала по нему.

Вздохнув, я достала следующую записку. Это было сердечко, аккуратно раскрашенное красным карандашом.

Я тебя очень люблю! Очень.

P.S. И вообще, «люблю» – самое большое слово в мире. Оно вмещает в себя столько чувств и эмоций... и как оно до сих пор не разорвалось?

Глаза опять защипало, и я наугад выловила из шкатулки ещё один листочек. Остальные прочитаю потом…

Он явно был вырван из какого-то блокнота. Наверху я рассмотрела чей-то отпечаток пальца… Судя по размеру, папин. Но записка была написана маминой рукой.

Мечта даёт человеку крылья. Но когда мечты больше нет, а ты всё равно можешь закрыть глаза и чувствовать, это окрыляет ещё больше.

Люблю тебя. От пяток до макушки.

Вечно? Ну да. Ведь я умру прежде, чем смогу закончить.

Я читала эти строки снова и снова, вслух и про себя… И мне казалось, что мама здесь, рядом со мной, что это не я, а она читает сейчас свои записи.

И слёзы вновь начали свой бег по моим щекам. Я вытирала их рукавом, удивляясь – откуда столько?

«Я умру прежде, чем смогу закончить…»

Так и получилось.

40

В тот момент, когда я собирала в шкатулку всё прочитанное, раздался звонок в дверь. Сердце дёрнулось и зашлось в лихорадочном стуке.

Я открыла дверь, даже не спросив, кто там. И тут же была схвачена в объятия и приподнята над полом. Совершенно счастливые голубые глаза смотрели на меня. Я запустила обе руки в густые светлые волосы на макушке и прошептала:

– Антошка…

– Пчёлка-труженица!

Восторг в голубых глазах тут же сменился тревогой.

– Наташ? Ты плачешь? Что случилось?

Я только молча покачала головой. Антон поставил меня на пол и обнял, прижав к груди и осторожно поглаживая по волосам.

– Я так соскучился, пчёлка. Пойдём, пойдём в комнату. Господи, как давно я тебя не видел. Пойдём, и ты мне всё расскажешь… Кто тебя обидел и почему ты плачешь…

Я только кивала и шла за ним, глотая слёзы. В комнате Антон усадил меня на диван, сел рядом и вновь обнял.

И я действительно рассказала ему всё – с самого начала. Про мои отношения с Громовым, про девочек, про Мира, про ревность Максима и про нашу с ним последнюю ссору.

Антон молча слушал, зарывшись носом в мои волосы. Одной рукой он обнимал меня за плечи, а другой накручивал мои локоны себе на пальцы.



– Пчёлка, – сказал друг, когда я замолчала, – почему ты ничего не рассказывала мне раньше? В письмах, в скайпе… Почему?

Я не могла придумать ответ, поэтому молчала.

Антон вздохнул.

– Понятно…

– Что тебе понятно? – спросила я тихо, поднимая голову. Антон смотрел на меня, ласково и грустно улыбаясь.

– В первую очередь, что я дурак. Надо было плюнуть на всё и приехать ещё осенью… До того, как ты связалась с этим Максимом. Я ведь… – он запнулся, – я так хотел тебе сказать…

– Сказать что?

Антон, вздохнув, наклонился и, прислонив свой лоб к моему, закрыл глаза.

– Я тебя люблю, пчёлка. Уже очень давно. Наверное, я влюбился в тебя ещё тогда, в институте. Но я слишком боялся серьёзных отношений и не хотел потерять хорошего друга, поэтому не ухаживал за тобой. А потом, когда ты потеряла родителей, я не знал, как к тебе подступиться. Ты изменилась с того дня, пчёлка. И я всё ждал, набирался смелости… Ну вот и проворонил тебя. А у меня, Наташ, последний год никого и не было. Потому что как начинаю с девушками встречаться, перед глазами всё время – ты. Твои глаза, тело, запах. Никто мне не нужен, кроме тебя.

Я молчала. Где-то внутри что-то переворачивалось. Если бы Антон сказал всё это раньше…

Я положила руки ему на плечи, посмотрела в глаза и ответила:

– Ты, наверное, даже не знаешь, что я влюбилась в тебя в первый же день нашей учёбы? Да-да, не смотри на меня с таким удивлением. Я влюбилась, и потом, общаясь с тобой, всё ждала взаимности. Страдала, смотря на твоих девушек. А после смерти родителей… прости, Антон, я, кажется, разучилась любить.

Он схватил мои руки и начал целовать запястья.

– Наташа… Родная моя, любимая, единственная…

Я уже не могла плакать.

– Дай мне шанс, пожалуйста, – прошептал Антон. – Ты ведь любила меня когда-то. Быть может, всё вернётся… Я обещаю, что не буду торопить тебя. Пчёлка, ты нужна мне. Как воздух, как солнце, как небо…

В глазах Антона я видела надежду и отчаяние. Я осторожно прикоснулась пальцами к его щеке…

Почему бы и нет? Возвращаться к Максиму я не хочу. Хватит жить иллюзиями… Ему нужна женщина, которая будет его любить, а не я, постельная грелка. Девочек жалко… особенно Лику… Но ничего не поделаешь.

Пусть я не люблю Антона. Но это сейчас. А ведь раньше любила. И он был единственным человеком, которого я любила – за всю свою 25-летнюю жизнь. Почему бы не дать шанс этой любви вернуться? Я ведь когда-то так мечтала об этом. О взаимности.

– Хорошо, – сказала я. Антон резко выдохнул – видимо, он задерживал дыхание на то время, что я раздумывала, – и его глаза засветились радостью.

– Пчёлка… можно мне поцеловать тебя?

Я кивнула.

Губы Антона были мягкими и почему-то немного солёными, как фисташки. Он целовал меня осторожно, будто боялся, что я исчезну.

И я чувствовала… нежность. Не пустоту, а нежность. Она расцветала во мне, как сирень, наполняла своим ароматом каждый уголок моей души. Словно вернулось прошлое, когда я училась в институте и каждый день смотрела на Антона с затаённой любовью в сердце.

А потом мы сидели в полумраке, и он шептал что-то ласковое, обнимая меня. И не хотелось думать о том, что будет дальше. Я и не думала. Просто прижималась к Антону, слушала его голос и наслаждалась временным спокойствием, воцарившимся в моей душе.

– Ты поедешь со мной?

Антон задавал этот вопрос уже в третий раз, но я всё никак не могла сосредоточиться.

– Куда?

– В Венецию. У меня там серия съёмок на открытом воздухе. Поедешь? Ты ведь никогда не была в Венеции. Там очень красиво, пчёлка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я задумалась. А почему бы и нет? Из «Радуги» я всё равно собираюсь уволиться… Устрою себе каникулы. Да, именно так, венецианские каникулы.

– Хорошо, – ответила я и улыбнулась, увидев реакцию Антона.

– Самолёт через шесть дней, я попрошу своего знакомого быстренько сделать тебе визу. Спасибо, что согласилась… Ты даже не представляешь, насколько это важно для меня.