Страница 78 из 94
– Погоди… Что значит – впервые в жизни? До этого не нравилось?
– Да, – я кивнула. – Точнее, я просто ничего не чувствовала. А с вами… я чувствовала.
Максим Петрович замолчал, переваривая информацию. Потом опять взъерошил волосы и спросил:
– Ну а у тебя… когда началось? Про себя я рассказал, теперь твоя очередь.
Я вздохнула.
– А я не знаю, Максим Петрович. Честно. Как-то постепенно… просто с самого начала ваши прикосновения были мне очень приятны, – я почувствовала, что краснею, и замолчала. Громов смотрел на меня с ласковой улыбкой на губах.
Я нервно стиснула кружку с чаем и тихо спросила:
– Что теперь будет? Я имею в виду… ваши дочки… Вы расскажете Лисёнку? Или Лике? Они вообще знают о ваших отношениях с женой?
– Лика знает. Получилось очень забавно – если бы не маниакальное стремление Лены познакомить Лику со своими любовниками, возможно, девочка выросла бы похожей на мать. А теперь ей так же противна вся эта полигамия, как и мне. А вот Лисёнок… она пока не знает. Но скоро, я думаю, начнёт догадываться. Она сообразительная малышка, до сих пор её сдерживала только детская уверенность в наших с Леной чувствах друг к другу.
– А вы… вы её сильно любили? – брякнула я и почти тут же пожалела об этом. Глупый вопрос! Очень глупый вопрос…
– Лену? Любил, конечно, иначе бы не женился. Но теперь я отлично понимаю, что любил не её. Я совсем не знал Лену и создал в своей голове её образ, его и полюбил. А когда узнал, что на самом деле моя жена совсем другая… Сначала я злился на неё, а потом понял, что сам виноват. Я был молод и не разглядел за маской наивной доброй девочки взрослую циничную женщину, которая знала, чего хочет от жизни. Лена не может любить одного мужчину, она обожает развлекаться и совершенно не желает работать. Не смотри на меня с таким сочувствием, Наташа, я уже давно привык к особенностям своей супруги. Повторю, она неплохой человек, просто не нужно ожидать от неё больше, чем она может дать.
Громов внезапно поднялся с дивана, подошёл к музыкальному центру, щёлкнул переключателем, и по комнате полилась нежная, лёгкая музыка, похожая на оркестр Поля Мориа.
– Давай потанцуем, – предложил Максим Петрович, протягивая мне руку. – А то на сегодняшнем вечере я так и не успел пригласить тебя на танец.
– А вы хотели? – спросила я, принимая его руку.
– Конечно. Мне нравится тебя обнимать.
Вспыхнув, я рассмеялась. Громов, улыбаясь, положил руки мне на талию, и больше мы не разговаривали.
Слушая музыку, льющуюся из динамиков сплошным потоком ласковых, ненавязчивых мелодий, я думала.
Думала о том, что мне хорошо. Здесь и сейчас.
Думала о том, что мама бы не одобрила… А потом я поняла, что ошибаюсь. Мама одобрила бы, если бы знала, что мне уже четыре года не было так хорошо и спокойно, как сейчас, в объятиях этого мужчины, который никогда не будет принадлежать мне.
Думала о том, что постараюсь, чтобы Лисёнок не возненавидела меня на всю жизнь…
Думала о том, как мне нравятся прикосновения этих рук…
В какой-то момент мир перестал существовать. Он замер, словно затаил дыхание, совсем как я в далёком детстве, когда случалось что-нибудь, казавшееся мне волшебством.
Замерли мои мысли. Под затихающую музыку я потянулась к губам Громова и, услышав тихий вздох, поняла, что меня куда-то несут.
Там было темно. Только в окно виднелись несколько ярких звёздочек и почти полная луна. Максим Петрович осторожно поставил меня на пол, а в следующий миг уже крепко обнимал.
Его губы были везде. Никто не целовал меня так. И никогда мне не было так хорошо от чьих-то горячих поцелуев, от нежных и откровенных прикосновений. И я не думала, что так вообще бывает… а если бывает, то точно не со мной…
Мне не было страшно. А больно было только несколько мгновений, но эта боль сорвалась с моих губ тихим стоном, так и не успев разгореться.
А в следующий миг я почувствовала, что внутри меня возникает что-то ласковое, сладкое, настоящее, от чего хочется заплакать… и застонать… очень громко, так, чтобы отпустить саму себя, чтобы внутри больше не было холодно и пусто, а только так – сладко и горячо.
И я делала это. А он губами ловил мои стоны и стирал дорожки от слёз поцелуями, шепча что-то нежное… что-то такое, чего мне никто и никогда не говорил.
Возможно, когда-нибудь я пожалею. Но сейчас я просто счастлива, что эта ночь была в моей жизни.
Я проснулась от какого-то резкого звука. И, сев на постели, несколько секунд не могла понять, где нахожусь.
Вспомнив, посмотрела на часы. Улыбнулась, поняв, что как раз в этот момент меня должна будить Алиса…
Я встала с постели и подошла к окну, с удивлением почувствовав саднящую боль между ног. Значит, последствия всё-таки есть. «Плата за страсть», – подумала я, улыбнувшись.
Благодаря небольшой минусовой температуре снег ещё не растаял, и я с удовольствием разглядывала облепленные снегом, как сахарной пудрой, деревья, машины, ставшие все вдруг свадебными кортежами, белые дорожки… И мне вдруг захотелось сделать глупость.
Дыхнув на стекло, я пальцем нарисовала на запотевшей поверхности сердечко. Так я делала в детстве. Улыбнулась, глядя на то, как мой рисунок медленно исчезает. Теперь про мою глупость никто не узнает.
Стоять на холодном полу было неуютно, и я перепрыгнула на мягкий ковёр. Почему-то от резкого движения между ног стало влажно, но я не обратила внимания на это ощущение.
– Какая чудесная картина – обнажённая женщина на фоне окна, – Громов, взъерошенный после сна, приподнялся с постели. – Ты чего так рано вскочила?
И я, не удержавшись, запрыгнула обратно и крепко обняла его.
– Просто проснулась. А ты… что ты хочешь на завтрак, Максим?
И отстранилась, чтобы посмотреть на его лицо. Оно того стоило!
– Ничего себе! Ты ещё вчера, засыпая, сказала «спокойной ночи, Максим Петрович», я даже расстроился. После того, что было, обращаться на «вы» как-то… неприлично.
– Ну почему же? – я рассмеялась. – По-моему, как раз то, что было, – неприлично, а вот обращение на «вы»…
– Ах так…
Меня повалили на постель и поцеловали. Я ничуть не возражала, обняв Громова за шею. Но он вдруг перестал меня целовать, сел на постели и посмотрел на свою руку, которой только что поглаживал внутреннюю поверхность моего бедра.
– Чёрт… А я вчера думал, что мне показалось…
В этот момент я поняла, почему мне так мокро.
– Ой…
– Вот именно – ой… Я не буду спрашивать, почему ты не сказала и как вообще умудрилась сохранить девственность до такого почтенного возраста в наше время… Ты просто дуй в ванну. Быстро!
Чуть позже я оценила масштабы катастрофы. Можно было подумать, что меня кто-то резал. Громову пришлось поменять простынь.
– Извини, пожалуйста, – отчаянно краснея и глядя в пол, сказала я. – Я не думала, что будет так много крови… Надеюсь, она отстирается…
Максим только вздохнул, а потом обнял и прижал меня к себе.
– Дурочка. Тебе правда не было больно?
– Нет…
Больше он ничего не сказал. И я была ему за это благодарна, потому что немного стыдилась своего поступка. Я действительно специально ничего не говорила Максиму. Просто подумала, что это может что-то изменить в его отношении ко мне. Да и вообще, я не знаю, какими словами нужно о таких вещах рассказывать.
– Если я пожарю яичницу на помидорах, ты будешь?
– Буду, – Максим развеселился. – А почему именно на помидорах?
Я вздохнула.
– Я последний раз готовила такую в день смерти родителей. Потом, позже, много раз хотела приготовить… но чувствовала, что не могу. А сегодня понимаю, что могу.
Максим несколько секунд просто смотрел на меня, а потом взял за руку и тихонько сжал пальцы.
– Я очень надеюсь, что когда-нибудь ты и цветов перестанешь бояться.
Я тоже очень на это надеялась.
34
После завтрака я попросила Громова отвезти меня домой. Нужно было покормить Алису и взять кое-какие вещи – не ходить же мне по его квартире в праздничном платье с открытой спиной. Хотя Максим уверял меня, что не будет возражать, если я буду ходить по квартире в неглиже, но на такое я пока была не способна.