Художник. Изображая иллюзию

– Выздоравливайте быстрее, сэр, вы еще будете отплясывать на нашей с Эммой свадьбе!

В ответ детектив хмыкнул, но промолчал, он повесил трубку и на том коммуникационная связь между ними оборвалась.

Эрнест впервые крепко-накрепко призадумался, речь Чарльза Одри несколько смягчила его необузданную одержимость.

В то время как детектив в свою очередь погрузился плечами в подушку. Безропотно преодолевая болезнь сердца, он гадал, каким же обликом разрешится загадочная история о Художнике, эта последняя детективная эпопея в его долгой карьере. Теперь он может в мирном спокойствии предвкушать аплодисменты, либо освистывания, это смотря каким образом, поведет себя Художник. Облегчение чувствовалось в изнуренном теле старика, но покой душевный недолговечен, увы, его пугают неутихающие опасения и каверзные приговоры пасторальных мелочей. Например, интересна и страшна версия Томаса Свита о мистическом подпитии деяний подозреваемого оппонента, если оный обладает магическими способностями, что вполне имеет право на жизнь, то это обстоятельство не светит никакими доброжелательными намеками. “Рано или поздно им предстоит встретиться, Художнику и Эрнесту. И мне нет в их невоздержанных соображениях никакого места, как говорится – третий лишний” – мерно размышлял Чарльз Одри. – “Не предполагал я, что столь угнетающая осень явит настолько яркое приключение по мою седую душу”.

В этот же день вечером, детектив изрядно согревался облепиховым соком. Он также разговаривал с соседкой, пожилой дамой, которая принесла ему запечатанное письмо.

– Этот ярко желто-оранжевый сок целебен по свойствам, и даже лучше помогает при простуде, чем ваши хваленные вредные для печени таблетки и микстуры. Облепиховый сок сладок, впрочем, и достаточно кислый по вкусу, он словно целебный эликсир помогает мне. Я верю, что этот напиток исцеляет мое тело и мне становится легче. Без веры невозможно исцелиться.

– Возьму на заметку, и рецепт приготовления напишите, если вам не трудно. – попросила соседка.

– Разумеется. Но по какому делу вы пришли ко мне, смею спросить?

– Ах, да, вы меня совсем заболтали. Вам сегодня днем пришло письмо, но вы были столь плохи, что я не решилась беспокоить вас, мистер Одри. – и она протянула больному конверт.

– Благодарю, вы столь учтивы. – затем добавил. – У меня, кажется, оставалась одна баночка облепихового сока, можете взять себе на пробу. Уверен, этот сок вам понравится. Посмотрите в холодильнике на нижней полке.

И соседка, распознав явственный умысел детектива, удалилась на кухню, создав тем самым тишину и уединение. Чарльз Одри, оставшись один на один с посланием, распечатал конверт и развернул аккуратно сложенный листок бумаги, от коего явственно пахло краской. Карандашом было начертано, а тушью и пером было обведено следующее послание:

Детектив Одри, я достоверно наслышан о вашей сыскной деятельности и уважаю ваши достижения в области познания преступлений. И вы, раскрыв все свои умственные способности, решили дерзновенно вторгнуться в мой замысел. Вот только я, к вашему сведению, нисколько не скрываюсь, так как я не злодей, я не убийца. Я греховен лишь помыслами, только они омрачают мою жизнь, кои вы не в силах прочесть. Для чего мне прятаться, если я невинен. А люди сами творят выбор. Ваш друг Эрнест избрал парадиз, созданный его же воображением. Вы, должно быть, понимаете, что картина есть плоскость, лишь человеческое сознание преобразовывает изображение в нечто большее величественное. Именно в нас заключен дух распознающий истину от неправды. Сознаюсь, я умышленно подверг Эрнеста испытанию веры, и он потерпел безоговорочное поражение. Отныне он заключен в написанную мною картину, однако он выглядит вполне счастливым. Его слабое место было легко распознать, впрочем, ваше мне также известно. Чарльз Одри, я прекрасно ведаю о вашем прошлом, ваше ахиллесово сердце на моей ладони. И если вы не прекратите докучать мне всяческими необъективными обвинениями, вас ожидает подобная участь, которая постигла вашего друга. Поэтому уезжайте отсюда, и тогда вы обретете тот покой, который вы по праву заслужили.

P.S. Эмма вольна своим выбором. И вы вольны избирать верный путь.

Чарльз Одри внимательно прочел все строфы адресованного ему письма, нисколько не изумившись начертанному краткому посланию Художника. Несколько минут подумав, он мысленно заговорил сам с собой – “Трагедия быть художником и не иметь краски, быть музыкантом без инструмента, обладать дивным голосом и не обладать достойной композицией. Миновали те стародавние времена, когда человек еще не изобрел все эти предметы помогающие самовыражению и восхвалению Создателя. Но неужели их таланты никоим образом не воплотились в дивные творения? Впрочем, трагичней всего иметь всё надлежащее, при этом ничего не делать и предаваться лености. Художник прав, я пытаюсь отнять у него богоданное вдохновение, источаемое прекрасной девушкой” – по комнате пронесся глубокий болезненный вздох сожаления. – “Я непременно уеду, как только немного поправлюсь. Попрощаюсь со всеми суетными тяжбами, и покину сей родной туманный островок” – таковыми стались мысли детектива.

Шмыгнув носом, он уложил письмо обратно в конверт. Температура его тела постепенно поднималась, отчего его лихорадило, однако он знает, что когда станет жарко, это будет означать, что температура достигла максимума, можно будет ее понижать. А теперь, когда всё разрешилось, он переживал лишь за Эрнеста. Чарльз Одри заведомо догадывался о произошедшем событии, имитируя сцены воображением. Он чуть слышно прошептал – Неужели Художник и впрямь совершил переворот в искусстве, обезумев стер грани реальности или…. Об остальном ему и думать было страшно. Одно он знал наверняка, даже если он, старик, неблагоразумно решит противостоять Художнику, то не сможет выстоять в этой схватке по причине своей болезненности. Отныне сей история в руках юной Эммы.

Отмотав время назад, можно будет взглянуть на то, как судьба заковала Эрнеста в вериги злободневных раздумий, кои скоро оборвались, как только к его сердцу поступили спазмы нетерпимости. Стремительной решительностью к действию подкрались к нему желаемые катарсисы. Подобно сверкнувшей молнии он вознамерился спасти возлюбленную, чего бы ему это ни стоило. Воспротивившись жалобным уговорам разумной совести, вопреки совестливому разуму, он наскоро оделся и поспешил по узнанному указанному детективом адресу.

Весь преодолимый путь его мучили гротескные сомнения – А что если Художник давным-давно переехал, сменил убежище для своих вероломных козней, где он грязным образом домогается внимания Эммы и заставляет ее позировать, может быть даже обнаженной. Юноша возымел столь грубые сомнения, эти варварские мысли, словно осиновые колья, вонзались в сердце воображаемого ему вампира, впрочем, даже запах краски стал для него подобен едкому плачевному аромату чеснока. “Или злодей простой самолюбивый соперник, что ж я не потерплю третьих лиц в нашем с Эммой романе” – гневно рассуждал Эрнест. Не ведал ревностный путник, что ревность рождает безрассудство. Держась за поручень в общественном транспорте, Эрнест жмурил глаза, дабы не злиться на разнообразные по силе и точности толчки в спину. Вот чья-то сумка бьет ему по ногам, рядом кричит ребенок, а родители не спешат успокоить свое заплаканное дитя, привычные к таким громким звукам они не думают об остальных пассажирах. В общем, всё воздействовало на молодого человека весьма угнетающим гонором. И когда молодой человек покинул транспорт, он почувствовал себя полностью измотанным и выжженным изнутри не высвобожденной яростью.

Эрнест пересек один квартал, затем преодолел другой. Вспоминая слова Чарльза Одри об обдуманности решений, он молча плелся вдоль улиц крайне сосредоточенно. Но вот и все тяжбы его души окончились, когда из тумана выплыло характерное здание с башней. Вот то самое роковое место, вот цифра на доме указывает на верность сведений добытых детективом, вот место где скрывают Эмму от внешнего мира. Эрнест, более привычный жить целостно ощутимой реальностью, реальными ощутимыми ценностями и чувствами, и подумать не удосужился, что ожидает его впереди.