Крестоносец

Они, как некогда варварские вожди германских племен, просто предлагали аристократии и местных жителям более выгодные условия. Такие, при которых с них бы драли меньше налоги. Такие, при которых в державе формально устанавливалась свобода вероисповедания. Во всяком случае для тех, кто не собирался лично служить Султану.

И людей это прельщало.

И простых обывателей, и аристократов, и церковных иерархов.

Поэтому перед османскими «завоевателями» открывали ворота города. Поэтому на их сторону перебегали аристократы с вверенными им войсками и землями. Поэтому плавно… очень плавно оказалось, что Восточная Римская Империя — это просто один Константинополь с крошечным огрызком земли вокруг него. А все, даже Православная церковь, еще до падения древнего города, уже верой и правдой служили Султану. Поэтому Константинополь в последней битве защищали не его жители, а итальянцы — кондотьеры, пришедшие сюда по призыву Святого престола в надежде на некие преференции…

И теперь появился он — Андрей.

Человек, который два года назад взял тот самый Константинополь…

Что произошло за эти годы?

О! Многое…

Оказанная услуга услугой не является. Поэтому, получив в свои руки власть, османы не стали так уж рваться исполнять обещания. Даже в пределах жизни одного монарха. И если Мехмед II Фатих еще хоть какие-то приличия соблюдал, то потом…

Каждый новый султан повышал градус религиозной радикализации и все сильнее и сильнее притесняя иноверцев. Каждый новый султан все сильнее и сильнее душил население налогами, которые сгорали в его бесконечных завоевательных войнах.

И так далее.

Из-за чего в той же Анатолии уже в XVI веке шло восстание за восстанием. Самого разного толка. Ведь в те годы большая часть населения Малой Азии все еще оставалось христианским. Хуже того — греческим и армянским в культурном плане. А османская культура и вера выступала здесь своеобразной надстройкой — шаткой и жидкой над этим монументальным базисом. Да и в Румелии все не так гладко шло, как могло бы казаться.

В целом власть Султана держалась, как и у Императоров во времена Древнего Рима, только на удачливости в войнах. И пока все шло хорошо. Что позволяло гасить в известной степени гудящий ропот недовольства. До появления Андрея, который сумел запустить сход лавины…

И останавливаться на достигнутом князь Антиохии не хотел.

Он планировал накидать сюда, в это кишащее противоречиями болото, как можно больше яблок раздора. С той мыслью, чтобы его разорвало как хомяка, выпившего ведро никотина.

Именно поэтому, выступая в этот поход на формально Антиохию, он решил поиграть с образом легиона. Недовольных хватало. Дестабилизация дошла до активной фазы, проявив массу точек кристаллизации оппозиционных османам сил. И теперь он, чертов затейник, давал недовольным знамя и идеологию для борьбы…

Вот все в Трапезунде и притихли, переваривая случившееся.

Но то — аристократы и купечество.

Простой же люд бушевал в самом позитивном смысле этого слова. Люди радовались и поздравляли друг друга. И это пугало… И Андроника IV, и тех «отцов города», которые по факту и подняли мятеж, призвав этого Великого Комнина по матери на престол…

И вот в этой обстановке к городу подошел отряд Баязида…

— Я пришел с миром! — выкрикнул самопровозглашенный Султан Великой порты, подъехав к воротам.

— С миром он пришел… — буркнул Андрей себе под нос. Но в рупор он выкрикнул совсем иное. — Что тебе нужно?

Немного «потупили» у ворот, после чего встретились там же, но уже в расширенном составе. К Баязиду вышли и Андрей, и Андроник, и многие «отцы города», и даже местное духовенство.

Общая идея была такова — Баязид провозгласил себя Султаном. Отца он объявил низложенным, ибо его Всевышний покарал за связи с содомитами. Брата старшего он объявил содомитом и также низложил. На словах. Себя же любимого назвал не только Султаном Великой порты и халифом правоверных, но и борцом со скверной. В том числе и той грязью, что всплыла при взятии Азака. А к весне 1559 года о ней каждая собака в Великой Порте знала.

Одна беда — у Баязида почти не было сил.

И он был пока жив только лишь потому, что ни у Сулеймана, ни у Селима не доходили до него руки из-за подавления восстаний и борьбы с внешними врагами. Этакий неуловимый Джо из анекдотов. Он это прекрасно понимал. Поэтому не жалея своих сил, старался как можно сильнее дискредитировать родителя и брата, а также искал союзников.

— Я не мог не прийти, — говорил он, глядя на Андрея. — Ты спасение для всех правоверных в этих землях.

— А оно мне надо?

— Всевышний сам тебя ведет! Даже то, что ты не исповедуешь ислам, не чего не значит. Именно ты вскрыл нарыв в Азаке. Именно ты вскрыл измену и гниль в Крыме. Именно ты показал, что Всевышний благоволит тебе. Иначе невозможно объяснить почему ты смог, имея всего две сотни воинов, взять и разорить столицу!

— А как же происки шайтана?

— Ты взял в свои руки знамя Пророка и тебя не поразил гром. Ты принял в свои руки меч Пророка, и твоя рука не отсохла. Это ли не знак?

— Твой отец считает иначе.

— Мой отец глупец! И он слишком много верил мерзавцам, что окружали его. И окружают до сих пор! Но я — вижу.

— Я рад, что у тебя отличное зрение. Но что ты хочешь от меня?

— Чтобы ты выступил против Селима. И помог мне разгромить его. После его падения отец уступит моим законным требованиям.

Андрей едва сдержал язвительную усмешку.

В прошлом году умерла любимая жена Сулеймана — Хюрем. Из-за чего он очень сильно сдал и постарел. Однако он не спрятался от всего мира в своей печали и продолжал драться со своими внешними и внутренними врагами. Кое-как установив контроль над Истанбулом он «гасил» очаги восстаний и громил более-менее крупные отряды повстанцев в Румелии. А также воевал с Габсбургами на севере — в Венгрии.

Вся европейская часть его державы представляла собой своего рода лоскутное одеяло, в котором под рукой Сулеймана находилась едва ли треть земель. И особых надежд над расширением этой «коронной» территории не имелось. У него хватало сил только на дороги и ключевые крепости.

И если Сулейман держал свой флаг в Европейской Великой Порте, то Селим — в азиатской. И тут все выглядело еще хуже. Потому что многие приморские города либо вышли из повиновения, либо не отличались надежностью.

Север и особенно северо-восток полностью контролировался повстанцами. Через старые киликийские земли на юго-востоке отряды и караваны приходилось проводить едва ли не с боями. А в Междуречье гарнизоны с трудом держались против превосходящих персидских войск.

Египет был утрачен. Мамлюки вновь правили им независимо. И облизывались на Левант. Да и арабы оживились.

Но Селиму было не до Египта и Леванта.

Ему бы хоть как-то удержать в нарастающем хаосе старые земли Конийского султана и Междуречье. Причем неизвестно что важнее. Ибо Междуречье — это золотое дно из-за чрезвычайной плодородности этого региона. И в обороне, играя от крепостей османская армия в целом держалась. Во всяком случае против персов, которые по своей сути представляли собой поместное войско «на максималках». Только не подкрепленное ни стрельцами, ни артиллерией. В то время как городское население Анатолии во многом был культурно и религиозно… хм… неблагонадежно…

А тут еще и братик воду мутит. Причем отчаянно…

Эти переговоры у ворот шли долго. Шумно. Эмоционально.

Баязид предлагал Андронику и Андрею союз.

Выгодный ли? Вопрос. Большой вопрос.

Поэтому Андрей не спешил с выводами. А Андроник, не имея реальных сил за собой в Трапезунде, ориентировался в этой позиции на хозяина возрожденного легиона. «Лучше люди города» же просто осторожничали. Слишком все было зыбко и ненадежно. Они не доверяли Баязиду. Настолько не доверяли. Что даже не пустили в город.

Но самопровозглашенный султан не отчаивался.

Уже сам факт того, что с ним разговаривали, его вполне обнадежил. Поэтому, уходя, он обронил.