Страница 11 из 17
Затем наша избранница фотография. Фотографов в Петербурге в то время целые взводы, стреляют изо всех закоулков. Всеобщее поветрие! И в нашей квартире устроена темная комната, папой куплена фотографическая камера, мною испорчены несколько дюжин пластинок…
Забросив вскоре фотографию, мы с кадетом Гавриловым отправляемся с мольбертами на пленэр на Николаевскую набережную: теперь мы рисовальщики. На набережной весна; весна пробуждает дремавшие чувства – ого, мы позабыли, что на самом деле влюблены в море и мечтаем поступить в Морской корпус! Теперь мы говорим только о минах, броненосцах и паровых котлах.
В начале следующего учебного года, в августе 1911-го, мы англоманы: пленены английским футболом. На Николаевскую набережную прибывает корабль под шведским флагом, на верхней палубе стоят поджарые, с бритыми лицами спортсмены: британская сборная по футболу. Мы восхищены мускулистыми, загорелыми англичанами. И теперь мы даже больше англичане, чем сами англичане. В речи у нас исключительно all right; при том особый шик сказать «всё all right».
Английский футбол-клуб снимает для своих игр просторный плац нашего корпуса. Мы, кадеты, первыми из учащейся молодежи Петербурга видим, что за зверь такой футбол. Играет у нас английская колония, играют шотландцы, потом немцы. Мы смотрим, нам страшно нравится и мы учимся. Подносим футболистам мячи. А не хватает у иностранцев игроков на тренировках – те берут нас, кадет. Футбол в корпусе развился очень сильно.(Мы исполнены гордостью, что и самый первый в России футбольный матч состоялся в 1897 году на плацу Первого кадетского корпуса; от нас пошло летоисчисление русского футбола).
Футбольный сезон окончен – у нас новая избранница: сокольская гимнастика. Теперь мы славяне, новая раса. Мы возрождаем героический дух древней Эллады по методу чеха Тырша. Сокольские упражнения под аккомпанемент чешских сокольских мотивов; железная дисциплина, строгая безукоризненная ритмичность и симфоническая стройность…
Зимой следующее увлечение: финскими лыжами. Невероятно, но у нас в корпусе очень многие совершенно незнакомы с лыжным спортом! Проведя целую неделю в душных классах, кадеты предпочитают по воскресеньям толкаться с конькобежцами на небольших пятачках скейтинг-рингов, продолжая дышать туманным, прокопченным воздухом Петербурга. Подальше, на простор и на свежий воздух! Тем более, лыжи новый оригинальный способ передвижения для разведок; лыжи вводят во многих полках нашей армии. Мы – разведчики. Мы набираем команду: лыжи есть в корпусе, костюма особенного не надо, наш бушлат вполне пригоден; покупаем валенки, так как обнаруживаем, что в сапогах мерзнут ноги. Два-три похода в Гавань – лыжи заброшены. Горюет от этого один Жондецкий 2-й: он потратился на валенки в самый канун нашего охлаждения к лыжам.
Увлечение следовало за увлечением; учителями и родителями эта погоня за новыми впечатлениями и знаниями деятельно поощрялась. Помню, как отец коптил для нас стеклышки на апрельское солнечное затмение 1912-го года. Кажется, он один из нас был огорчен, что из затмения ничего не вышло: шел дождь, на Марсовом поле, где специально устроили обсерваторию, стояли лужи, к самой обсерватории было не пробиться; а нам изготовили стеклышки – и довольно; переходим к следующей затее.
Ссора в бильярдной
Как говорил кадет Колпинский, «вы полагаете, это кому-то интересно?», тем более спустя столько лет: все эти мелкие, милые, довоенные подробности кадетского детства? Не знаю. Собственно, причина моего сегодняшнего потока воспоминаний – вчерашний вечерний разговор.
В бильярдной та старуха из беженок, что на днях громко жаловалась на свои имущественные потери от революции, вновь принялась солировать, пользуясь привилегией почтенного возраста. На сей раз тирада: отчего сидим в Финляндии, сложа руки и оружие? Почему несколько миллионов славного русского дворянства не смогли объединиться и выставить один боевой отряд, чтобы освободить еще в Тобольске царскую семью, охраняемую жалкой горсткой матросов?
Тут ей кто-то ввернул: де, «Николашка», де, «сам виноват», распутинщина, «полоумная царица», «юродивый наследник» и прочие клише. Де, само правление Романовых началось с повешения малолетнего сына Марины Мнишек. Стоит ли удивляться, что завершилось это правление расстрелом Николая? Де, все возвращается на круги своя…
В итоге в бильярдной все переругались и надорвали глотки. Нашелся офицер из студентов, который якобы с младых ногтей понимал в политике и знал, что «царь дурак». Офицеры кричали: неправда, у каждого в памяти о своем младшем возрасте есть хотя бы один эпизод личного монархического восторга. Умнику студенту чуть не побили морду. Забавная вышла сцена. А я сидел и улыбался, вспоминая: боже, как мы, кадеты, благоговели перед государем и обожали наследника!
Семь лет в высочайшем присутствии
Всего одна история. 1911-й – наш второй учебный год в корпусе. Событие: парад по случаю открытия в Сборном зале портрета наследника цесаревича в форме кадета Первого корпуса. Кадеты выстроены в линию ротных колонн. С нами великий князь Константин Константинович; его долговязая фигура возвышается над всеми. Он, не спеша, обходит фронт корпуса, здоровается с каждой ротой и, выйдя потом на середину зала, приказывает директору корпуса прочесть извещение министра двора, с которым портрет наследника цесаревича препровожден в корпус.
В полной тишине, не прерываемой ни звуком, ни звяканьем амуниции, звучит тихий голос старика-директора: «Дети, сегодня в жизни нашего корпуса один из счастливейших дней… сегодня мы принимаем драгоценный дар государя императора… его величеству благоугодно было всемилостивейше пожаловать…», и т.д. По окончании чтения звучит команда: «Р-равнение нале-во!». С портрета сдергивают покрывало.
«Вашему державному шефу ур-ра», – отдает команду великий князь Константин Константинович, он же поэт «К.Р.».
И такое ура сотрясает стены зала! Августейший кадет изображен на портрете во весь рост, с фуражкою в руке, облокотившимся на балюстраду одной из аллей корпусного парка. Светло-русые волоса коротко подстрижены, полные щеки пылают румянцем, аккуратный нос довершает лицо…
Улыбается великий князь Константин Константинович; слезы счастья на лице старенького директора генерала Григорьева.
А меж нами, младшим возрастом, выдох: Горилла! На портрете маленький наследник, которому художник явно прибавил в возрасте и в комплекции, как две капли воды похож на кадета 4-й роты Гаврилова. Сходство это вызывает восторг нашей публики!
Незабываемый день. Всем – дополнительный отпуск.
За семь корпусных лет мы привыкли к тому, что с нами рядом любимый царь (он знал кадет по именам и следил за нашими успехами и промахами); рядом любимый поэт «К.Р.»; его сын, бывший августейший кадет и обожаемый нами князь Иоанн Константинович; привыкли, что с нами незримо находится будущий русский царь, наследник цесаревич – и эта картинка жизни казалась нам совершенно естественной. Наши детские годы протекали в здравицах императору, церемониальных маршах, молебнах в высочайшем присутствии, поездках к государю в Царское. В летний лагерь у Петергофа к нам приезжали знакомиться с жизнью кадет великие княжны…
И вот вчерашний старухин упрек! Да, несколько миллионов русского дворянства, еще недавно кричавших ура полной грудью, действительно не смогли объединиться и выставить один боевой отряд, чтобы освободить царя, охраняемого жалкой горсткой матросов. Такова правда.
Литературный дебют
Назад, назад, в «дореволюционные» времена…
1911/1912 учебный год, третий класс: год восторгов и первой «литературной славы». Колпинский уже окончил корпус; в журнал назначен новый редактор – кадет N из выпускного 7 класса; честно говоря, ему вовсе не до «Кадетского досуга», он занят дотягиванием выводных баллов. Кадет N, не мудрствуя, извлекает на свет божий залежи отклоненных Колпинским рукописей и принимается тискать их в журнале.