Девять ночей

Да, смертные слабы. Но в то же время они сильнее многих из них — Тюр, наблюдая, видит это хорошо. Он знает об этом ещё с тех пор, как сам был всеведающим Всеотцом; знает он это и как покровитель воинской доблести и силы.

Он идёт в бой вместе с ними. Сражается среди них за их спинами. Видит их силу и мужество в противостоянии себе подобным, а у некоторых — отвагу и доблесть, соразмерную его собственным. Они бы могли сойтись с Тюром в честном ратном поединке, и однорукий ас даже бы смог им насладиться, но…

Никто из этих молодцов никогда не дерзит и не пытается прыгнуть выше головы. Никому из них не приходит в голову мысль бросить вызов божествам, и сами они суетятся и решают проблемы насущные, не потыкаясь дальше Мидгарда.

Они продолжают сосуществовать в гармоничном симбиозе, и никто из них не лезет туда, куда не положено. Смертные, сильные в своей слабости, и боги, слабые в своей силе, — извечное взаимодействие, вытекающее одно из другого. И Тюр, неотъемлемая его часть, будет и дальше наблюдать за ним.

И возможно когда-нибудь он встретит человека, что захочет сразиться с ним и разделить наслаждение битвой. Ну а пока… Пока же он просто смотрит за храбрыми мужами, умирающими в битвах со своими врагами, а после пирующих весело в пивном зале Вальхаллы.

========== Вопрос 26 ==========

Комментарий к Вопрос 26

«Ваше божество один из семи смертных грехов»

Зависть всегда была с ним, сколько он себя помнил. Чёрной змеёй она пригревалась в его груди, и яд с её клыков растекался по венам вместе с кровью, отравляя.

Тюр завидовал.

Он завидовал всем и вся, хоть и старался прятать эту зависть в своей груди, считая её недостойной доблестного мужа.

Но чем глубже он пытался сокрыть её, тем сильнее она становилась. Будто питалась от его тьмы, набирая могущества и заполняя собой всё пространство его души.

Куда там Локи с его жгучей злобой и ненавистью до всепоглощающей ярости зависти Тюра!

Он завидовал всем и всему. Завидовал асам, у которых были жёны и дети. Сам он был одинок и лишён тепла домашнего очага и ласки женских рук. Никогда не дано ему было обучать своих сыновей и вместе с ними ходить на тинг или в походы.

Завидовал он своему отцу, что ныне стоял на вершине власти. Могучий Всеотец, глава и правитель Асгарда, первый конунг, мудрый и могучий. Когда-то Тюр был таким же, но люди столкнули, сбросили его с пьедестала, и он превратился в тень, полузабытую и неизвестную.

Он завидовал крепким мужам, чьи тела были целы и не подвержены увечьям. Сам он после вынужденного предательства превратился в калеку, и теперь другие смотрели на него косо и с насмешкой.

Зависть, зависть, зависть. Чёрная, всепоглощающая зависть — он словно ходячее воплощение её. Она переполняет его до краёв, и кажется, будто льётся через глаза, уши и нос склизким вязким чёрным потоком. Она застилает глаза пеленой и туманит рассудок ядовитым дурманом, и Тюр сжимает в единственной здоровой руке боевую секиру.

Он никогда не станет таким, как они. Никогда не получит то, что есть у них. Но зависть пожирает его изнутри, сжигая огнём, и он лишит их всех того, чем не владеет сам.

========== Вопрос 27 ==========

Комментарий к Вопрос 27

Нц-шный ивент

Фенрир всегда был лишним в этом месте. Асгард был чужд ему и враждебен. Но он попадает сюда не по своей воле, равно как и остаётся здесь не от большого желания.

Боги намерено держат его подле себя, дабы контролировать и не позволить предначертанному свершиться. Но колесо вирда крутится, и каждое их действие становится причиной и следствием последующего.

Наверно, именно потому Фенрир и не сопротивляется. Он — сын Локи и Ангрбоды, и пусть асы считают его глупым жестоким зверем, Фенрир перенял гораздо больше от своих родителей.

А потому он смиренно ждёт. И, пожалуй, есть лишь один, кому известна правда.

Тюр удивительно добр к Волку. Он тоже знает, чем всё закончится и что от этого не уйти, как ни пытайся. Но тем не менее он удивительно чуток и добр и всегда приходит к Фенриру по своей воле. Заботится о нём и растит его, и единственный, кто искренен с ним и честен.

Он не боится. Не презирает. Любит и заботится, хоть и знает, что недалёк тот день, когда предательством и кровью омоет он свою дружбу и честность.

Фенрир тоже это знает, вообще-то. Но Тюр, по крайней мере, открыт ему. Да, его удар будет более болезненным, но в то же время и более честным, чем удар исподтишка в спину от тех, кто всегда презирали его.

Впрочем, это случится ещё нескоро. И Фенрир не думает об этом. Вместо этого его мысли занимают другие вещи, и он слегка щурится, ожидая долгожданный приход своего единственного друга.

Тюр приходит к нему каждый день. Он наблюдает за Волком, кормит его и разговаривает с ним. Его он предпочитает компании собственных братьев и товарищей и лишь с ним чувствует себя спокойно.

Фенрир всегда был благодарен Тюру за это. И всегда чувствовал необходимость как-то отблагодарить доблестного аса за всё то добро, что он делал для него — так было бы по чести, по справедливости. Но что может дать ему Волк, заложник чужого тщеславия и страха?..

И тогда ответ сам пришёл к нему.

В конце концов, от своих родителей он берёт куда больше, чем лживые асы предполагают.

Фенрир считает это своеобразной традицией. Он не очень любит эту форму, но она всё равно ближе Тюру, чем родное волчье обличье. А потому он перекидывается человеком, худым черноволосым юношей, и смотрит на аса перед собой горящими жёлтыми глазами зверя.

Тюр тяжело вздыхает, но уже давно не спорит. Упрямству Фенрира мог позавидовать даже Тор, отчего Тюр, в конце концов, сдаётся. То, что он делает, не требует отплаты, но своим примером он учит воспитанника обратному.

Дар всегда должен быть оплачен даром.

Фенрир не очень сведущ и искусен в людских отношениях. В животном мире с этим гораздо проще. Но Тюр, к сожалению, животным быть не может, а потому Волку нужно подстраиваться.

В конце концов, он всегда учился быстро и легко.

В пещере, где живёт Фенрир, подпирая один из чертогов асов, лишь они вдвоём да разгоняющий мрак огонь факелов. Тюр сидит на каменном выступе, упираясь спиной в жёсткий острый камень стен. Дышит тяжело и глубоко, неотрывно глядя на чёрную макушку, склонившуюся над ним.

Фенрир лишён стеснения, а некоторые вещи ему абсолютно безразличны. Он лишь выказывает свою благодарность и благосклонность — не более и делает это единственным доступным для него методом.

Он наклоняется и легко касается губами головки твёрдого, почти каменного члена в невесомом поцелуе. Щекочет и обжигает дыханием чувствительную плоть, возбуждённую и напряжённую. Разглядывает, дотрагиваясь кончиками прохладных тонких пальцев, слегка склоняя голову в пытливом интересе.

У людей, по мнению Фенрира, необычная анатомия. Член у Тюра ровный и прямой, хоть и, вероятно, по меркам его вида, достаточно крупный. На нём нет узла, как на члене самого Фенрира, да и форма его отличается. Под бледной кожей же выпирают синеватые реки вен, а на темноватой в неверном освещении головке поблёскивают первые капли смазки.

Фенрир наклоняет голову в другой бок, снова опускается, кончиком языка проводит по члену. Очерчивает и щедро зализывает выпирающие сосуды, с удовольствием и странным упоением проводя по ним языком. Тюр терпкий на вкус, жёсткий, и от него вяжет язык почти как от заполняющей рот крови — ассоциации сами приходят Волку на ум, хоть и, вероятно, имеют мало общего друг с другом.

Или как раз наоборот.

Впрочем, он не сильно забивает себе голову подобными пустяками. Лишь опускается языком к чувствительному основанию, помогает себе рукой, придерживая член и отводя его вверх, к крепкому напряжённому животу Тюра.

Тюр выдыхает чуть громче и дольше. Фенрир учится быстро, как нужно делать правильно. Прикрывает глаза, упираясь затылком в камень, когда влажный язык проходит по коже между членом и яичками. Опускается ниже, играя и перекатывая их, а после и вовсе заглатывая и издевательски-медленно посасывая.