Неправильный

— Мои братья говорят мне остерегаться тебя, — когда Белкет почти в шутку озвучил своё удивление, признался Йорген. — Они постоянно говорят мне избавиться от тебя. Но я не хочу делать этого. Потому что я вижу — ты — не такой же как другие ангелы. С тобой даже можно договариваться.

Белкет на это лишь хмыкнул, скрестив руки на могучей груди. До чего он дожился — договариваться с безликим! Одна только мысль должна была нести клокочущее в груди возмущение, но вместо него, почему-то, на губы лезла только глупая улыбка и хотелось смеяться. Наверно потому, что и Йорген был безликим, с которым можно было просто вести философские длинные беседы, сидя на крыше храма Илата, где он числился одним из жрецов, и глядя на звёзды. И ему не надо было ничего доказывать, не надо было ни в чём убеждать. И уж тем более его сложно было упрекнуть в еретичности, ну, хотя бы потому, что не все мнения, отличающиеся от ангельских догматов, априори были еретичны.

С Йоргеном — какой кошмар, ну! — просто было удобно. И ни с кем из собратьев Белкет не чувствовал себя так легко и спокойно, как с этим безликим. С которым можно было просто говорить. Никто из ангелов не понимал и не принимал Белкета так, как этот безликий, и иногда он на полном серьёзе ловил себя на мысли, а точно ли он должен был родиться ангелом, а не одним из сыновей Малассы? Ну, или на худой конец, кем-то из людей, просто чтобы не чувствовать этого постоянного осуждения и не считать собственный дом темницей, из которой хочется сбежать при первой же возможности.

В любом случае, общение с Йоргеном для изолированного, одинокого Белкета стало глотком воздуха, и он солгал бы — чего ангелы делать априори не умеют, — если бы сказал, что не привязался к нему. Равно как и не переосмыслил в очередной раз предубеждённость ангелов к безликим и их ненависть к ним же. Ненависть, настолько сильную, что сдерживать её стало практически невозможно. Что значило лишь одно — бессмысленная, бесполезная война, которой они так долго искали повод, готова была разгореться в любой миг, даже если повод так и не будет найден.

— Тучи сгущаются, — глядя на догорающий закат, в очередной раз встретившись с Йоргеном, задумчиво протянул Белкет, и в голосе его звучала меланхоличная печаль. — Мои братья не смогут больше терпеть — теперь это вопрос времени, когда их гордыня обернётся против них.

Возможно, в некотором роде это было предательство, но Белкет не мог молчать. И дело было даже не только в его… дружбе — мог ли он назвать периодические встречи с Йоргеном этим словом? — с безликим. Дело было в том, что Белкет был тогда, когда мир был разрушен и сотворён вновь. Он был тогда, когда безликие помогли демонам скрыться, и он знал, что это было необходимо. Без этого предательства мир уже давно ушёл бы сам в себя, и всё было бы напрасно. Но ангелы в своей гордыне и догмах были слепы, и все как один, как стадо глупых упрямых баранов, талдычили, что Тьма должна быть уничтожена и рассеяна. Тупоголовые идиоты, не понимающие, что без Тьмы и Свет потеряет всякий смысл. Но глупость и высокомерие их были так велики, что вот-вот готовы были начать они войну, и Белкет просто не хотел повторения тех дней, которые до сих пор не были забыты им.

А ещё, ладно, он просто не мог смолчать перед Йоргеном. Он не мог не предупредить хотя бы его.

— Свет никогда не будет знать покоя пока не станет единственной господствующей силой, — в ответ после долгого молчания философски изрёк Йорген. Даже если он и был удивлён порывом ангела, он никак не показал это, но Белкету почему-то почудилась проскользнувшая в его словах благодарность. — И первой его ненависть на себе всегда познаёт Тьма. Вот только почему Он так уверен, что Она слаба?

— Живущим во Тьме, рождённым из Неё, никогда не понять того, как ослепляет Свет, сжигает изнутри, не оставляя по себе ничего, — со спокойной обречённостью ответил ангел. — Лишь упрямство и гордыню, и непоколебимую уверенность в истинности только собственного мнения — единицам дано понять и осознать, к какому горю и беде ведёт это. Но разве станет большинство слушать нас?.. И без того еретики мы в их глазах, утратившие веру и благословение Эльрата.

На мгновение Белкет замолчал, продолжая в задумчивости смотреть вперёд. Светило окончательно скрылось за линией горизонта, и лишь остаточные лучи его прощальным заревом растеклись по кромке небес, выкрашивая края тонких длинных облаков в оранжево-пурпурный.

— Впрочем, — губы ангела скривились в горькой усмешке, — можно подумать, когда-нибудь оно у нас вообще было. Как и было хоть какое-то дело отцу нашему до нас.

— И что ты будешь делать дальше? — Йорген в лёгком любопытстве слегка склонил голову набок, не мигающим взглядом посмотрев на собеседника.

Тот молчал долго, и вечерний ветер печально колыхал его неправильно-, недостаточно-белые перья на сложенных за спиной крыльях. Тьма поглощающих остатки света сумерек отражалась в его глазах, прежде чем он закрыл их и сделал глубокий вдох.

— Я вынужден буду сражаться, — без охоты ответил он. — Хотя я считаю эту войну бессмысленной. Но моё призвание зовёт меня взять меч и идти в бой. И я не знаю, как скоро отчаяние поглотит меня настолько, что заглушит голос призвания и разорвёт окончательно все нити, связывающие меня с собратьями и родиной. А быть может, клинок кого-то из твоих братьев или твой собственный оборвёт мою нить ещё раньше, завершив все мои страдания — этого не ведаю я, друг мой.

Йорген лишь молча кивнул, ничего не говоря в ответ. Белкет не сомневался — он всё понимал. Сам был в схожей ситуации, вот только Белкету не было никакого дела, как и никакого сочувствия или гнева зреющей мстительности до всех его собратьев, убитых безликими. А вот Йоргену наверняка будет. Ведь все они связаны друг с другом, и ангел мог лишь представить, как, должно быть, сильна боль и тоска, когда чужая смерть ощущается как собственная. И ладно, если смерть быстрая и безболезненная относительно, но Белкет не обманывался насчёт милосердия ангелов по отношению к пленным, к примеру. Или к тем, кого добивать будут прямо на поле боя. Или…

— Я бы не хотел, чтобы всё так закончилось, — неожиданно даже для самого себя вдруг признался Белкет. — Но, кажется, разрыв неизбежен.

— Только если ты сам так считаешь, — с привычным флегматизмом пожал плечами Йорген, и ангел посмотрел на него с удивлением. — Добавляя бескомпромиссную моральную окраску, вы лишь всё усложняете, — словно он был неразумным дитём человеческим, пояснил безликий. — Но если в тебе нет ни ненависти, ни желания сражаться — почему я должен ненавидеть тебя в ответ и считать своим врагом? Всё зависит от точки зрения и от выбора, который за тебя или меня никто не сможет принять. И если ты примешь решение остаться моим другом, то даже расставшись на много веков, мы встретимся вновь теми самыми друзьями, которыми расстались — всё куда проще, чем вы пытаетесь навязать даже самим себе.

Белкет тогда ничего не ответил. А пару дней спустя, как он и предполагал, началась война. С Йоргеном дороги их разошлись — Белкет ушёл ещё до подписания Сумеречного Завета, отчаявшийся и отверженный, и судьба безликого была неизвестна ему. Однако у Асхи определённо было своеобразное чувство юмора, так что спустя пять с половиной веков пути их вновь пересеклись, когда в окрестностях Нар-Эриша появилась юная и беспокойная убитая и воскрешённая Анастасия Грифон в сопровождении одиозных беглецов из застенок имперской инквизиции.

— Меньше всего я ожидал встретить тебя здесь, — ирония ситуации, вообще-то, не укрылась от Белкета — храм Илата, в котором они когда-то познакомились, находился лишь немногим севернее этих мест. — Однако разом с тем именно отсюда всё и началось.

— История циклична, — паря на сильных перепончатых крыльях, украшенных Очами Малассы и обращая на скрытое капюшоном лицо равнодушную белую маску безликого, флегматично, как и всегда, откликнулся Йорген. — Многие вещи происходят неожиданно, но если задуматься — приходит понимание, что они вполне ожидаемы и закономерны.