В клетке

«Он орёт!» — понял вдруг юноша — «Вероятно, даже вопит от боли или от ярости. Но звуков я не слышу.»

Этот бой был безнадёжным. Вертясь волчком, но при этом получая весьма болезненные тычки от своего противника, и при этом понимая, что единственное действующее здесь оружие с новым врагом ничего сделать не может, Волк начал искать пути отступления. Но синекожий очень грамотно теснил юношу. В какой-то момент боя пришло понимание, что за спиной Клетка, и его планомерно в неё загоняют. А пространства для манёвра оставалось всё меньше. И невероятные способности, сколько бы Волк не пытался их призвать, не приходили.

В отчаянной попытке спасти свою жизнь Волк совершил отчаянный кульбит, пытаясь в воздухе проскочить мимо синекожего. Но был схвачен и отправлен в обратном направлении. И, как бы не пытался Волк извернулся, он провалился прямо в сияющее нутро Клетки.

LXVII

Чтобы через мгновение выпасть в темноту. Не бесконечную, как тот свет, что уничтожал разум в Клетке. Просто тёмное помещение. Пол каменный, холодный. Свобода перемещения не ограничена. Волк осторожно сделал несколько шагов в сторону. Прохладный камень, а обуви на юноше не оказалось. Очень хотелось то ли громко выругаться, то ли замереть на месте, чтобы не выдавать своего присутствия. «Спокойствие» — сказал Волк сам себе — «Это всего лишь очередной фортель Клетки. Разберёмся.»

И ровно в этот момент свет включился, тусклый и холодный. Юноша оказался в длинном коридоре. Левую и правую сторону украшали зеркала. И крохотные лампочки, что одна за одной включались вдоль всего пути. Конца которому видно не было. Постояв в задумчивости несколько минут, юноша двинулся в путь.

В целом, ничего пугающего и таинственного в коридоре не было. Тусклое освещение, мрачный интерьер… слишком мало, чтобы влиять на психику.

Зеркала правда никак не хотели показывать Волку его отражение. Вместо этого в них клубилась тьма. Но и она рассеялась спустя несколько сотен шагов, оставив зеркала пустыми.

Волк упрямо шагал и шагал дальше. И лишь пройдя ещё несколько тысяч шагов, заметил, что ситуация в «зеркалах» поменялась. Они показывали Волка. Но не здесь и сейчас, а в прошлом. Во всяком случае, юноша чувствовал, что маленький мальчик за стеклянной гладью — это именно он.

Но отчего тогда картины в отражениях были столь противоречивыми? Вот на зеркале слева его бьют и над ним смеются какие-то мальчишки. А в зеркале справа он сам, в компании с теми же мальчишками отнимает у маленькой девочки пакет с продуктами. А вот шаг дальше, и на следующих зеркалах та же девочка целует его. Или разрёванная убегает под его, в том числе, гогот.

«Слева я хороший, справа плохой?» — юноша пытался анализировать увиденное — «Но, раз оба варианта равновозможны, то, где настоящий я?»

Следующие картины опять сбили с толку. На левой мальчик что-то зло выговаривает, видимо, своей матери, и уходит из дому, громко хлопнув дверью. А на правой он же усердно трудится вместе с матерью в поле.

Ещё шаг. Он пьяный вламывается домой и, не слушая ни матери, ни отца, заваливается спать. И он же получает деньги в здании с вывеской «Контора», и, совместно с отцом, покупает матери зимние сапоги.

Картинки менялись. Мальчик из отражений постепенно рос, всё больше напоминая Волка. Иногда он представал не в лучшем свете в ряду зеркал слева, иногда справа. А порой Волк чувствовал, что человека с обоих сторон ему очень хочется поколотить. Но с каждым шагом он всё сильнее погружался в те жизни, что дарили ему зеркала. Примерял их на себя. И запоминал, всё, до мельчайших подробностей. Даже те видения, что предпочёл бы никогда не видеть.

Через какое-то время ситуации стали вариативными, как казалось, до бесконечности. Волк в отражениях жил, влюблялся, находил и терял друзей, брал на руки своих детей и хоронил родных. Он проживал сотни жизней, одну за одной, продолжая медленно брести вдоль зеркал.

Он был героем и был трусом, был глупцом и мудрецом, бирюком и примерным семьянином, богатым и бедным.

Отказали ноги, давно сбитые в кровь о камни. Волк пополз дальше, цепляясь за убегающие от него видения. Ещё чуть-чуть. Ведь там она — его жизнь. И он не может просто так от неё отказаться. Поэтому ещё немного проползти, до следующих зеркал, оставляя на полу кровавый след. И немного отдохнуть, впитывая новую порцию видений слева и справа. И новый рывок, к следующим зеркалам. А потом ещё. И ещё раз. И ещё.

Сломанные Жнец знает когда пальцы скреблись по полу. А Волк, прильнув к холодному полу, рыдал. Сил на то, чтобы проползти хотя бы до следующей пары зеркал, не осталось. А значит, и смысла в его жизни тоже больше не осталось. Вся жизнь была там, в каких-то десяти метрах. Так далеко для потерявшего все свои силы старика.

Старика? Волк помнил себя молодым и полным сил. А ощущал старым и немощным. Готовым встретить смерть. Мара, Ле Тед, Жнецы… или Эттлин. Волку было наплевать, кто именно проводит его на Тот Берег.

«Жаль, рядом нет Эспер!» — мелькнула в гаснущем сознании мысль — «Мне её очень не хватало все эти годы!»

Стоп! Зеркала не показывали никакой Эспер. А она была. Настоящая, не подсмотренная в отражении. Как и его жизнь. Настоящая жизнь. Она здесь и сейчас, теплится в израненном, но ещё довольно крепком теле. Волк не жил те жизни из зазеркалья. Это были чужие жизни. Но он чуть не отдал свою за возможность чуть дольше наблюдать за миражом. В ярости юноша поднялся, и откуда только силы взялись. Сделал несколько шагов, и что есть мочи обрушился на обманувшее его зеркало. То, не выдержав, лопнуло.

А затем лопнуло зеркало за спиной Волка. И соседние зеркала. Звон бьющихся зеркал сперва нарастал, но затем стал отдаляться, уходя дальше вглубь коридора.

LXVIII

— Повтори! — Волк кивнул бармену на опустевший рокс.

Тот понятливо схватил бутылку пятнадцатилетнего бенромаха, подошёл к столику, за которым сидел мужчина и до краёв наполнил стакан.

Волк отмечал. Грустно и в одиночестве. Шесть лет прошло. Как же быстро летит время. Ровно шесть лет назад он очнулся в лесу, перенесённый из другого мира с помощью артефакта, который назывался Клетка.

В кармане был только паспорт на имя Волкова Виктора Дмитриевича двадцати лет от роду. Причём паспорт несовершеннолетнего. С фотографии смотрел тот самый мальчик, за жизнью которого Волк столь пристально следил в коридоре.

Коридор снился Волку практически каждую ночь. И чаще всего ему виделись заключительные минуты пребывания в том жутком месте.

Он лежал на полу, обессилевший и раненный, а зеркала вдоль всего коридора лопались, наполняя пространство немелодичным звоном.

И тут полумрак этого места загорелся ослепляющим светом. Белая башня проступила на стене прямо там, где до этого висело разбитое юношей зеркало. Свет поутих, и из башни вышел Фаллстар.

Старик приблизился к Волку, будто пушинку подхватил его, взвалил на плечо, и отправился в сторону, коридора. В ту самую, куда полз ещё полчаса назад узник Клетки. А сияющая башня, исказившись, просто последовала за своим хозяином.

— Да, рановато тебе в коридор многих судеб соваться — ворчал Фаллстар, бодро вышагивая и даже не смотря в сторону лопнувших зеркал.

А посмотреть, между тем, было на что. Разбитые стёкла исчезали, а сами зеркала будто покрывались тяжёлой плёнкой, внутри которой вновь начинала клубиться тьма.

— Ты всё делал правильно! Там, в Альегоре. Попал в нужное время, в нужное место. А тот факт, что к тому миру ты имеешь вполне себе посредственное отношение, позволял тебе, фактически, жить по часам своего родного мира. Крутая штука. Жаль, что смертельно опасная для любого, кто рискнёт ей воспользоваться. Время, всё-таки, штука нелинейная, если относительно разных миров смотреть. И шутки с ним плохи. Но ты наловчился вылавливать отзвуки своего временного потока через межпространство. Ту непонятную для аборигенов штуку, что в Альегоре, да и всём том мире звали Тем Берегом. Который, конечно же, никакой не загробный мир.