Страница 10 из 19
– Конечно. Тем более непростое положение сейчас сложилось после апрельских шашней Парижа с Лондоном. Немцы во сне холодным потом покрываются от мысли, что мы можем вдруг оказаться втянутыми в это их «сердечное согласие» в качестве третьей силы. А на эту тему Париж зондаж уже производил, вы же знаете. И доморощенные гении, что за этот вариантец руками и ногами цепляются, у нас имеются. Даже с избытком.
– Да, французы… но как же Алексей Александрович? Да, он же… Ну, вы понимаете. И Федор Карлович ему особенно близок, как мне кажется. Что он о его отставке скажет?
– Император считает, что его дядя генерал-адмирал должен немного отдохнуть от трудов праведных. Ницца там, Париж или Вильфранш… Ривьера, одним словом. Глядишь, там где-то за полгодика-годик восстановит силы, подлечится.
– Считает? Или решится? Это разные вещи, знаете ли, – Дубасов скептически поджал губы. – Мягок наш государь больно. Мягок да отходчив. Сначала отставит, а потом возьмет, да и поболе, чем было, даст…
– Не волнуйтесь, Федор Васильевич. Насколько мне известно, это окончательно решено. А вам от государя будет, между прочим, еще особое поручение. Подумать немедля о вашем преемнике в МТК. И на кого менять Рожественского. У него тоже со здоровьем не все ладно…
– Все не слава богу! – Дубасов поморщился. – Опять, как лошадей на переправе…
– Кстати, вы ведь только что с югов? Разрешите полюбопытствовать: как на «Потемкине»? Успеваем? У вас он, поди, в печенках сидит? Но простите мой навязчивый интерес к сему пароходу, очень уж хочется видеть этого красавца во главе нашего флота на Тихом океане.
– Ну, что сказать, Михаил Лаврентьевич… Корабль выстроен полностью. Экипаж тоже, считаю, вполне готов. С «Георгия» и «Синопа» на него лучших людей взяли, да и тихоокеанцы-сверхсрочники на «Океане» подоспели как нельзя кстати. Машинное и котельни в хорошие руки попали. Вот «Очаков», этот пока не принят в казну, но Чухнину я дал добро на пробные выходы. Что экипаж броненосца сплавался, сказать не могу, но с каждым днем набирают. Григорий Павлович дело свое знает, так что здесь я спокоен.
Скрыдлов с черноморской эскадрой подготовку эскадренных угольщиков обеспечил. Обошлось без неприятностей, хотя поначалу побаивался народ этого цирка: жонглирования мешками с угольком. И с балтийцев унтеров через все учения пропустили, так что справиться должны вполне. Кстати, Иессен доложил по результатам отрядных стрельб: выучка башенных команд, которых контр-адмирал Писаревский для «бородинцев» школил на «Ростиславе», вполне на уровне. Благодарил. Я уже и представленьице на Сергея Петровича заготовил, а ведь то идея ваша была… Одним словом, если по чести, это мне, старику, нужно у вас прощенья просить.
– Да полно, что вы! И с чего бы?! Только мне и впору извиняться, ведь не без моего участия вам таких забот привалило. И насчет стариковства своего, вы это… через край… Понимаю, у черноморцев два лучших корабля отнимаем. Но нужно проблемы решать по мере их поступления. Сначала – японскую, а уж потом – турецкую. Так нам карты легли.
– Нет, вы поймите меня правильно, молодой человек, я вполне серьезно говорю… Ибо действительно виноват я перед вами. И прошу простить мне, что в силу несдержанности и резкости некоторое время назад позволял себе публично и нелицеприятно высказываться в ваш адрес. В свете тогдашней уверенности в вашем полном дилетантстве в морских, политических и технических вопросах… И в авантюризме!
Чего стоила убежденность царя в необходимости незамедлительной разборки и отправки во Владивосток балтийских и черноморских «соколов»?! А какие деньжищи немцам и американцам сумасшедшие за моторы для катеров этих минных отвалили? В погоне за скоростью фантастической… Но ведь «Тарантул» выдал тридцать! Ваши же это были затеи, хоть на Гейдена, как на зачинщика, свалили. И на Степана Осиповича кивали. Но я-то все понял. А уж чтобы эскадренный броненосец достроить и сдать в такие сроки… Ну, не мог я поверить, что этот корабль вообще возможно вывести из завода и принять в казну к сроку, определенному для изготовления к походу третьей эскадры! Слишком много проблем. Просто отказывался верить, что такое в принципе возможно. Николаев – это вам не «Виккерс»… Начать с того, что он же «черноморец», дальность не океанская, куда уголь грузить-то? И с отоплением – считай, все заново. И котлы после того злополучного пожара только смонтировали, еще не хоженые, новые. И добронирование оконечностей…
Еще проблема этих раковин в броне башен. Треклятых! Я ведь, когда меня тогда лично император вызвал, после нашего разговора вышел, ненавидя вас жесточайше. Ну а сами-то посудите: по какому такому праву молодой, самоуверенный выскочка советы дает начальнику МТК? Учит меня… меня, как корабли строить! И как их проектировать! А история с этими рудневскими эскадренными угольщиками?.. Простите, обида глаза застила. Только вы поставьте себя на мое место…
– Федор Васильевич, дорогой! Какие могут быть извинения с вашей стороны?! Это вы меня простите великодушно за тот эксцесс. В технике я, правда, на две, на три даже головы ниже вас. Но только когда Всеволод Федорович провожал в Петербург, он меня напутствовал словами, которые навсегда в память врезались. Он крикнул мне тогда с мостика, когда мы от «Варяга» на катере в Шанхай отваливали: «Помните, начальство предполагает, а война располагает!» И знаете, как мне это напутствие помогло при первой встрече с государем…
– Да уж, невероятное дело вам удалось! Всех льстецов и наушников от Николая Александровича отодвинуть. У него ведь как шоры с глаз спали! То, что происходит сейчас с флотом, многие офицеры и адмиралы иначе как чудом не называют. Только кто-то от чистого сердца, а кто-то, простите, и с завистью…
– На всех льстецов и себялюбцев возле Николая Александровича меня, увы, никак не хватит. Не обольщайтесь. Так что гадостей флоту еще много пережить придется. Особенно при разработке новых типов кораблей и принятии большой кораблестроительной программы. А цели стать первым визирем я не преследую вовсе, поэтому и завистников опасаться не склонен… Кстати, когда вы тогда встали перед царем, я боялся больше всего на свете, что откажетесь и потребуете отставки. Но, честно, не от того, что совестно было. Просто я был абсолютно уверен, что достройку «Потемкина» в срок можно осуществить лишь в том случае, если император лично вас это сделать обяжет. Это только в ваших силах было.
– Вот-вот! Вы, молодой человек, все понимали, а я, многоопытный моряк и командир, бесился, потому как не верил. За то в первую очередь и винюсь. Хотя распоряжение Николая Александровича принимать башенную броню с раковинами сразу меняло дело по срокам готовности корабля. Но тогда я, простите, расценил этот пассаж почти как диверсию, опять же от вас персонально идущую!
– А сейчас как это решение расцениваете?
– Конечно, раковины в броне… По сути дела, такое абсолютно не допустимо. Двух мнений тут нет и быть не может. Ибо, как еще Петр Алексеевич положил, приемщику, недодел пропустившему, кара тяжелее даже, чем нерадивому заводчику. Но, по спокойном рассуждении, мы пришли к выводу, что по носовой башне, где только две серьезные были, одна в тылу, в полуметре от броневой двери, а вторая в задней части правой боковины, в принципе, приемка возможна. Если исходить не из обязательных требований и документов утвержденных, а из возможности поражения этих частей в бою. Она, конечно, много меньше, чем у лобовой части. Для кормовой же башни две детали пришлось-таки лить заново. Права на брак и переделку уже не было. Но, в итоге, слава богу, вышли чисто. Одним словом – успели. И информацию о применении японцами преимущественно фугасов для крупных калибров мы тоже учитывали. Но после этой войны плиты брачные заменить нужно будет непременно.
Как я расцениваю… Еще один линейный корабль уводит Григорий Павлович к Артуру. Да еще какой! А если бы все по букве да по параграфу, поспел бы он к ноябрю. Слава богу, что так все сложилось. Вот как расцениваю. И… спасибо вам, Михаил!