Страница 19 из 43
Я рассмеялась – как-как, но феей меня еще никто не называл. Хороша фея сорок восьмого размера! Но почему-то на этот раз мысли о своей фигуре не вызвали у меня обычных отрицательных эмоций. Мне было просто смешно – такая пухленькая фея со школьной указкой вместо волшебной палочки. А еще, к своему удивлению, я обнаружила, что мне интересно слушать Бориса. Павел тоже постоянно говорил о своих ларьках, но его «бизнес» был единственной темой для разговоров, которые я поддерживала из вежливости. Может быть, все дело было в том, что Борис рассказывал, не рисуясь и не хвастаясь?
– А ты – мой благородный рыцарь. Знаешь, на кого ты похож? На мистера Рочестера!
– А это еще кто? – Борис подозрительно посмотрел на меня.
– Эдвард Рочестер – герой знаменитого английского романа о любви, написанного в XIX веке. В школьные времена я была от него без ума.
– От кого – от романа или от этого мистера?
– Ну конечно, от Рочестера!
– А он был порядочным человеком?
– Настоящий английский джентльмен! И очень хорош собой… – я лукаво улыбнулась: – Почти как ты.
У дверей квартиры мы вдруг оробели. Я очень хотела, чтобы Борис остался, и он очень хотел остаться, я это чувствовала, но нами снова овладела неловкость. Она сочилась из складок моего насквозь промокшего платья, поселилась в его руках, витала в воздухе, делая наши движения неестественными, а жесты – угловатыми. Я дрожала от холода, руки Бориса покрыли мурашки.
Он быстро поцеловал меня в губы, сбежал вниз по лестнице…
Думать в этот вечер я могла только о Борисе. Его лицо, его улыбка стояли у меня перед глазами. Казалось, я все еще слышу его голос и веселый смех… А стоило мне вспомнить его прикосновения и поцелуи, сердце начинало выпрыгивать из груди, а по телу пробегала мелкая дрожь.
– Здрасте, Татьянсанна!
– Привет, Сень, ты прости, пожалуйста, что я опоздала…
Он улыбнулся и махнул рукой. Вчера Арсений позвонил и пригласил, как он сам чуть смущенно выразился, «на прогулку у моря».
Встретились мы с ним на берегу Финского залива, в том месте, где Смоленка впадает в море. В последний раз я здесь была, когда только что рассталась с Павлом. Тогда шел мокрый снег, дул холодный ветер и заканчивалась жизнь. А сейчас – лето. Ветерок ласковый и теплый, солнце приятно согревает кожу, пахнет водорослями и все у меня – у нас – еще только начинается.
Мы уселись прямо на песок. Он достал пачку сигарет, зажигалку, закурил и автоматически предложил мне. Когда я училась в школе, подросток с сигаретой был сродни ужасному монстру, подрывающему устои общества. О времена, о нравы!
– Я, Сень, бросаю курить вообще-то. Мальчик недоверчиво покосился в мою сторону, весьма ловко выпуская изящные колечки дыма, и сунул сигареты в задний карман.
– Курить – здоровью вредить, да? Это мы проходили…
– Бросаю – и все тут. Так хорошо у воды! Я, наверное, больше всего на свете люблю воду, – если не считать его отца, но об этом Арсению знать пока не обязательно.
– Ой, я тоже! – Мальчик явно обрадовался смене темы.
Мы довольно долго болтали ни о чем: о том, как здорово было бы сейчас поплавать на лодке, и как хорошо, что наступило лето, и славно было бы покормить хлебом нарезающих над водой круги чаек… Потом собирали ракушки, в большом количестве выброшенные морем на берег.
– А папа тоже любит воду, – вдруг сказал Арсений, не глядя на меня. – Только он никогда со мной не ездил на море, даже на залив не ходил.
– Да, к сожалению, так часто бывает, что работа отнимает у взрослых слишком много времени, – я попыталась быть дипломатичной.
– Вот один раз мы с ним были в горах. На севере, в Хибинах. В поход ходили. Там было здорово! Он мне даже горный велосипед обещал купить. Но потом забыл. Он все время обо мне забывает!
– Сеня, а когда твой папа родился?
– Семнадцатого января, а что?
– Так значит, твой папа по гороскопу – Козерог. Ты знаешь, какие сложные люди эти Козероги?
Главное сейчас – не сорваться в привычную колею и не вещать учительским тоном.
– Ой, вы в астрологии понимаете? Клево! Я читал про Козерогов.
– Тогда ты, наверное, читал, что Козерогам трудно демонстрировать свои чувства. Твой отец просто не умеет показать тебе, как он тебя любит. Но ведь слова и подарки еще не означают любви. Ты же понимаешь, что важно то, что у человека в душе.
Арсений молча сопел.
Перекрывая шум набегающих волн, из моей сумки раздался мотив бетховенского «Сурка».
– Танюш, ты где? Я тебя потерял!
– Понимаешь, мы сейчас на берегу залива, недалеко от «Приморской».
– Мы? Ты не одна?
– Я не одна. Но эта встреча важна и для тебя тоже.
Арсений уселся у самой воды, он делал ров из песка и вокруг укладывал ракушки.
– Я сейчас приеду.
– Не вздумай! Я тебе потом все объясню.
– Таня, мы же договаривались, что я всегда буду рядом с тобой!
– Но это не всегда возможно. Вспомни, о чем мы еще договаривались. Что сейчас важно для нас?
– Арсений?
– Ну, наконец-то. Я тебе позже перезвоню. Целую.
Ров у Арсения получился уже совсем глубокий. Я внезапно поймала себя на мысли, что очень хочу взять в руку горсть шероховатых, пропитанных морем и солнцем ракушек и выложить на песке имя – Борис.
– И горы твой папа тоже любит, потому что он Козерог, – продолжила я как ни в чем не бывало.
– Да, знаю. Я читал, что стихия Козерогов – земля.
– А ты кто по гороскопу?
– Рак. Я родился четырнадцатого июля.
Я запрокинула голову и захохотала. Арсений с недоумением смотрел на меня.
– Вот здорово! Надо же! Я тоже родилась четырнадцатого июля.
– Не может быть!
– Ну правда! А вообще, ты знаешь, у меня в школе была учительница английского, Белла Семеновна, старенькая такая старушка, так вот она рассказывала, что практически в любом сообществе людей – ну в классе, к примеру, или в рабочем коллективе – есть те, кто родился в один и тот же день в году! И ты знаешь, я проверяла – так оно и есть.
Арсений смотрел на меня, приоткрыв рот.
– И представь себе, что именно у моей любимой Беллы Семеновны был день рождения – ну угадай, когда?
– 14 июля?
– Да!
Арсений помолчал.
– А она правда была вашей любимой учительницей?
– Ну да, конечно!
Господи, бедный ребенок не знает, что в школу можно ходить с радостью и удовольствием!
– Она была очень добрая и очень любила то, чем занималась, – серьезно объясняла я Арсению. – Мне с самого начала язык чрезвычайно легко давался, просто на удивление, и я ходила у нее в «любимчиках»…
– А почему?
– А я – как сейчас помню – на самом первом уроке прочитала стихотворение – мама занималась со мной до школы, – и Белла Семеновна чуть не расплакалась тогда…
– А какое?
– Тебе действительно интересно? – я прокашлялась.
– When I’m loving, I kiss and hug, – как будто про себя повторил Арсений.
Я внезапно почувствовала непреодолимое желание обнять, приласкать, прижать к себе этого долговязового одинокого ребенка.
Но только глубоко вздохнула.
– А она… – спросил Арсений после паузы, – эта Белла Семеновна… еще жива? Теперь помолчала я.
– Не знаю, Сенечка. Как-то год назад я ехала в метро, было много народу, и вдруг я случайно увидела ее, она сидела и проверяла тетрадки. Кругом толпа, а она сидит и красной ручкой ошибки подчеркивает. Знаешь, она везде и всегда ходила с тетрадками, и тут я ее увидела, и у меня слезы на глаза навернулись…