Признание в любви

– Мы лучше на своей машине.

– Будете не один день оформляться. По скорой сразу положат.

Ира просит: «Разрешите переодеться, приготовиться» – еле уговорили.

Собираемся. Сумку – быстро, задержали нас её разговоры и распоряжения по работе. Куда случайно повезут – не хотим. Есть такие люди, которые всегда помогут. Звоню Ромэну Казарьянцу, заслуженному врачу РФ, – так, мол, и так. Он работает в Мариинской, сейчас на пенсии, неполная рабочая неделя, удобно. У нас дачи рядом, к нему ходят за советами, никому не отказывает. И сейчас, связывается с Михаилом Протченковым, заведующим отделением по нашему профилю, просит неотложно принять. Сообщает – приезжайте.

Едем на скорой, дорога ремонтируется, трясёт. Сижу рядом, не выпускаю руку, убеждаю: ерунда, сейчас вылечат. Получилось, что на этот раз лежит Ира, её состояние выдают глаза: откуда взялась болезнь, никогда такого не было. Пытаюсь демонстрировать уверенность – ответственность теперь на мне.

Года три назад она везла меня на скорой, смотреть не неё было невозможно. На лице мука – не передать: «Где была я?» Боль за меня, покусывает губы, глаза мокрые. Что-то потеряла в сумочке, стала искать, сразу же забыла что. Я лежал и её успокаивал.

Пытаюсь и сейчас: «Подумаешь, тромбоз». Теперь мучительный вопрос к себе: «Где был я?» Убеждаю: «Ты ничего не боишься, вспомни Грецию». Грустно улыбнулась. Не то сказал. Там Ирочка «не боялась» из-за меня – боялась за меня.

Сиртаки

Давно мы мечтали о Греции. Наконец собрались. Накануне поездки по какому-то поводу показывали фильм «Белое солнце пустыни», Ира собирала вещи и напевала:

У неё это хорошо получается, в смысле – петь. С вещами иначе – что-нибудь забывала (я так думал, но оказалось наоборот – не подумал). Моё дело – упаковать. Жалко, что это единственная сфера, где мне удаётся экономить, то есть, просто сложить всё в чемодан размером поменьше. Привычка, появившаяся, наверное, на работе – занимался решением задач по оптимизации. Получалось, что экономилось место как раз за счёт того, что Ира «забывала». Причём, моя одежда была в избытке, что-то даже ни разу не надевал, а вот ей не хватало. В семье (в любящей семье!), вопрос решился быстро. Стал укладывать в такой чемодан, где в итоге оставалось свободное место. Да, мне неудобнее таскать, зато Ира перестала «забывать» – заботиться не только обо мне, но и о себе. К чему я рассуждаю, казалось бы, о пустяке? Может быть, другие тоже подумают об экономии, в государстве все задачи на оптимизацию, за чей счёт – за наш.

– Какая чужбина? У тебя имя – греческое.

– Поэтому жарко и обнимет.

– Какие ужасы могут быть в наше время? – на этот вопрос ответ от Иры не получил.

Так куплет песни Исаака Шварца случайно появился в качестве эпиграфа. По большому счёту, всё – дело случая. Рассказ, может показаться растянутым, но ведь и счастливая жизнь никуда не торопится, мы её бег привычно не замечаем. Обидно только, что и само счастье тоже не особенно замечаем, воспринимаем его, как само собой разумеющееся. А зря.

Наконец мы в Греции. Чем «ваше благородие» нас пожалует? На «чужбине» дорога гладкая, по сравнению с домашней, петляет себе среди холмов, не спешит, в отличие от нас, хотя знает куда. Невысокие сосны плотно стоят группами, кое-где, к нашему удивлению, торчат обугленные стволы. Ира сидит рядом, голова у меня на плече, вместе наши руки и души. Мы не одни – с нами радость путешествия в знакомую-незнакомую страну. Подъезжаем к заливу в форме большущей буквы омега. Она последняя в алфавите (к чему бы это?) На берегу ждёт храм (храмы всегда ждут), но в Греции почти о любом месте можно так сказать – всюду развалины, просто они до сих пор не дождались своих археологов. Каменный пол, отлично сохранившаяся мозаика – радостные лица с большими удивлёнными глазами, место, должно быть, такое. Полуразрушенные колонны по периметру стоят и лежат, победители и побеждённые, в истории иначе не получается.

Гид просит внимания: «С тех исключительных времён» – следует долгая пауза. Таким образом выражается его и наша заслуженная признательность эпохе. Пока он в молчании демонстрировал свой античный профиль на фоне автобуса «Мерседес», турист, который всё спрашивал «когда же увидим Колизей?», нашёл занятие. Попытался, по нашей привычке, восстановить историческую справедливость, в данном случае – поставить длинный кусок колонны. Потёр ладони, присел, уцепился за её конец и закряхтел. Потуги завершились неприличным в обществе звуком. Такие попытки в итоге (в истории), этим и заканчиваются. Меньшая половина группы язвительно гоготнула (мужчин на экскурсиях всегда меньше), в истории наоборот – не смеются те, кто пытается трактовать её по-своему.

Иглесиас умиротворил всех голосом и прекрасной мелодией. Его готов поддержать ресторанчик, при всяком посещаемом месте они тут как тут. За ним кусты, оливковое дерево и опять сосны. В их хоровод зачем-то затесался деревянный столб с электрическими проводами. Одна сосна обняла его ветвями, поди из жалости. Несколько туристических автобусов стоят в сторонке.

Меню составляешь сам, показывая пальцем на шевелящиеся во льду рыбы и кальмары. Платишь, и через некоторое время садишься за накрытый стол для наслаждения трапезой и видом. Чехов, правда, подсказывал – нельзя наслаждаться пейзажем обожравшись. Спешим до еды: голубого цвета небо и море. Неподвижные белые чайки напоминают нам, северным людям, мелко раскрошённую льдину. У всех благодушное настроение, улыбаются, как на мозаике. Народ не знает, чем себя занять. К месту и к слову пришлась винная бочка. К сожалению, пустая, и на боку, я залезаю. Ира сгибает в круг оливковую ветвь, венок победителя надевает на голову, берёт длинную палку – копьё.

– Я – Александр Великий.

– А я – собака Диоген, кто бросит кусок – тому виляю, кто не бросит – облаиваю.

– Проси у меня чего хочешь.

– Отойди в сторону, ты загораживаешь мне солнце!

Смеются. Что Диоген может попросить? Ему хватает бочки. Что нужно Афинам – граждане разберутся сами. Разобрались – не зря до сих пор сюда ездят. Ира кладет палку, из венка делает плётку, у неё голос городничего из популярного фильма:

– Над кем смеётесь? Над собой смеётесь!

Купаемся, я по привычке отплыл подальше. Отсюда видно – на столбе один изолятор искрит. Вспыхивает ветка. За ней соседняя. Мчусь к берегу. Ира суёт шмотки – быстро надевай. Горит вся сосна, огонь по траве и кустам подбирается к ресторану, он наполовину из дерева. Паника, иностранцы бегут в автобусы, одежда в руках, кричат, ругаются, каждый на своём языке, но понятно, будто по-русски.

Один за другим автобусы уносятся. Служащие ресторана, но их мало, рубят оливковые ветви, пытаются сбить пламя – очень сухо. Дыма нет, гарь. Беру ветки, присоединяюсь к «пожарникам», огонь не подпускаем. Надолго ли? Прибегает Ира с веткой, единственная женщина, начинает хлопать по горящему кусту, гоню прочь: «Ветер, пламя пляшет, длинные волосы, – с ума сошла!» Наш водитель переставил автобус ближе к заливу, так безопаснее.

Загорелась ещё пара сосен. Выстрел из пистолета заставил меня вздрогнуть – небольшой куст сбоку вспыхнул весь сразу, будто огненный шар. Обожгло лицо, кажется, загорелись волосы – тру голову, – нет, это от сильного жара. Ругаюсь, что не надел кепку. Отходим цепью, точнее цепочкой, я с краю, остальные наши выглядывают из-за ресторана – не пора ли сматываться? Ира появляется с другой стороны в платке. Я к ней:

– Огонь – мужское дело, уходи.

– Не могу оставить тебя одного.

– Я не один.

– А для меня – один.

Рядом метрдотель, по-русски прилично изъясняется:

– Пусть остаётся. Я жене расскажу.