Чумные ночи

После долгих лет тишины и мира в Арказе и на всем острове вот уже два года было неспокойно, и люди устали от постоянных стычек, убийств и дурных предзнаменований – а тут еще и слухи о чуме. Когда заиграла музыка, угрюмые лица христиан и мусульман смягчились, и обнадеженный губернатор Сами-паша истолковал это так, что мингерцы, устрашенные опасным развитием событий, которое, как на других средиземноморских островах Османской империи, грозит перерасти в открытое противостояние между крестом и полумесяцем, отнюдь этого не желают и ждут от властей – и в первую очередь от него, губернатора, – решительных мер, способных восстановить недавние мир и спокойствие.

Сами-паша приветствовал сошедшего на набережную дамата Нури и представился. Губернатор так и не смог определиться, как вести себя с Пакизе-султан, чтобы не возбудить подозрений у Абдул-Хамида. По здравом размышлении он решил сообразовываться с тем, как поведет себя ее муж.

Женившись на представительнице Османской династии, дамат Нури быстро научился принимать как должное помпезные церемонии и нескончаемый поток похвал и лести. Его не слишком удивил военный марш, грянувший на набережной, едва они с женой выбрались из раскачиваемой волнами лодки, хотя протоколом это и не было предусмотрено. Он также пропустил мимо ушей долгие поздравления губернатора с женитьбой. В скором времени вновь прибывших окружила толпа людей, наперебой говорящих по-гречески, по-французски, по-турецки, по-арабски и на мингерском языке. Сами-паша приготовил для своих гостей то самое бронированное ландо, в котором разъезжали Бонковский-паша с помощником, и приставил к ним целую армию опытных охранников – других, не тех, что упустили Бонковского. Эти усатые стражи, с виду настоящие громилы, не могли не привлекать внимания, так что, пока ландо, свернув с набережной, катило вверх по склону, прохожие в шляпах и фесках замедляли шаг и с любопытством глядели на его пассажиров. В любом, даже самом развитом провинциальном городе Османской империи (за исключением Измира, Салоник и Бейрута) человек в шляпе и галстуке непременно оказывался христианином. Доктор Нури знал об этом по опыту, а его жене это сразу же подсказала интуиция. И оба они поняли, что мусульмане в Арказе живут не здесь, не на главных проспектах рядом с роскошными отелями, а где-то в других местах, на окраинах. Теперь доктор Нури смотрел на Арказ как на город, который скоро будет охвачен мором и станет свидетелем страшных событий; но он ни с кем не мог поделиться этой тайной.

Проезжая по Стамбульскому проспекту, супруги с интересом разглядывали из окошка бронированного ландо европейского вида здания на Стамбульском проспекте: отели, рестораны, конторы транспортных агентств и сосредоточенные на восточной стороне большие магазины, в которых торговали одеждой, галантерейными товарами, обувью, привезенными из Измира и Салоник тканями, посудой и мебелью, а также книгами. (В единственном на острове книжном магазине «Медит» можно было приобрести издания на греческом, французском и турецком языке.) Торговцы уже растянули над витринами уберегающие от солнца разноцветные полосатые тенты. Супруги дивились роскошной зелени тенистых садов и разнообразию их растительности, которое отнюдь не исчерпывалось пальмами, соснами, липами и лимонными деревьями. Кружил голову аромат синих, фиолетовых и розовых роз. Манили, чаровали узенькие, извилистые улочки-лестницы, пробиравшиеся между скалами наверх или же спускавшиеся вниз, в укромные уголки города у самого берега речки. Маленькие церковки, мечети с одним минаретом, увитые плющом домики с деревянными эркерами, венецианские особняки с готическими окнами, византийский акведук из красного кирпича… У дверей и окон посиживали, наблюдая за прохожими, сонные старики и ленивые кошки; глядя на эту картину, Пакизе-султан и ее муж чувствовали, что этот мир им куда лучше знако́м и близок, чем Китай, нарисованный их воображением. Из-за пустынности улиц и того, что все вокруг выглядело таким скромным и маленьким, а еще из-за страха перед чумой им казалось, будто они попали в таинственную сказку.

Сами-паша успел подготовить для новобрачных покои в собственной резиденции, однако сообщил, что, если там им покажется недостаточно удобно, позже можно будет перебраться в другое место, где по его распоряжению тоже все приготовили для приема высоких гостей. Доктор Нури и Пакизе-султан решили, что здесь, так близко к центру власти, будут чувствовать себя в безопасности.

Резиденция губернатора Мингера была построена на средства, выделенные специальным распоряжением Абдул-Хамида в 1894 году, в те дни, когда он топил в крови армянские восстания[68]. Это было внушительное двухэтажное здание в стиле неоклассицизма, с колоннами, арками, эркерами и балконом, производившее должное впечатление и на богатых господ в шляпах, явившихся в центр города за покупками и по-гречески беседующих с продавцами, и на бедняков, лишившихся работы после закрытия мраморных каменоломен и без дела шатающихся по набережной и проспекту Хамидийе, и на крестьян, приехавших в Арказ по делам. Люди, взиравшие на богато украшенный, изящный фасад, на большой балкон, с которого столь удобно было обращаться к народу, и на главный вход с белыми колоннами и широкой лестницей, вполне могли счесть, что распадающаяся Османская империя еще сильна и искренне прилагает усилия к тому, чтобы выглядеть сразу и верной исламу, и современной. Губернатору Сами-паше было приятно, что племянница султана и ее супруг поселятся в том же доме, где жил и работал он сам.

Едва войдя в выделенные им покои, состоящие из двух комнат, Пакизе-султан сразу почувствовала, как приятно там пахнет розовым мылом и деревом. У окна, из которого открывался замечательный вид на крепость, гавань и город с его чудесными садами, стоял столик. Взглянув на него, Пакизе-султан вспомнила, что в последние свои дни в Стамбуле, после счастливых событий, враз изменивших ее жизнь, она получила в подарок от сестры Хатидже стопку конвертов, две пачки роскошной писчей бумаги и изящный письменный прибор из серебра. «Милая моя Пакизе, – сказала Хатидже-султан любимой младшей сестренке при расставании, – ты едешь в Китай, в далекую сказочную страну, кто знает, что́ тебе там предстоит испытать и увидеть! Пообещай писать мне обо всем, что будет с тобой происходить. Смотри, сколько я даю тебе бумаги, – так пиши же побольше, и каждый день!» И Пакизе-султан пообещала любимой сестре сообщать ей обо всем, что увидит, услышит и переживет. Потом они обнялись и немного поплакали.

Глава 11

Тело Бонковского-паши между тем лежало двумя этажами ниже той комнаты, где, сидя за столиком у окна, писала письмо Пакизе-султан, – в кладовой, обложенное льдом, который принесли с кухни. Сначала останки главного санитарного инспектора доставили в больницу Теодоропулоса, но она была переполнена больными чумой, так что губернатор приказал перенести тело в свою резиденцию. Сами-паша намеревался устроить торжественные похороны при большом стечении народа, чтобы, с одной стороны, успокоить местную оппозицию, а равно и Абдул-Хамида и стамбульских чиновников, а с другой – устрашить убийц.

Получив известие о происшедшем, губернатор немедленно отправился на площадь Хрисополитиссы, осмотрел окровавленный, изуродованный труп Бонковского с обезображенным до неузнаваемости лицом, после чего, потрясенный увиденным, вернулся в свою резиденцию и сразу же распорядился начать аресты. За два дня, прошедших между убийством и приездом на остров доктора Нури, под стражу было взято около двадцати человек, принадлежащих к трем разным общественным группам.

В соответствии с приказом из Стамбула, прежде чем созвать заседание Карантинного комитета, губернатор пригласил в свой кабинет дамата Нури и начальника Надзорного управления Мазхара-эфенди и обсудил с ними положение дел.

– По моему убеждению, это убийство – результат заговора, – начал Сами-паша. – Пока мы не прольем свет на случившееся, пока не отыщем убийц, остановить эпидемию будет невозможно. Того же мнения придерживается его величество, оттого он и поручил вам оба эти задания. Если вы не будете постоянно держать в уме политическую сторону дела, здешние консулы обведут вас вокруг пальца, как малых детей.

68

Имеются в виду массовые убийства армян в 1894–1896 годах, по разным оценкам унесшие жизни от 50 до 300 тысяч человек.