Страница 10 из 14
– Обожди, не беги. – Марк взял еврея за плечо. – Нам сначала познакомиться нужно.
– А мы разве не познакомились?
– Сейчас я знаю, что ты умеешь с железом работать и что ты не из Польши. Скорее всего, ты еще и не Петр никакой.
– А что еще нужно? Дитрих же меня знает.
– Я-то не знаю, а с незнакомыми людьми мне работать не нравится. Вообще, если ты не знаешь, по традиции мы должны перед первым делом вместе напиться. Но раз у нас времени нет, то давай хоть трубку раскурим. Доктор, забивай свой табак.
Кляйн достал из кармана табакерку и трубку. Он нашел какого-то мутного торговца, который продавал всякие странные диковины, включая чудовищно крепкий табак с необычным вкусом. Доктор курил его редко и не очень любил им делиться. Но традиция есть традиция, и вскоре из трубки поднялся сладковатый дым.
– Ого, крепкий какой, – отметил Петр, закашлявшись после первой затяжки. – Но вкус интересный… Ладно, чего тебе рассказать?
– Откуда ты на самом деле?
– Из Новгорода. Там делать нечего, переехал сюда. Понял, что польским иудеям больше в делах верят. Ну и начал притворяться.
– Чем, кроме воровства, занимаешься?
– Да я сам и не ворую почти. Я в мастерской работаю. Но там хозяин ленивый и слепой почти, в мои дела не лезет. Так что на стороне подрабатываю: пашпорты делаю, документы, с металлами работаю, с деревом. И для честной публики, и для ваших.
Еврей снова закашлялся и передал трубку Марку.
– Понятно, умелец. Чего о благородных этих думаешь?
– Я вам так скажу: если кто-то в России умеет быть осторожным, так это наш избранный народ. При всей скромности могу заявить, что чувство опасности у меня хорошо развито. И в этих двух я большой подлости пока не замечаю. А тебе-то вопросы задавать можно?
– Ну попробуй.
– Ты как французскому научился?
– У барина выучил, когда мальцом был. Пробовал немецкий освоить, но там язык сломаешь.
Кляйн усмехнулся.
– Понятно. А откуда… Какой у вас табак странный, меня прям размазывает. Откуда магазин у тебя?
– Накопил, приобрел, – соврал Марк. – Даже в коллегии оформлен. Я там асессору заношу подаяния, меня не трогают.
– Хорошее дело. Слушай, немец, я сейчас подумал – я ведь про тебя тоже мало чего знаю. Ты откуда сам?
– Из Смоленска. Дедушка еще при царе Петре сюда переехал из Баварии – он врачом был, мой отец тоже лечил, ну и меня научил. Семейная профессия.
– А как с лихими людьми спутался?
– Завалился однажды ко мне один, с порезанной ногой. Я его зашил, он попросил деньги краденые спрятать. Ну и понеслось…
Воры с минуту молча стояли, передавая трубку по кругу и радуясь солнцу. Дворовой нетерпеливо откашлялся и что-то проворчал себе под нос.
– Слушайте, а вам не страшно? – снова заговорил Петр. – То есть воровать-то, понятно, дело привычное. Но с такими деньгами… Не знаю, даже не по себе мне как-то. Вот у вас какой самой большой улов был?
Марк задумался. Столько обнесенных домов и карманов, столько распроданных мелочей. И все такое несущественное…
– Ничего и близко похожего не было, – со вздохом признал вор. – Но думаю, что так и должно быть. Доброго человека Бог за труды вознаграждает. Я никаких больших грехов на душу не брал, только по мелочи бедокурил. Поэтому считаю все это заслуженной благодатью, маленьким таким чудом. И вам советую.
– А мне вот кажется, что ничего необычного не происходит. – Кляйн приглаживал усы и волосы, всматриваясь в свое отражение в окне кареты. – Для нас десять тысяч могут быть огромными деньгами. Но дворяне к таким суммам привыкли. При дворе в карты играют на миллионы. Так что воспринимайте это как обычную работу, просто заказчик необычный.
Где-то на соседней улице запели тягучую крестьянскую песню. День медленно превращался из теплого в жаркий.
Черная работа
В десятке верст к югу от Москвы, в сердце густого леса стояла чудом уцелевшая под давлением времени церковь. Выглядела она не просто старой – было удивительно, что она вообще стоит. Ее стены были покрыты мхом, бревна почернели, от дощатой крыши отвалились целые куски, маленькая квадратная колокольня накренилась под пугающим углом. От заросшей тропинки строение отделял высокий частокол, который смотрелся бы намного уместнее в солдатском лагере где-нибудь в Сибири.
При всей внешней враждебности и мрачности Василию это место нравилось. Было в нем что-то очень старое, правильное. Ему всегда казалось, что места веры должны быть именно такими, а не цветными и разукрашенными. Однажды он высказался об этом вслух. Окружающие на него зашикали и обозвали еретиком. С тех пор свои предпочтения в религиозной архитектуре он держал при себе.
Когда эту церковь построили, никто точно сказать не мог. О ней вообще мало кто знал, постоянных прихожан у нее не было. Поэтому атаман Борис Смехоченко, также известный как Резчик, решил устроить свою летнюю резиденцию именно там.
– Вась, иди пока сам, – с трудом выдавил Анвар. – Я скоро тоже буду, только передохну тут…
Утро у татарина было тяжелое. После тяжелого самогона и колбасы спорной свежести он приобрел желто-зеленоватый оттенок кожи и то и дело хватался за живот. Василий сочувственно ухмыльнулся, взвалил на плечи мешки и пошел вперед.
Ворота были не заперты, петляющая дорожка вела к крыльцу. Там сидел округлый поп с кустистыми седыми бровями и широкой улыбкой. Хозяин был под стать месту – старый и странный.
– Привет, Вася! – пробасил он. – Давно не виделись.
– Привет, отец. Как дела у вас?
– Хорошо дела у нас, хорошо. Топорами трудимся, Божьи дела исполняем.
– Это какие же дела такие?
– Если такое спрашиваешь – значит, не надо тебе спрашивать.
Поп глубокомысленно ткнул пальцем в небо. Как собеседник он Василию не очень нравился.
– Где начальство мое?
– Там, у себя сидит. Передай, что я от него Псалтирь обратно жду!
За церковью располагались огород, хлев, колодец и маленький дом. Жить там, вероятно, должны были послушники, но в забытом месте таких не имелось.
Сам атаман согнулся над грядкой и размеренно работал мотыгой. Сутулый, худощавый, с редкими седыми волосами, в простой рабочей рубахе, Резчик выглядел как обычный усыхающий старик. Особенно на фоне сидевшего рядом гиганта в сером засаленном сюртуке, с косыми плечами, рыжей бородой и блестящей на солнце лысиной – Кузьмы Пушкаря.
Василий тихо вздохнул. В последние дни ему везло на неожиданные встречи с коллегами.
– Чего сажаешь, атаман?
– Здесь морковку, там вон огурцы, – не поворачиваясь, ответил Резчик. – Земля здесь хорошая, все растет.
С размаху воткнув мотыгу в землю, Резчик потянулся и зевнул. Старческое лицо покрывали морщины и шрамы, но примечательнее всего были его глаза – большие, водянистые, голубые. Они всегда смотрели куда-то очень глубоко, будто под кожу.
– А чего вола своего не запряг? – Василий кивнул в сторону Кузьмы.
Пушкарь только показал зубы – то ли в улыбке, то ли в оскале.
– Он уже свое отработал, припасы мне из города привез. – Атаман посмотрел на мешки. – А ты чего притащил? Не обманул нас секретарь?
– Не обманул, взяли…
– Да тихо ты! Не здесь, пойдем в дом.
Жил Резчик скромно – в комнате его богатство выдавали только иконы в позолоченных рамках и большой сундук в углу. Атаман вытянул из-под лавки старую кавалерийскую саблю и вскрыл один мешок. Вытащил слиток серебра, придирчиво осмотрел, взвесил в руке.
– Приличное, да. Как прошло, рассказывай.
– Как ты говорил. Приехали в село, на следующий день в лес пошли, там еще два дня прождали. Потом конвой поймали – просто карета, один солдат охранял. Он не дурак оказался, драться не стал. Забрали товар, закопали, отсиделись у реки. Два патруля видели, но не попались. Потом вернулись, еще день прождали и поехали обратно.
– Молодцы, все правильно сделали. – Резчик удовлетворенно кивнул. – Все как я учил. Знаю, долго прятаться пришлось. Но с такими вещами лучше перебояться, чем недобояться…