Страница 3 из 66
Кристофер остановил взгляд на последней, указал в ее сторону длинным безымянным пальцем, обратив на себя внимание бариста.
— Кусочек шарлотки, эспрессо, сахар, корица. И как можно больше нежности, любви и…
Он столкнулся с блестящими глазами бариста, что заставили его замолчать, оборвав себя на полупредложении. Что-то в мозгу Кристофера щелкнуло, будто по велению часового механизма, тяжелый резиновый молоточек ударил по затылку его, отскочил — и ударил снова, оставив Кристофера лишь поскуливать.
— У вас давление? Может, лучше чай? Имбирный зеленый чай — лучшее средство для успокоения…
Бариста достал шарлотку из камеры, сунул в серебряную микроволновую печь за спиной. Нажатие кнопок сопровождалось писком, который снова ударил по Кристоферу. Бариста потянулся под стойку, извлек несколько мелких таблеток и выложил перед посетителем. Не задавая вопросов, тот кинул их себе в рот, запрокинул голову, глотая.
Бариста протянул руку, улыбнувшись, смотря в глаза посетителю.
— Христофер.
— Кристофер.
Оба усмехнулись, перед посетителем появилась шарлотка и серебряная ложечка.
Кристофер перемешал сахар в темной, чуть вязкой жидкости кофе, скрябая по дну чашки, усеянному гущей. Затем ложечку вынул, положил на край блюдца, потянулся к пирогу руками, когда его прервал голос бариста. Низкий, чуть гулкий, с легкой хрипотцой и свистом, одновременно с этим максимально спокойный, несущий вокруг себя облачко умиротворения.
— Вы не местный, да?
— Верно, родом достаточно отседа, — он специально коверкал слова, будто бы привлеченного внимания казалось мало, хотелось — больше.
— Местные оставляют ложечку, — пояснил Христофер, указывая на блюдце. — Хотя и считают, что она мешает семейному счастью. Суеверия никогда отсюда не уйдут… А чем вы занимаетесь? Ничего, что я — вот так вот?
Кристофер лишь улыбнулся одной из снисходительных улыбок, меняя выражения лица столь быстро, будто бы менял карнавальные маски на длинной палочке.
— Кандидат наук в области теологии по направлениям: Вавилон, Ассирия, раннее христианство.
— Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем…
— Исаия: глава первая, стих седьмой, если это вопрос. Я даже немного оскорблен! — Кристофер развернул плечи, хлебнул из белоснежной чашки, не отрывая взгляд от нового знакомого.
— Ни в коем случае не хотел обидеть. А я этой кофейней владею. А на выходных — пишу.
— Книги?
— Картины.
— Гм…
— Хотите, вас тоже напишу, Кристофер!
По телу посетителя прошелся холодок, исходящий одновременно из груди и поясницы, охватывающий шею, голову до корней волос, отдаваясь в затылке и под лопатками. Засосало под ложечкой, Кристофер встряхнулся, пока бариста искал свою визитку, царапая на обратной стороне адрес черной шариковой ручкой.
— В выходные всегда дома. Будет интересно — забегайте…
Повинуясь абсолютно непонятному для него самого порыву, Кристофер выхватил у Христофера ручку, нашел на стойке салфетку, начертил жирный, темнеющий христианский крест, а над ним — дугу.
Когда Христофер дочертил рыбу, их губы одинаково сжались в бритвенно тонкую полосу. Преступление? Нет, вовсе нет. Встретимся там, где нет темноты.
Обязательно, подумал Кристофер, обязательно забегу…
***
Игнатий Павлович Мартовский — то ли финн, то ли эстонец, которому чуть за сорок. У него всегда были холодные глаза северного человека, стеклянно-голубые, как у рыбы. Несколько капилляров в его глазах всегда были лопнуты, от этого белок его глаз всегда был пронизан тоненькими алыми полосками крови. У него были светлые, рыжеватые волосы, на которых местами проступала ранняя седина, и оттого голова его венчалась абсолютно разными оттенками цветов.
На лице Кристофера одновременно играли желваки и улыбка, когда номер квартиры, золотой цифрой приклеенной к двери на двусторонний скотч, совпал с номером квартиры на листочке, который благочестиво подарила ему демоничка с рынка. Обитая темной тканью черная дверь, на которой воспаленный глаз квадратного красного глазка закрылся пальцем сразу, как только Кристофер подошел к двери достаточно близко. Обожгло пальцы. Где-то далеко, совсем в глубинах сознания и тела, слабенький магический потенциал отозвался на чары, которыми была дверь оплетена. Пусть практик из Кристофера был слабый, тот мастерски осмотрел ту часть чар, которую мог заметить человеческим взором. В порог были вбиты ржавые иглы, под потолком в сети паутин свисала монетка. Будь у него зрение чуть лучше, он разглядел бы козлиную голову вместо орла на реверсе ее. Кристофер точно знал, что паутина эта уже давно не является жилищем для паукообразного. Тот, вероятно, чувствуя магию, как любое животное, или со страхом, на который только способен его несовершенный примитивный мозг, убежал отсюда как можно дальше, или, перенасыщенный силой символа, попросту сдох.
Вспоминая, как хорошо простреливаются двери насквозь, Кристофер отошел чуть вбок, все еще держа одну руку на глазке, а второй, держащей Ярыгина, стукнул по косяку двери, вдыхая и выдыхая в попытках успокоить бешено бьющееся сердце.
За дверью послышались невнятные голоса, потом странной шорох, словно что-то тащили по полу, перемежаемый звяканьем чего-то мелкого и железного. В замке заковырялись ключи, хватило пары резких оборотов, чтобы дверь широко, чуть не с ноги, распахнулась перед Кристофером.
На пороге, хмурясь, стоял молодой парень, зеленоглазый, с лохматыми светлыми волосами. На первый взгляд совсем обычный, ничем не примечательный: ни лицом, каких на улице встретишь тысячи, ни одеждой — некогда черные, а ныне посеревшие джинсы и футболка на пару размеров больше, чем нужно. Но за спиной его, подобно императорской мантии, простирались тяжелые черные крылья. Среди перьев запуталось что-то блестящее, слишком много железа, чтобы быть случайностью. Скорее — пирсинг, какие-то заклепки, кольца и цепочки.
Падший, небрежно облокотясь на дверную ручку, уставился на гостя, предлагая ему говорить первому.
Прежде слов в разговор вступил черный хромированный пистолет, крепко лежащий в руке Кристофера и упирающийся почти в лоб ангела. Чуть ниже, между глаз, повыше переносицы. Тот дернул уголком рта, словно намеревался усмехнуться, но резко передумал. В остальном же, позы не изменил, только напрягся, зашуршал и зазвенел перьями.
Деревянные конечности тогда вдруг отмерли, стали как всегда пластичными. На секунду показалось, что Кристофер чувствует каждую свою мышцу, кроме той, что от запястья идет к пальцам. Кроме той, что прямо сейчас готова сократиться, заставив палец согнуться и нажать на спусковой крючок. Он улыбнулся, почти рассмеялся, чуть продвинулся вперед, пробуя, сможет ли перейти порог. Вроде выходило.
— Ах, как хочется испортить что-нибудь прекрасное! Скажи-ка мне, малыш, где дядя Игнат? Можешь не говорить, я найду сам. С шваброй в руке, оттирающего твой ихор с пола.
— Дядь, ты ебанутый? — мрачно уточнил парень. И, не дав Кристоферу ответить, крикнул, чуть обернувшись назад, начисто игнорируя дуло пистолета перед своим лицом: — Март, тут к тебе какая-то истеричка!
С лицом, как у довольного поседевшего Бегемота, с маузером в руках в коридор вышел Игнат Мартовский, ничуть не изменившийся за последние полгода. Хотя Кристофер уже готов был увидеть ссутулившегося мужчину с залысинами, но Игнат Палыч все еще не хотел выглядеть на свой возраст, даже иногда его скрывающий. В каких-то серовато-синих джинсах и белой рубахе, которая делала его глаза будто бы еще более синими, он смотрел на Кристофера со смешанными чувствами. Ему вроде бы хотелось улыбнуться и порадоваться, что тот зашел к чаю, а вроде бы пристрелить на месте. Но держала одна-единственная мысль «нельзя».
— Ты гостей мне пугаешь, урод. Убери птицу, бляха-муха. Если пришел стрелять — стреляй, а там глянем. Если в гости или по делу — убирай и проходи. Истеричка, и правда. Не забудь ноги вытереть и выключить свет в коридоре.
Мальчишка, прищурясь, медленно отвел от своего лица пистолет, пристально, гипнотизирующе глядя на Кристофера. Было в нем что-то такое, что вызывало смутные ассоциации с изготовившейся к броску змейкой.