Страница 4 из 11
Они родные не по крови, но в Вирене слишком много от них.
— Специально подсчитали, чтобы ты успел вернуться. Если что, перенесли бы на пару деньков. Все равно в спешке устраиваем.
— С азартом! Это правильно, так со скукотой и нужно бороться!
Вирен тоже отлично их знает.
Постоянно крутится в доме Кара, переселившаяся к ним на раскладушку, но по половине дня где-то пропадающая; дела Ада невозможно оставить, на плечах Сатаны лежит слишком много, хотя последние волнения после восстания Высших давно улеглись. Но, сталкиваясь с ней в коридоре, Ян всегда радостно улыбается. Кара — часть их семьи, и ему кажется единственно правильным, что она сейчас рядом.
— Ты какой-то слишком милый сегодня, почти никого не ненавидишь, — заявляет Кара Владу, вваливаясь на кухню и поспешно наливая себе стакан воды. — Если бы у тебя были красные глаза, я бы точно заподозрила, что ты опять гладил кошек. Много кошек.
— Я пил. Водку, — раздельно выговаривает Влад.
— О, у тебя кризис среднего возраста?.. Мне часто рассказывали, у людей такое бывает. Не бойся, это пройдет.
— У меня свадьба.
— И это тоже пройдет, мой друг.
Подмигивая Яну, Кара хлопает его по плечу, закусывает сигарету из пачки и благодарно хмыкает, когда он щелкает колесиком старой, полувыдохшейся зажигалки и кончик сигареты плотно обхватывает пляшущий огонек — не магический, а человечий, прирученный.
Пили они с Владом вместе, но Ян не хочет показывать, что они оба боятся. Ему кажется, что Кара понимает без слов, без контракта — вот так, с лету.
— Вас волнует шумиха вокруг этой свадьбы, не так ли? — уточняет она.
— Что-нибудь может произойти. Мы не уверены, что, — говорит Влад. — Не забывай про защитные амулеты, и все будет хорошо.
— Защита — для слабых, — своенравничает Кара, отмахиваясь.
6.
— Бывшая моя… Илонка — помнишь? И та хотела приехать, но ограничилась поздравлениями. Ума не приложу, откуда достала адрес, — говорит Ян, быстро отстукивая по клавишам. Рядом мерцает амулет-переводчик: венгерский он, признаться, подзабыл.
— Это не на ней ли ты хотел жениться? — хмыкает Влад, заглядывая через плечо и теплым дыханием обдавая ухо. — Как-то слишком охотно она тебя отпускала в Петербург.
— Нет, не на ней… Не стоило говорить?
— Вот еще. Ты не дурак, чтобы мне о ней рассказывать, если б был повод. Хорошие следователи на такой ерунде не попадаются… — Рассмеявшись, Влад ерошит его волосы, осторожно перебирает. — У нас ведь контракт, я чувствую, когда ты говоришь правду.
Разворачиваясь на кресле аккуратно, медленно, чтоб Влада не сбить, Ян устало улыбается. Когда Влад надежно приобнимает, чувствует, как у того улетучиваются последние сомнения. Письмо, сплошь состоящее из формальностей, канцелярщины и расплывчатых благодарностей за то, что Илонка не забывает старого друга, отправляется на венгерский адрес.
— Забавно, — неуверенно говорит Влад, — ты вроде… ну, симпатичный. Отчего тебя никто не заграбастал…
— Спасибо, Войцек, уж перед свадьбой мне об этом надо было узнать. Симпатичный, надо же! — ершится Ян. — Будут еще комплименты на уровне детского сада или я зря надеюсь?
— А ты думал — все демоницы на меня западают? Которые на приемах вокруг вьются — да половина пытается разузнать про сурового господина инквизитора, и вовсе не для меня они вываливаются из декольте. Если б ты танцевал, они бы тебя порвали — или друг друга за право первого вальса.
Рассматривать с такой стороны шумные вечера в Аду, будто вылезшие со страниц незабвенной «Войны и мира» со всем сопутствующим, забавно, и Ян взвешивает его слова, прикидывает. Размышляет, избавит ли пара колец от демонского внимания.
— Я… довольно сложный человек, — размышляет он. — Пока в лоб не скажут, могу и не заметить. Не умею, наверное, думать в эту сторону: я все время о работе, о долге. Кажется, до того, как мы встретились, я был очень одинок.
И вздрагивает, понимая, как близок к истине.
— Я на тебя упал, — смеется Влад. — Достаточно прямолинейно получилось? А знаешь… А когда ты понял?
— Не знаю, — помедлив, говорит Ян. — Оно как будто всегда со мной было. Ты мой напарник, и мне скоро стало казаться, что я знаю тебя не одну сотню лет, что нет на свете человека ближе тебя. А ты разве помнишь…
— Мы сидели на арене, — ровно отвечает Влад, — и ты рассказывал о своем детстве. Я был мертв, моральный урод, отвыкший от эмоций… Я мучился бездельем, не находил утешения во всех развлечениях Ада. А ты вдруг заставил меня почувствовать — и так ярко… Так больно. Я тогда понял, что стану тебя защищать. Словно все случившееся вдруг стало моей виной — нет, виной всего мира! Что никого не было рядом, чтобы тебя спасти. И я сказал себе, что больше такого никогда не повторится.
— И ты год ничего не говорил?..
— Я защищал; думал, этого вполне достаточно. Я вообще-то очень ценю личное пространство, и…
— Ты на меня упал.
— Да, случайно получилось, — смущенно ухмыляется Влад. — Зато как удачно. Если б я тогда не потерял равновесие, кто знает, может, мы бы здесь не были — или это были бы не мы. Ты сам недавно говорил про проклятую бабочку, помахивающую крыльями и повергающую целые миры…
— Да нет, были бы. Но все могло не так красиво получиться.
Они сидят немного в тишине, а потом Ян чувствует, как помимо воли из груди рвется жалкий, человеческий всхлип — тело, выточенное из мрака, хрупко и слабо. Испуганно отстранившись, Влад заглядывает ему в лицо.
— Ты всегда защищал меня, а я не смог, — кривя губы, выговаривает Ян. — Меня не было, когда я стал тебе нужнее всего… Ты отдал магию, а я не смог тебе помочь. Уберечь. Я бы сам наизнанку вывернулся, я бы что-то придумал. Что из меня за напарник — не говоря про остальное? Прости меня. Прости.
Он вздрагивает, закрывая глаза.
— Я сам захотел отдать, Ян, — мягко шепчет Влад, проскальзывая рукой по его щеке, стирая что-то. — И мне не жаль: больше всего я хотел жить. И мы живем — разве нет? Сейчас — по-настоящему, не в вечной битве, не в кровавой революции, не в магической дуэли.
— Живем, — соглашается Ян неровным голосом.
7.
Гости прибывают не только днем. Не только в реальности.
Тем вечером Ян, умаявшийся за отчетом, ложится спать вымотанным — и потому немного расслабленным. Отличный способ справиться со стрессом, что бы Влад ни болтал. Возясь рядом, Влад устраивается под боком, комкает одеяла, превращая их в мягкое гнездо, и уютно тычется носом в затылок, обдает теплым дыханием; урчит что-то добродушное — спокойной ночи желает.
И в этот момент Ян думает, что счастлив.
Потом, часа эдак в два, Ян неожиданно просыпается. Какая-то сила выдергивает его с дивана, заставляет мгновенно подорваться. Все в туманной дымке, прячущейся в углах и клубящейся там, а Ян зачем-то шатается на кухню.
За столом сидит женщина, хотя Ян твердо уверен, что никого в доме нет, кроме него, Влада и Джека, что дверь накрепко заперта, а еще на ней добрый десяток мощных заклинаний, которые вцепились бы незваному гостю в глотку крепче адских псов, выкусывая трахею.
У нее родные серые, волковатые глаза и улыбка-оскал, улыбка-выпад; бледное красивое лицо, острые росчерки скул, темные губы. Откидываясь на высокую спинку стула, она сидит полноправной хозяйкой его дома, и Ян тепло улыбается. Путается взглядом в густых, ведьмински растрепанных волосах смоляного цвета. Следит, как длинное платье, сотканное из парчовой темноты, стекает на холодный пол. От нее пахнет свежестью лесной ночи.
Он инквизитор, он живет с Владом Войцеком мимолетных пятнадцать лет — и ничему не удивляется.
— Доброй ночи, пани Катарина, — вежливо выговаривает Ян. — Чаю хотите?
— Сколько раз говорила: зови меня бабушкой! — сердечно напоминает она, и в белозубой ее улыбке Ян видит выступающие клыки — совсем как у ее внука. — Пора бы привыкнуть, — серьезнее произносит Катарина, — что все ваши действия баламутят многие миры, мой бедный Янек. Каждый неосторожный шаг — отзвук на самой изнанке, сдвиг. Вы изменили историю, и с вами считаются, ненавидят и превозносят. Если б вы жили тихо, — печально вздыхает она, — да я сама не умела так.