Страница 25 из 43
— Пусть Любава приготовит для него сонное зелье, поднесет с вином, она мастерица, — подсказал Вольга. — Проснется, ничего не вспомнит. А ты смотри постыдливее… Главное, чтобы твое пребывание здесь не затянулось, иначе могут решить, будто ты бесплодна, а в таком случае разговор короток… А у вас с Ванькой никогда?..
— Он же почти мертвец, какие дети… — вздохнула Марья. — И что бы это поменяло?
— Почти, — мявкнул Вольга, взмахнув хвостом. — Не бери в голову, это я сам пытаюсь понять, сколько в нем осталось людского и сколько он перетерпит в китежском плену. Должно быть, ему тут даже пола и стен больно касаться. Понимаешь, здоровому обычному человеку эта живая вода — ничто, как мертвому припарки.
Даже стыдно было, что, пока Кощея мучают где-то внизу, она способна думать о такой глупости — о том, как ей мерзко выходить замуж за кого-то другого! Марья постаралась выбросить это из головы до поры до времени.
— Я подумала, если этот отец Михаил, который сегодня меня отмаливал, духовник княжича, может, он хочет его выдвинуть искренне? — спросила Марья. — Он же должен с младенчества Ивана знать, правда? Я попробую поговорить с ним. Никто не удивится, если та, кто вернулась из такого темного места, захочет обратиться за помощью к Белобогу.
— Хорошая мысль, — одобрил Вольга. — Но будь… осторожнее. Жрецы умеют понимать людей. Услышишь столько покаяний — хоть что-то да поймешь в человеческой душе. Он может нас раскрыть.
— Я смогу обмануть.
Вольга усмехнулся — конечно, он долгие годы учился проводить людей. У Кощея были сотни историй о побратиме, в большинство из которых Марья не верила, но их было забавно слушать порой.
— Почему ты пришел, Вольга?
— Не знаю, — признался он. — Захотел и пришел.
Это все было пустое: никто не отважился бы преодолеть путь от Лихолесья без цели.
Он рассказал, что нечисть, не готовая драться, отступила от Лихолесья, укрылась в Казани, пользуясь недавним соглашением Кощея с тамошним ханом, а волкодлаки и лесные создания сдерживают Китеж у леса… Взволновавшись, Марья подумала, что полагаться на ордынцев — ошибка, но Вольга выглядел уверенно (насколько так можно сказать о коте), он смог унять ее подозрения.
— Спасибо, что не оставил нас, — прошептала Марья, протянула руку и, сомневаясь, погладила кота по мягкой гибкой спине.
— Ваня хотел, чтобы я следил за тобой, будто нянька, но Лихолесье нуждается во мне, — объяснил Вольга, явно стараясь не звучать так, словно оправдывается. — Буду навещать иногда да подсказывать. Ты ищи ответы…
Марья кивнула. Хотя она не знала, с чего начать, никак не могла нащупать кончик нитки, чтобы распутывать пухлый шерстяной клубок загадок, она подумала, что должна постараться изо всех сил.
— Ты никогда не слышал про князя Василия Черниговского? — спросила Марья, нашарившая след. Вольга задумчиво наклонил голову набок и подергал подвижными кошачьими ушами. — Мне кажется, он нечисть… Или нечто подобное. Создание Чернобога. А может, он проклят?
— Нечисти не выжить на земле Белобога… — протянул Вольга. — Даже если он приспособился и привык к мучению, как твоя маленькая ведьма пытается, жрецы Белого бога вздернут его на кресте. Они не терпят ничего, что таит тьму.
— Не вздернут, если он друг княжича. А если Иван покрывает нечисть, это может… что-то начать, что-то большое, — слегка сбилась Марья.
Она еще не придумала, кому и как она могла бы подкинуть эти тайны. Церкви, способной уничтожить молодого княжича, который, как и многие люди, обманывал ради себя и друзей? Но возвышение жрецов грозило завершиться еще более страшной войной с Лихолесьем…
— Это интересно, — наконец сказал Вольга. — Я разузнаю про него — постараюсь. Держись, Марья, и будь храброй.
Он запрыгнул на подоконник и исчез в ночной темноте, обернувшись бесшумной совой, а Марье осталось лишь тоскливо смотреть на лунное небо и тоже мечтать о свободном полете, о возвращении домой, в Лихолесье.
***
Следующий день начался с привычных ритуалов: ее умыли, расчесали и одели в новое платье, куда более роскошное, чем дорожное. Поговорив с ними, она подумала, что нашла общий язык со слугами в княжеском доме — Марья по-прежнему оставалась скромной и вежливой с девушками. Если бы не молитвы, которые они непременно прочитали с утра, Марья могла бы отрешиться и представить, что она в тереме Кощея, а вокруг нее услужливые ведьмы. Но время молебна провозгласил колокол, и Марья припала на колени у красного угла. Слов не знала, однако шевелила губами.
А потом ей сообщили, что она встретится с княжичем Иваном. Старый слуга, явившийся к ней, подслеповато моргал, глядя на нее, и наверняка не заметил, как Марья ликующе оскалилась. Но она поблагодарила его и с миром отпустила. Марье было страшно любопытно; в ней горело какое-то злое, дикое чувство. Она хотела видеть глаза своего врага, иначе расправа над ним, мысленно проводимая ей еженощно, была неполной, незавершенной.
Девушки замечали молчание Марьи, постаравшейся заключить свое пылкое сердце в броню из стальных пластин, и ошибочно принимали его за страх, сковавший все ее члены. Но Марья ждала, таилась, как гадюка в высокой траве, истекающая холодным ядом.
— Не бойтесь, княжна, он сказочно красив, — рассказывали ей увлеченно. — И умелый воин… и охотник! Он будет добр с вами.
Ее подбадривали и убеждали в смелости княжича, в том, что он прекраснее зари, расписывали его неземную красу, словно он был не женихом, а каким-то украшением заморским… Она замечала, как загорались их глаза при разговоре об Иване — конечно, все девушки были в него влюблены без памяти.
Марья оставалась безмолвна, да и девушки бы не поняли ее, а она все опасалась увлечься и сболтнуть что-то лишнее, что раскроет их с Кощеем. В городе, донесла ей верная Любава, которой под охраной дюжих дружинников позволили выйти якобы в поисках родичей, говорили, что княжич спас Марью Всеславну, несчастную княжну Ярославскую. Услышав это, Марья визгливо хохотнула, но тут же захлопнула рот ладонью. Уж конечно, кто бы подумал, что беспомощная девица сама сковала страшенного Кощея и приволокла его в руки праздно стоящему китежскому войску! В Лихолесье ее заслуги, обыкновенно военные, никогда не отбирали, да и не находилось желающих взять ответственность за учиненную ей бойню…
К приготовлениям к встрече с женихом Марья отнеслась спокойно и позволила себя заново наряжать и расчесывать, хотя в Лихолесье не привыкла часто переодеваться.
— Вплетите вот что, — попросила Марья, показывая гребень. — Это подарок моего отца, пусть будет при мне.
Ей показалось, девушки обрадовались, что княжна оттаяла и хочет прихорошиться. Но гребень был ее единственным оружием.
— Вы не смотрите в глаза княжичу, — советовали ей, — иначе он сочтет вас грубой.
И совсем не той женой, что нужна наследнику крепкого китежского престола… В другое время Марья обрадовалась бы, не боясь, что ее отошлют прочь, вернут в опостылевший отцовский дом — пусть так, лучше остаться в девках (Марья уверена была, что отец, не жалующий жрецов Белобога, не отдал бы ее в монастырь). Но Марье нужно было удержаться в Китеже, войти в доверие княжичу и нанести губительный удар.
Ее отвели в светлые палаты — по пути Марья старалась запомнить петляющую дорогу. Все тот же старый слуга оглядел Марью и молчаливо кивнул, пропуская ее. У дверей стояли дружинники с мечами, выглядящие грозно и решительно. Если бы она решилась убить Ивана прямо здесь, Марья сама бы долго не прожила — и не смогла бы освободить мужа, что было страшнее.
Все было похоже на гостевые покои, в которых поселилась Марья, и ее начали раздражать эти сложности. На лавке у окна сидел юноша, трудившийся над луком — Марья сразу поняла, что он правит растянувшуюся тетиву, но смолчала. Лица его она не видела, лишь светлые кудри, вспыхивающие на солнце, льющемся в окно. Услышав ее шаги, он торопливо отложил работу, взметнулся.
— Рад встрече, Марья Всеславна, — ласково произнес княжич, с любопытством глядя на нее. — Верно, слухи о вашей красоте так же правдивы, как и слухи о храбрости. Я бы с удовольствием послушал, как вы победили это чудовище…