Страница 19 из 43
— Я знаю это лучше всех. Разве мне не страшно за своего брата? Ты же не думаешь, что я смогу хладнокровно пожертвовать Ваней, чтобы… что? Мне нечего делить с Китеж-градом. Это не моя война. И не твоя, Марья Моревна, но ты сражаешься в ней вдвое яростнее любого, кто обижен служителями Белобога.
Марья заметила, что у Вольги тоже отчаянный и бессонный взгляд загнанного зверя, как, должно быть, и у нее. Он оглядывался, часто вдыхая — коротко, рвано, словно его душили. И все-таки он смог укоризненно посмотреть на Марью, что ей стало мучительно неловко.
— Княжич мечтает заполучить меня, а значит, это мое дело и моей оскорбленной чести, — поспорила Марья. — Именно поэтому я имею право отрубить его голову…
— Ты оправдываешь жажду крови. Это не по мне. Я предпочел бы, чтобы это окончилось быстрее и, возможно, бесчестнее… Но вы с ним слишком упрямые и гордые для бегства! — бессильно прорычал Вольга.
— Тогда отправься в Китеж и перережь княжичу горло, — накинулась на него Марья. — Разве ты не способен на это? Обернись птицей и впорхни в его покои…
— Он не позволит мне, ты понимаешь! Он живет местью Китежу, как бы тебе ни хотелось облечь это в сказку о вечной любви! Вот что им движет и вот что его убьет. Что мы можем сделать? Перед этими это… темными желаниями? Но это не сила Чернобога побуждает его к убийству и бойне, а обычная человеческая обида!
— Ну, и чего ты хочешь? Чтобы мы прекратили это? — накинулась на него Марья.
— Я уже не знаю, чего хочу, — огрызнулся Вольга. — Единственное, чего я желаю, это чтобы все мы вернулись целыми.
— Перестаньте! — рявкнул Кощей. — Мы не победим, если попытаемся переубивать друг друга!
— Прости, — кисло проговорил Вольга, низко склонив голову.
Он отошел от них, словно не желал, чтобы его колдовство задело Марью с Кощеем. Она с любопытством наблюдала за превращением Вольги; как-то раз муж рассказал ей, что обычный оборотень, какие изрядно водились в посаде, должен кувырнуться через нож, чтобы принять второе обличье, но для Вольги превращение было естественно и легко. Мгновение — и перед ними стоял огромный серый волк с знакомыми золотистыми глазами. Он боднул Кощея в бок, заставив его пошатнуться из-за связанных рук, замел хвостом по-собачьи, а потом поднял лобастую голову к рассветающему небу и завыл.
Волкодлаки откликнулись ему торжественными переливами. Марья взобралась на лошадь, за ней посадили неловкого из-за веревок Кощея, а на крупе едва удерживалась Любава, которой пришлось в ужасе схватиться за него, чтобы не свалиться. Марья оглянулась на волчью свиту, вдохнула поглубже и тронула бока лошади, посылая ее вперед.
Она была уверена, что китежцы не поймут переливы волчьей песни, они покажутся им угрозой, проклятием, воем захлебывающейся от злобы своры. Но волкодлаки провожали их и желали им удачи. Марья много раз охотилась с ними, что различала тонкие отзвуки в полотне дикого воя, разлившегося по притихшему Лихолесью. Перед ней сами собой расступались ветки, а на приличном отдалении держалась стая, создавая видимость угрозы…
Впервые за несколько лет Марья покинула Лихолесье — не считая приграничных стычек, когда она невольно оказывалась в степи, погнавшись за врагом. Нет, она высвободилась из своей клети, которая, хоть и полюбилась ей, оставалась всего лишь клочком земли посреди угрюмого леса. Весь мир простирался перед ней, вольный ветер запутался в волосах, и Марья невольно ахнула… Но вскоре вспомнила, что ей нужно сдаться китежскому войску, растекшемуся по ту сторону реки у деревьев. Свободна — и вынуждена притворяться беспомощной девицей. Стиснув зубы, Марья направила лошадь прямо туда, к войскам, и взмолилась какому-то из сошедшихся в битве богов, чтобы китежцы прежде присмотрелись, а после начали стрелять по стремительно приближающемуся всаднику.
Она заметила, как по бокам мелькнуло несколько конных — разведка, которую посылали прямо к воде, чтобы они до боли в глазах всматривались в темный подлесок. Благодаря им, бросившимся к главным силам, Марья осталась жива: в ней признали беглянку, а не главу волкодлачьей стаи, хвостом следовавшей за ее лошадью. Вперед выдвинулись несколько отрядов — Марья скосила, пересекла поле, направляясь туда, где реяли флаги. Не решилась оборачиваться, чтобы видеть, как стая встречается с воинами Китеж-града. Погоня была лишь показной, но драться нужно было по-настоящему.
Стало жаль, что Марья не может сразиться вместе с волкодлаками. Их было куда меньше, чем людей в сборном войске Китежа — подъезжая к стану, Марья различала стяги разных князей. Не один Ярославль явился поддержать княжича Ивана, но и Чернигов, Нижний Новгород… Резко дернув поводья, Марья остановила коня, когда навстречу ей выбежали воины — лиц их она не видела под шлемами, но могла догадаться, что под ними кроются яростные оскалы. Позади разливался скулеж волкодлаков, слышался звон стали. Лошадь заходила под Марьей, напуганная грохотом сечи и обнаженным оружием перед мордой. Любава позади пискнула, чуть не свалившись. Кощей молчал — Марья даже успела забыть, что он за ее спиной, а точнее, старалась не думать, что ей предстоит предать мужа, пусть и понарошку.
— Помогите! — завопила Марья, отпуская поводья и вздергивая руки, чтобы встретившие ее воины видели, что она всего лишь безоружная перепуганная женщина. За ее спиной точно рассмотрели пленного Кощея и еще одну вопящую девицу в придачу, так что один из воинов побежал обратно к шатрам — должно быть, позвать кого-то главнее. — Я Марья! — надрывалась она, решив шуметь побольше и изображать панику. — Марья Всеславна, дочь ярославского князя!
Старое имя горчило, от него Марья давно отвыкла, пусть ему на смену и пришло прозвище, данное не за благородные заслуги, а за бешеную бойню. Но сейчас она постаралась вспомнить, отыскать в душе ту самую перепуганную девицу, что рванулась в лес, спасаясь от разбойников, разграбивших повозки с ее приданым. Марья свалилась с лошади прямо в руки одному из воинов. Он пробормотал нечто неразборчивое, оглядываясь на других дружинников. Те окружили лошадь, на которой оставался Кощей, взиравший на них с презрением и холодностью, но не пытался освободиться. Возможно, эти воины не знали его в лицо, но должны были догадаться по тому, что слышали о похищенной Марье. Один из них помог Любаве спешиться — та притворялась, что забыла, как говорить, а может, и впрямь потеряла дар речи от испуга.
Послышался пронзительный вой — так волкодлаки передавали приказ об отступлении. Марья обернулась и заметила, как волки оттаскивают раненых товарищей, тех, кого еще можно было спасти с помощью лекарей, и как воодушевленные китежцы наступают им на пятки. Бегство должно было выглядеть… естественно. К тому же, из леса другие силы откликнулись грозным ревом, и воины заволновались, глядя в спины убегающим к мосту волкодлакам. Гнаться не стали — напротив, лагерь завозился, как Вольга и рассчитывал, получив ценный трофей, самого Кощея, они не стали бы держать его на границе, где пленника легко отбить.
Обернувшись, Марья увидела, что к ним спешат всадники. Один был ей незнаком, но за ним следовало несколько копейщиков, и она решила приглядеться. Важный человек. Он был молод, однако его повелений слушались беспрекословно, и держался воин так же уверенно, как и отец Марьи, ехавший чуть позади. Дружинники кинулись к Кощею, уволокли его на землю и поставили на колени. Он зарычал — негромко, как рассерженный зверь; наверно, перенял привычку у Вольги.
Кощей уверял ее, что он в порядке, но Марья видела тень боли на его искаженном лице… Грубые пеньковые веревки, которыми его связали, не причиняли мучение, однако воспоминания ранили куда больше. Он снова был чьим-то пленником, и ему не следовало рассчитывать на милосердие своих хозяев. Марья увидела ликование на лице молодого воина, подъехавшего и снявшего шлем. Он не был похож на княжича Ивана — поговаривали, у него золотистые волосы, потому что он особо отмечен Белобогом. У этого воина были каштановые кудри и аккуратная борода… Ей стало жаль, что к Лихолесью не явился китежский княжич, иначе все можно было закончить сегодня. Как и говорили на совете, Иван скрылся за границей Китежа.