Страница 24 из 138
Ян в последнее время уверен: от мрака пахнет кожей местами поцарапанной косухи, дорогими сигаретами и отчего-то церковным ладаном.
На мосту ветер кусает под ребра, нос щекочет железноватый запах плещущейся воды. Влад легко балансирует на краю, укрытый Сумраком от кочующих по своим делам людей, кричит что-то Яну, но тот плохо слышит. Ветер ревет, город волковато скалится, Войцек декламирует ему Бродского.
Войцек язвит что-то, но разницы между уровнями не чувствуется, когда он лезет порешать что-то к вампирской шпане в темном дворике-колодце и возвращается весь в крови (Ян не может колдовать банальную Авиценну, а Темный, закуривая, ухмыляется: и не надо мне твоего света…); дикая сила куда-то исчезает, когда он влипает во все неприятности, какие только можно собрать. Коллекционирует, испытывает судьбу, с наглой мальчишечьей улыбкой дергает за косу Фортуну (или саму Смерть — кто его разберет).
Ян не Светлый, он мутно-серенький. У него нет сил, он задыхается в офисе, а от культового «всем выйти из Сумрака» банально мутит. Он устал, потерял где-то на обочине дороги жизни весь смысл, хочет курить и просто смотреть в темноту. Владу надоело жрать чужую боль, взращивать на ней свои силы, надоело видеть каждый день ведьм в парандже и звериные морды, и он запросто заступает за круг, рвет цепь событий и перестраивает ее на свой лад.
Дозоры не работают вместе, не работают, не… — но не работает тут только его беспрестанная мантра. Привычный мир рушится, банальный равносторонний треугольник дом-работа-дом перестраивается в сложную фигуру. Ян курит меньше, видит больше крови, залечивает чужие раны — Влад умеет калечить, а не лечить, парадокс такой — и позволяет натаскивать себя, как подобранную с улицы дворняжку.
Темнота улыбается, скалится, как бешеная, но неожиданно ласковая зверюга. Цепко хватает за руку, предлагая погадать, все будущее рассказать. Глядя на линию жизни, долго хмурится, отступает, прячет взгляд и натянуто улыбается, но Ян и сам уже чувствует, как под ногами обваливается в никуда брусчатка петербургских площадей и мостовых.
— Вы, Темные, думаете, что самые крутые, — пьяно выговаривает Ян, когда Войцек тащит его домой; а у него перед глазами все стоят обгоревшие пятна — пара вампирских отступников — и незнакомо-дикий блеск серо-стальных глаз. — Считаешь, лучше меня, да? В Сумраке как у себя дома, Шаабом за две секунды этих типов разъебал… Боже, за что мне ты, почему я… — вдруг срывается Ян, нетрезво-искренний. — Влад, я так больше не могу. Как сложно быть Светлым.
— Как сложно быть Темным, когда хочешь быть просто человеком, — неслышно вздыхает Влад.
И больше не произносит ничего, молчит, смотрит сквозь Яна на сумрачный Петербург, дышит вязким воздухом, он словно всегда наполовину там, за гранью, того и гляди провалится. Призрак, неощутимый ехидный мертвец, у него только в глазах и мелькают пока живые лучистые искорки, все остальное — чернота.
Влад, тоже распробовавший виски, уже дома рассказывает, что его инициировали после смерти сестры, после крови на руках и навечно отпечатавшихся в памяти людских криков.
— Я думал, хоть сейчас стану человеком, — сухо смеется он, долго затягивается, притушивая окурок о свое запястье. Терпкий дым оседает на губах, горько, больно. Ян смотрит на него, точно в глаза, и не видит Темного, не видит боевого мага первого уровня, но наконец различает Влада за старыми масками, лихими словами и выращенной руководством подозрительности к Мраку.
Дозоры не…
Но кого это, блять, уже волнует.
Знакомая косуха, в которую Ян, засыпая, утыкается носом, пахнет пеплом.
Влад запросто ведет его в Сумрак, вытаскивает в город, показывая мрачную красоту Петербурга, которую он никогда не рассматривал за пылью. Влад выворачивает себе душу словно напоказ, открыто демонстрирует полузвериный облик, плещет огнем, легко тащит Яна все глубже и глубже. И в нижние слои, и просто. Вокруг с треском рвется ткань бытия, время истекает — и кровью тоже, застекленевает, режет ладони.
Дозоры не работают вместе, ссорятся, мирятся, грызутся и едва не начинают открытое столкновение на улицах, помнящих кровь революции — многих, многих поколений. Пока бесноватая Кара налетает на Огнева, пока два мага вне категорий спорят о власти и жизнях, Ян пытается убедить себя, что у него все хорошо. И только думает, что уже не знает, за кого будет сражаться, если что-то начнется.
Влад улыбается, Ян учится читать по улыбке: новый мир можно построить только на обломках старого.
Ян не просил, чтобы из него что-то там строили, но Влад, очевидно, увидел эту мольбу сам.
В Сумраке у него глаза горят алым, в глубине зрачка прорастает тщательно сдерживаемое безумие, а в усмешке блестят клыки. Светлое и Темное пламя слитно вьются на ладони, клятвам давно нет счета, но цена есть и высока.
Ян учится магии, та неохотно поддается, словно чувствуя, кто направляет его руку. Потом он мельком пишет что-то, самолично убеждаясь, что рукописи не горят, даже не тлеют. Но тут, может, и замешан один маг, к которому пламя ластится домашней кошкой…
Ян как-то, отвлекаясь от отчета, спрашивает, что значит надпись на его руке, и Влад смеется, кончиками пальцев проводя по чеканным буквам.
— Parcere subiectis et debellare superbos, — довольно мурлычет он. — Дави гордыню непокорных.
— И щади побежденных? — уточняет Ян первую, тоже важную часть.
Влад покорно кивает проблескивающему Свету, а Яну ненадолго кажется, что он где-то это слышал, видел и чувствовал, но мимолетное убеждение ускользает так же быстро, как и возникает. Растворяется в череде работы, документов, воздействий разных уровней, дежурств и споров дозорных.
Дозоры не работают, не уживаются, не колдуют вместе, вдохновленно и дико блестя глазами, не боясь ни Света, ни Тьмы, наблюдающих из партера.
Дозоры пока не пытаются понять, что Иные — тоже люди, что цвет их важен только для тех, кто играет ими шахматную партию на доске мира.
========== академия ==========
Комментарий к академия
постфинал Бури, +5 лет
господа инквизиторы направлены (на каторгу) провести лекцию и поотвечать на вопросы молодого поколения в местной академии.
— А вы сами-то верите в приведения? — спросил лектора один из слушателей.
— Конечно, нет, — ответил лектор и медленно растаял в воздухе.
А. и Б. Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу»
Первая в истории Ленинградской области инквизиторская академия расположилась в отстроенном и слегка преобразованном здании одной из древних усадеб еще екатерининских времен; ходили слухи, что на растерзание молодому поколению Инквизиции готовы были отдать саму Гатчину, но в итоге академия поместилась в более скромном и почти безымянном местечке, окруженном густой чащей темного бора. Пахло хвоей тяжело и тягуче, запах забивал ноздри сразу же, стоило только ступить за кованые воротца усадьбы и шагнуть на идеально расчищенную дорожку. Где-то вдалеке плескалась вода.
Влад оглядывался придирчиво, вертелся из стороны в сторону, шаря взглядом то по строгому строению с колоннами, белевшему впереди, то по темной и тяжеловесной громаде леса. Небо хмурилось, собиралось разломиться, выплескивая холодный ливень и вбивая в эту дорожку, правильность, ровность которой неизмеримо раздражала Влада.
— Ты как? — тихо спросил он у Яна, который еще пытался проморгаться после магического броска.
— Да нормально… — вздохнул он, пожал плечами, неловко поправил отвороты косухи: веяло прохладой перед дождем. — Надеюсь, все хоть раз пройдет как надо, — ехидно усмехнулся, с вызовом сверкнул глазами. — Ты же можешь полдня своего посмертия провести как приличный человек?
— А то что?
Ян тихо застонал, пронзая его взглядом и явно жалея, что не может ткнуть бесплотного духа под ребра острым локтем.
Влад еще мельком успел подумать, что стоило бы приехать на машине, а не пользоваться быстрым росчерком заклинания перехода: после него долго приходилось собирать мысли, разбросанные внутри вмиг опустевшей головы. Если бы ехали, был бы шанс морально подготовиться к тому, что они сейчас увидят, но появившаяся из ниоткуда женщина средних лет в белом брючном костюме оказалась полной неожиданностью. Неуловимо напоминала Ирму, их начальницу, — так и чесался язык уточнить, нет ли здесь родства.