Сорочьи перья

Это в нем говорил уже не долг, а усталая обреченность существа, прожившего слишком много по человеческим меркам. Вольга прекрасно понимал, чем мальчишка рискует, заигрываясь с силами, которые не осознает… Впрочем, Вольга был к нему несправедлив. Несмотря на то, что даже по меркам обычных смертных Кощей был годами еще слишком юн, пережитое в плену сильно состарило его.

— Я могу просто не ворожить, — предложил Кощей, радуясь удачной догадке. — Я смогу добиться того, что хочу, и без силы Черного бога. Тебя вот я встретил сам; попросил о помощи. Да и города горят не только от колдовского пламени, а от обычной брошенной лучины…

— Ну, попробуй, — хмыкнул Вольга.

Оставив Кощея ненадолго, он протолкался к хозяину, попросил налить еще медовухи. Девка, которая подрабатывала тут разносчицей, многозначительно косилась на Вольгу. В корчме было душно, хотя и тепло, но тонкий нюх мучил тяжелый запах питья и луковой закуси, поэтому Вольге нужно было как можно скорее отвлечься на что-нибудь… Так что он ничуть не удивился, когда оказался с той самой девицей в какой-то каморке. После побега от сытой и спокойной жизни на службе у князя он, пожалуй, заслужил хоть что-то приятное…

Ночь была тревожная, так что Вольга не удивился, когда в груди кольнуло нехорошим предчувствием. Пока девица оправляла юбки, он вылетел прочь, даже не подумав попрощаться или сказать что-нибудь ласковое напоследок — что ж он, не совсем зверь же! Но Вольга вихрем кинулся к той комнатушке, что снял на ночь.

Сначала ударил в нос густой запах паленого мяса. Потом Вольга, множество раз бывший при набегах на крепости, понял, что это несет горелой человечиной. В закутке было темно, но Вольга нелюдским зрением сумел рассмотреть съежившегося в углу Кощея и тело незваного гостя, навзничь лежащего без движения. Вольга осторожно перевернул его мыском сапога — оказалось, что лица у того нет, только кроваво-угольное подпаленное месиво.

— Я погляжу, твое решение обходиться без ворожбы приносит неплохие плоды, — оценил Вольга.

Кощей, как и обычно, ощерился, однако в то же время расслабился: узнал спокойный, немного насмешливый голос в темноте. Хорошо, что первое убийство его так напугало, что он раздумал больше ворожить и не встретил Вольгу стеной огня. Такого он, пожалуй, мог и не пережить.

— Я спать пошел, а тут… — быстро сказал Кощей. — Обокрасть решил. И с ножом.

Приглядевшись, Вольга узнал того самого человека, которого принял за беглого ворожея, странника, пытающегося спастись от Белобоговых ищеек. Но это точно был самый обычный грабитель, потому как колдуну не понадобился бы кривоватый разбойничий нож, чтобы убить безвредного на вид мальчишку.

Вольга должен был приглядеть, убедиться, что Кощей в безопасности — в конце концов, как-то сложно отдавать долг тому, кто безвременно отправился в Навь. Но уже поздно было корить себя.

— В окно, — велел Вольга.

Вещей у них почти не было, а лошадей бросить было не жалко: обзаведутся в городе новыми, еще и получше, там у Вольги должны быть друзья. Он проломил окно, разодрав пузырь, затягивающий его, быстро мелькнувшими когтями. Тощий Кощей и так выскользнул наружу, спрыгнул наземь. Обернувшись птицей, Вольга вылетел следом, рухнул ему на плечо. Здесь, в темной ночи, уже не пахло так удушливо горелым мясом.

Кощей вздрогнул, почувствовав тяжелого ворона на своем плече.

— Ладно, ты был прав, — проворчал Кощей, метнувшись в сторону леса, где можно было скрыться, пока никто их не хватился. — И что мне теперь делать с этой ворожбой?

— Пожалуй, я знаю кое-кого, у кого ты мог бы поучиться с ней управляться! — довольно прокаркал Вольга.

========== 30. корни ==========

Бабка всегда говорила, что сила у них в роду большая, что такими корнями гордиться надо, уважать их — потому еще маленького Юрку часто водила в лес, пока мать, истовая слуга Белого Бога, не видела. Мечтала бабка из него вырастить колдуна, жреца кого-то из древних — это Юрий сам по себе понимал, хотя его никогда туда не тянуло. Да и не верил он ей. Когда живешь в городе, в Москве, не так уж часто сталкиваешься с дикой нечистью, с легендами и страшилками для детей. Может, окажись он где в глубинке, его ворожба и захватила бы, но только не тут.

Избрал себе Юрий совсем другую дорогу, такую же престранную, как люди говорили, — рисовать. С детства рассматривал цвет, свет, тени, изучал и впитывал, всматривался и запоминал, потому как это было самое важное — как в жизни рисовать, чтобы на иконах потом получались святые как живые, как настоящие. А рисовал он для церкви, потому как отец Гостомысл сразу приметил в мальчишке талант и как-то сам понял, что он разглядывает лики и росписи на стенах не в молитве, а в попытке разузнать, как изобразить такое же.

В то время строилась новая церквушка, старая-то уже разваливалась. Княжич Драгомир сам денег дал, следил за строительством, чтобы золото никому в карман не ссыпалось ненароком. Юрий даже видел его краем глаза — он, обычный посадский мальчишка! Княжич в простой рубахе, взмыленный, но веселый, помогал строителям, лазил по лесам, пока охрана его тревожилась внизу.

Отец Гостомысл не доверил Юрию роспись всей церкви, пригласил умелого художника, однако ему дозволялось помогать и учиться заодно у хмурого человека, в котором чувствовалось что-то неродное, заморское — кажется, он был из Италии, так священник сказал… В присутствии его Юрий старался казаться тише самой скромной мышки — и наблюдал во все глаза.

Пока строили церковь, схоронили бабку. Юрий, не долго думая, ударился в работу, чтобы не вспоминать лишний раз об этой старой ворчливой женщине, о тепле ее рук и улыбки, о старых сказках, отсветах чужих верований. Дома стало мрачно и тоскливо, и Юрий иногда рассчитывал увидеть ее на прежнем своем месте, в углу, у прялки (вопреки обыкновению, возраст не испортил ее острое зрение), а когда не видел там бабку, то страшно смущался и виновато вздыхал.

Снова и снова старался вспомнить ее слова про род — и Юрию очень не хотелось думать, что бабка осталась разочарованной его выбором, хотя она никогда и слова против не говорила. Должно быть, ворожбе нельзя было научить против воли.

В этот раз он остался в новой, почти достроенной церкви на ночь, рисовал там понемногу. Юрий так привык к краскам и кисти, что ему достаточно было и скудного освещения; казалось, он мог бы разрисовывать стену с закрытыми глазами. Он уже устало елозил кисточкой, осознавая, что слишком умаялся за день. Красил внизу, приходилось сгибаться, и спина болела.

Он рисовал святителя Петра, но что-то в рисунке Юрию не нравилось, недоставало там чего-то, оставалось слишком много пустого места в углу, и его, как художника, это сильно раздражало. Не думая, что он делает, хотя и немного ругая себя за вольность, Юрий быстро принялся за дело, набросал, раскрасил — и в углу свернулся клубком рыжий кот.

Отвернувшись, он потянулся, подобрался. Мышцы ныли, так что Юрий хотел отдохнуть, и он бы уже собрался домой, когда вдруг услышал короткое тихое мяуканье, которое громом раздалось в пустой, неживой еще церкви. В ужасе Юрий обернулся, уставился на обыкновенного рыжего кота, каких бегало множество во дворах, а кот нагло посмотрел на него в ответ пронзительными зелеными глазами. И Юрий, будучи парнем разумным, и решил бы, что это простое совпадение, что кот случайно забежал в церковь, а он, поглощенный работой, не заметил… Но в углу, где только что появился рисунок, было пусто, совсем ни капли краски!

Отшатнувшись, Юрий чуть не бросился бегом, но неожиданно услышал шаги. За спиной у него стоял княжич Драгомир, одетый просто, как для прогулки по посаду; он внимательно глядел на испуганного мальчишку и на кота — и по выражению его лица Юрий догадался, что княжич все прекрасно видел. Кот гостя ничуть не испугался, сидел смирно, как будто искусная поделка из дерева.

— Только не отдавайте меня на костер! — взмолился Юрий, падая перед Драгомиром на колени. — Я не хотел, я…