В янтаре

Коса получается немного кривая, но вполне приличная. И с каждым разом — все лучше.

— Есть такая сказка — про принцессу, которая жила в башне, — рассказывает как-то Силко. — Она не стриглась тоже, и у нее волосы отросли так, что косу можно было сбрасывать до самой земли из окна…

— И что случилось потом? — Джинкс с жадностью хватается за историю, блестит глазами. Сдается Силко, ей редко рассказывали сказки в детстве — как-то не до того было. Как и всем в этом проклятом городе.

— Не помню точно, что там случилось… Наверное, ее нашел какой-нибудь принц и забрал из башни. И жили они долго и счастливо.

— Ужасно, — кривится Джинкс. — Я надеялась, что она сбежала и стала самой крутой разбойницей!

Силко тихо посмеивается, а руки действуют за него, легко перебрасывают синие пряди — на две тонкие косы.

— Я слышала, что тебя называют королем Зауна. — Силко хмыкает: как его только не называют. Но Джинкс неуемно продолжает: — Получается, я — принцесса?

— Если тебе будет так угодно, — покладисто соглашается он.

Силко ни за что не признается, что это его успокаивает. Каждому человеку нужен какой-то отдых, время, чтобы отключиться от реальности и не думать ни о чем. Силко курит сигары, иногда убивает людей собственными руками и расчесывает волосы Джинкс, доросшие почти до земли.

Она больше не похожа на ту мелкую девчонку, сжимавшуюся в уголке, теперь Джинкс громкая, наглая и требовательная, безумная — и Силко ничего не может поделать. «Переходный возраст», — понимающе улыбаются многие, когда до них доходят слухи о жестоких выходках Джинкс. Опять кого-то пристрелила. Опять где-то взрыв. Ввязалась в конфликт с миротворцами…

Но Джинкс по-прежнему доверчиво замирает, когда он занимается ее волосами.

Волосы у Джинкс красивые, синие-синие, как чертово море. Не те ядовитые дрянные воды, в которых Силко тонул, а море с картинок, море из сказок. Когда неровный свет из окна проскальзывает, освещая их, Силко с сожалением думает о смоге, висящем над Зауном и не дающем пробиться яркому солнцу. Тогда волосы Джинкс блестели бы еще ярче.

Джинкс сидит на полу, а Силко в руках держит кончик ее косы. Они не говорят о том времени, когда волосы станут слишком длинными и будет тащиться за Джинкс по пыли. Стричь придется, однажды Силко решится, найдет ножницы… и, наверное, заткнет уши, потому что сложно выносить животные безумные вопли собственной дочери.

Он с сожалением отпускает косу, когда затягивает на кончике лентой, да покрепче, чтобы не растрепалась.

— А я нашла ту сказку про принцессу с косой, помнишь? — ухмыляется Джинкс. Она встает, потягиваясь, — устала сидеть, ей хочется двигаться и носиться, но она все же останавливается. Наклоняется к Силко, чтобы заглянуть в жуткий нелюдской глаз.

— И что же там было?

— Принц и правда пришел… А потом ведьма, которая держала ту принцессу в башне, явилась и вышвырнула его в окно. Он упал в кустарник и расцарапал себе все глаза, — со зловещим удовольствием добавляет Джинкс. Не любит она истории про принцев.

Она бесстрашно, без всякого отвращения касается серой кожи, а Силко почти не чувствует прикосновение — и от этого еще хуже, в сотню раз. Он мертвый наполовину, и в груди жжет яростью и болью от таких мыслей.

— А принцесса зарыдала, ее слезы попали ему на глаза, и те исцелились и снова стали видеть, — убито заканчивает Джинкс. — Не сработает, да?

— Это всего лишь сказка, — вздыхает Силко.

— Их придумали, чтобы врать, — злобно щурится Джинкс.

Если бы было лекарство, она бы его достала, Силко не сомневается. Выжгла бы золоченый Пилтовер дотла, но выцарапала бы и принесла, потому что у Джинкс каждый раз немного дергается лицо, когда он просит ее сделать инъекцию.

— Их придумали, чтобы сгладить несовершенства мира, дорогая моя, — проницательно говорит Силко. — Но я всегда предпочитал действовать сам, а не утешаться красивыми историями. Мне и так хватает радостей в жизни.

Он веско показывает ей тот старый гребень и улыбается. Пусть даже и страшно криво — Джинкс невольно ухмыляется в ответ.

========== 5; раны ==========

Комментарий к 5; раны

ох, Силко в сцене с раненой Джинкс заставляет меня любить его еще больше, хотя куда уж больше!

конца девятой серии не существует, кстати

— У нас проблемы! — рычит Севика, врываясь в его кабинет так поспешно, что дверь врезается ручкой в стену с оглушительным грохотом. Когда что-то происходит, она совсем не контролирует силу поскрипывающей механической руки, и Силко понимает: дело серьезное.

— Что случилось?..

Он готов поверить во что угодно: кто-то из химбаронов восстал, наглая тупая шавка, которая не понимает, кто теперь держит под каблуком этот город; на одной из фабрик беспорядки и восстания, потому что Силко мог бы платить им и побольше — но платит именно столько, сколько нужно… Заун похож на норовистого зверя, который стряхнет любого, кто недостаточно крепко держится за холку. Но Севика бросает сквозь зубы:

— Джинкс.

И Силко следом за ней вылетает на улицу.

Здесь шумно и пестро, теперь это самое сердце нового города. Силко сразу замечает толпу: завсегдатаи «Последней Капли», тоже потянувшиеся наружу, хмурые татуированные наемники, наркоманы с затуманенным взором, стайка мальчишек-беспризорников, охотящихся на кошельки, даже кто-то побогаче, с рабом в тяжелом ошейнике — и все они в любопытстве пялятся на что-то. Севика проталкивается, прокладывая путь Силко. Большая часть из этих людей могла бы разделать его за пару мгновений, но они покорно отступают.

Силко оказывается в центре, видит склонившегося над кем-то мужчину… Там вспыхивает синяя коса Джинкс, и Силко дергается вперед, вцепляясь в плечо ублюдку, отшвыривая его прочь с невесть откуда взявшейся силой — вправо, в стайку разукрашенных шлюх. В горле клокочет злобное рычание.

Джинкс лежит на пыльной земле, и ее неестественно вывернутая нога напоминает кусок мяса. Силко сразу замечает, как много крови, страшных бурых пятен, но хуже всего — белая кость, торчащая из вскрытого, обнаженного мяса. Силко не из брезгливых, но сейчас ему почему-то хочется отвернуться, не смотреть на раненую Джинкс. Желание слабовольное, жалкое, и Силко упрямо глядит на ее зареванное лицо.

— Что случилось? — свистящим шепотом спрашивает он.

— Я на крыше… — сквозь всхлипы доносится дрожащий голосок. — Упала… Черепица, она…

Если приглядеться, под ногами толпы можно различить рухнувшую черепицу. Крыши в Зауне старые и гнилые, как и люди, и Силко даже не удивляется. Джинкс полезла наверх, но черепица вывернулась у нее из-под ног, и девчонка полетела вниз. Все проще некуда.

Силко чувствует, как ему перехватывает горло две мысли. Одна навязчивая, злая и расчетливая, шепчет о том, что Джинкс едва не погубила все, столько сил в нее вложено, а она решила сдохнуть — как жалко, как слабо… Другая сторона его тихо стенает при виде ее крови, и в какой-то момент Силко кажется, что он, как и его подопечная, сходит с ума и начинает слышать захлебывающиеся голоса: моя девочка, раненая, боги, как невыносимо больно.

Той части его хочется рухнуть рядом и завыть, схватив ее за дрожащую руку, но Силко держится, цепко оглядывается, думая, кто мог бы тут помочь…

— Простите, — напротив него встает тот человек, которого Силко отбросил прочь. — Я доктор. Я как раз осматривал вашу… — он бросает на него задумчивый взгляд.

— Дочь, — хрипло каркает Силко. — Делайте что угодно, чтобы она встала на ноги, я дам столько золота, сколько сможете унести…

Голос срывается до лихорадочного шепота, но так даже лучше — Силко склоняется к уху этого человека, рассыпая обещания, зато толпа не слышит. Пусть думает, что он угрожал ему всеми возможными казнями. Жестокий ублюдок Силко, который расправится с любым. И доктор спокойно, бесстрашно кивает, а Силко нехотя подпускает его к Джинкс, сам застывая рядом нелепой сторожевой статуей.

Доктор молод, даже красив; взгляд острый и гордый, ничуть не заволоченный «мерцанием». Что-то необычное для Зауна. Силко почти чувствует в нем опасность, потому что юноша не склоняет перед ним головы и не боится, однако решает ненадолго закрыть на это глаза. Доктор вытаскивает ремень из брюк, затягивает на тонкой девчоночьей ноге выше раны, чтобы остановить кровотечение, и Джинкс отчаянно верещит.