В янтаре

Севика тоже заглядывает иногда, но смотрит на него с каким-то оторопелым сожалением — и Силко упрямо стискивает зубы. Он привык, что его люди видят в нем только самоуверенного и стойкого химбарона, властителя Зауна, а не просто слабого человека, убитого детской болячкой. Севика уж точно не станет болтать у него за спиной, но почему-то Силко не хочется показываться ей… в таком виде, так что он находит удобные предлоги, чтобы отослать ее прочь. У нее и без того много дел — нужно удерживать Заун, пока он сам не может.

Джинкс селится в его комнате, как тогда, когда он только подобрал ее; только теперь она не дичится и не забивается в углы, а обустраивается со всем удобством. Притаскивает краски, конечно…

Наутро Силко просыпается от того, что Джинкс грозно нависает над ним с кисточкой. Рисует, нахмурившись от усердия.

— Что ты делаешь? — настороженно спрашивает он.

— Ты весь красными пятнами пошел, — говорит Джинкс, продолжая елозить кисточкой по его щеке. — Док говорит, так и должно быть. Надо мазать, вот, он дал зеленку…

Джинкс выглядит почти счастливой, разрисовывая его; это напоминает время ее детства, когда Силко с той же покорностью позволял ей размалевывать все, до чего руки дотянутся, и его в том числе, — лучшими мелками и фломастерами, которые он мог достать. Он улыбается — и Джинкс ворчит, чтобы Силко не дергался.

Под лопаткой чешется, и Силко начинает подозревать, что пострадало не только лицо.

— Проще облить меня зеленкой целиком, — предлагает он, когда Джинкс ковыряется с его спиной. Осторожно раскрашивает поверх тощих птичьих лопаток.

— Ты звал его, — вдруг говорит Джинкс, придерживая за плечо, чтобы Силко не дергался от щекочущих прикосновений кисточки. — Вандера, я имею в виду. Так… отчаянно.

Силко молчит. Ему почти отвратительно возвращаться к своим расчетливым холодным мыслям — горячка бреда хотя бы позволяет спрятаться от реальности, забыться.

— Я просто… немного потерялся во времени, Джинкс. Я почти ничего не помню.

— Меня ты тоже звал, — добавляет она, и Силко по тону понимает, что Джинкс довольно улыбается. Потому что она — самый важный человек в его жизни. Его упрямая дочь, которая накидывается на него со всей заботой, какой может.

И нахер Вандера. Он в прошлом, сгинул, утонул в огне — вместо Силко.

— Спасибо за помощь, Джинкс. Не знаю, что бы я делал без тебя, — улыбается Силко.

— Я так испугалась, что ты умираешь, — неожиданно всхлипывает она.

Силко осторожно поворачивается к ней, заглядывает в глаза. Наверно, сейчас он выглядит жутко нелепо: больной, помятый — и весь в зеленке, но Джинкс доверчиво жмется к нему, словно хочет спрятаться в объятиях от всего жестокого мира, как тогда… Остаться так навсегда.

— Я никогда тебя не оставлю, — обещает Силко. — Никогда.

***

Через несколько дней, когда Силко уже чувствует себя полностью здоровым, Джинкс с утра не оказывается рядом, она не будит его каким-нибудь торопливым спутанным рассказом в попытках отвлечь и приободрить — и этот нарушенный ритуал заметен. Что-то нехорошее Силко чует сразу же, кидаясь в ее комнату… И, конечно, находит Джинкс в постели. Лоб у нее горит, она вяло отмахивается от его руки.

— Почему ты соврала, что переболела? — отчаянно злится Силко, но не может на нее кричать — сейчас, когда Джинкс смотрит на него лихорадочно блестящими глазами. Его злость — как и обычно, тихая и мучительная, разрывающая сердце беспокойством за дочь.

— Я должна была присмотреть за тобой, кто бы еще это сделал, Севика? Ха! Я справилась, я сделала все правильно… — слабо бормочет Джинкс. — Прости. У тебя много дел… Иди, я… я смогу сама, я понимаю, у тебя есть Заун…

Ее тон буквально кричит: «Останься со мной». Она хрупко ежится, кутаясь в огромное клетчатое одеяло. Тот Силко, который мечтает о независимости Зауна, который готов работать ради нее, упрямо и въедливо, уже хочет мчаться на важные встречи, обсуждать экономическое положение города и беседовать со своими связными из Пилтовера… Но тот Силко, который все еще замечает заботливо нарисованные зеленые узоры на своем лице, все же остается.

— Ничего, Севика отлично справляется, — решает Силко, присаживаясь у постели. Осторожно берет ее за руку, сжимая тонкие пальцы. — Сейчас заварю травяной чай, хорошо? Хочешь, я что-нибудь почитаю?

В детстве она любила слушать, как он читает, хотя детских книг у Силко не было. Впрочем, Джинкс очень нравились биологические справочники и учебники по химии.

— Хорошо, пап, — слабо улыбается Джинкс.

Глаза у нее слезятся.

Комментарий к 10; болезнь

я не знаю, чем болеют в лоре Аркейна, поэтому придумала самое легкое хд

вообще в симптомах ветрянки обычно нет кашля, но у взрослых часто случаются осложнения… а Силко не то чтобы здоров по жизни, вот его и накрыло

и это был десятый кусочек, у нас юбилей!

кстати, пользуясь случаем, у меня еще есть твиттер @portaminferni, там всякие микрокусочки и мысли по Аркейну! буду рада вас видеть ;3

========== 11; любовь ==========

Комментарий к 11; любовь

тут не совсем джен, а еще элементами Силко/ОЖП и Джинкс/Люкс (я не шарю в лоре Лиги, я просто знаю, что эта девочка существует и что с ней и Джинкс рисуют очень милые арты)

все в порядке, я не забросила сборник, просто у меня сейчас сессия, и я умираю внутри :(

Где-то в глубине души Силко Амалия нравится. Не по тем причинам, по которым на нее пялятся люди поглупее, хотя, надо признать, это красное шелковое платье смотрится на ней так чарующе, что невозможно думать ни о чем другом. Силко этот наряд напоминает алую ножевую рану. Так же опасно и прекрасно. Так же близко и чувственно.

Наверное, в этом все и дело: Силко просто остается самим собой, даже когда перед ним оказывается прекрасная женщина. Он все думает о выгоде, просчитывает действия, даже если эти визиты ни монеты не стоят. Она, как и обычно, приносит ему несколько записок, в которых кропотливо отмечены имена тех, кто слишком много болтал — со шлюхами всегда много говорят, это непреложная истина, но девочки и мальчики Амалии достаточно умны, чтобы распознать зреющий заговор. Силко довольно улыбается, пряча бумаги в стол — и для этого приходится немного преодолеть себя, потому что какой-то части его хочется тут же вцепиться в них и вычислять предателей, которые завтра повиснут на крыше «Последней капли»…

Он помнит прекрасную Амалию с юности, до сих пор иногда удивляется ее жизнелюбию — да кто бы, боги, не сломался, торгуя собой на улицах. И тому остервенелому упрямству, с которым она теперь занимается своим небольшим борделем. Силко спонсирует ее из своего кармана по доброй памяти — так он борется с монополией на развлечения в Зауне, действуя на нервы той разукрашенной старухе, да и полезно, когда хотя бы один бордель сливает информацию только тебе…

Но больше всего Силко ценит Амалию за беседы — пусть и приходится держать для этого бутылку дорогого красного вина прямиком из Пилтовера. Но не стоит ли это того, чтобы наблюдать, как она, небрежно, на грани приличия закинув ногу на ногу, отклоняется на спинку гостевого стула?..

Амалия ведет себя так, будто она хозяйка в этом кабинете. Они и похожи с Силко: смоляные волосы, бледное хищное лицо, тонкое, с высокими скулами, но главное — пристальный, невыносимый взгляд. Амалии не нужен жуткий демонский глаз, чтобы вызывать одним своим видом ужасающий трепет, какой-то удушливо-приятный, как страх перед неизбежным.

— Джинкс недавно приходила ко мне, — вдруг говорит Амалия, лукаво улыбаясь, и Силко сразу выдергивает из ленивой полудремы. Она крутит бокал, наблюдая за игрой света на гранях, и косится на него.

— У нее что, проблемы? — хмурится Силко.

Потому что Джинкс и проблемы всегда идут рука об руку, лишь слепец не признал бы это — но кто сказал, что Силко это тревожит? Только незнакомая тревога царапает его душу: что же случилось, если Джинкс побоялась обратиться к нему напрямик?..