Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 3

Одной из пыток, которые применялись к многочисленным жертвам «внесудебной выдачи» американским властям, а также к другим лицам, помещенным под стражу после событий 11 сентября 2001 года, было лишение сна. Факты, касающиеся одного из задержанных, стали широко известны, но с подобным обращением столкнулись сотни других людей, судьбы которых не так хорошо задокументированы. Мохаммеда аль-Кахтани пытали в соответствии с инструкцией, известной сегодня как «Первый особый план допроса» Пентагона и утвержденной Дональдом Рамсфелдом. Аль-Кахтани почти не давали спать в течение двух месяцев, когда его подвергали допросам, длившимся часто по 20 часов. Его держали в крошечных камерах, где невозможно было лежать, горели яркие лампы и играла громкая музыка. Среди военных разведчиков эти камеры известны как «темные места», хотя одна из локаций, в которые был заключен аль-Кахтани, носила кодовое название «Лагерь "Яркие огни"». Это, конечно, не первый случай, когда американцы или их марионетки использовали лишение сна. В некотором смысле ошибочно выделять именно его, потому что для Мохаммеда аль-Кахтани и многих других лишение сна было лишь частью более широкой программы избиений, унижений, длительного ограничения возможности двигаться и имитации утопления. Большинство из этих «программ» для заключенных без суда и следствия людей разрабатывались психологами из консультативных групп по поведенческой науке на индивидуальной основе, чтобы использовать обнаруженные ими эмоциональные и физические слабости.

Пытки лишением сна были известны много веков назад, но начало их систематического применения совпадает с появлением электрического освещения и средств продолжительного усиления звука. Они регулярно начали практиковаться сталинской полицией в 1930-х годах. Лишение сна – обычно первый этап того, что мучители из НКВД называли конвейером – организованной последовательностью жестокостей, бесполезного насилия, наносящих человеку непоправимый вред. Через относительно короткий промежуток времени оно вызывает психоз, а через несколько недель приводит к неврологическим нарушениям. В таких экспериментах крысы умирают после двух или трех недель. Бессонница приводит к состоянию крайней беспомощности и уступчивости, при котором невозможно извлечь из жертвы осмысленную информацию – человек признается в чем угодно. Лишение сна – это насильственное отчуждение человеческого «я» с помощью внешней силы, преднамеренное уничтожение человеческой личности.

Соединенные Штаты, конечно, уже давно применяют пытки как напрямую, так и через свои клиентские режимы. Однако примечательна легкость, с которой в период после 11 сентября применение пыток стало предметом общественного обсуждения в качестве всего лишь одной из спорных тем среди множества других. Многочисленные опросы показывают, что большинство американцев одобряют пытки при определенных обстоятельствах. Средства массовой информации последовательно отвергают утверждение о том, что лишение сна – это пытка. Оно классифицируется как психологический метод убеждения, для многих приемлемый наравне с принудительным кормлением заключенных, объявивших голодовку. Как сообщила Джейн Майер в своей книге «Темная сторона», лишение сна цинично оправдывается в документах Пентагона тем фактом, что американские «морские котики» выполняют тренировочные миссии без сна в течение двух дней[2]. Важно отметить, что обращение с так называемыми особо важными заключенными в Гуантанамо и в других местах сочетало в себе открытые пытки с полным контролем над сенсорно-перцептивной сферой. Людей держали в постоянно освещенных камерах без окон, а всякий раз, когда их выводили из камер, им завязывали глаза и затыкали уши, чтобы они не могли узнать время суток и получить какую бы то ни было информацию, указывающую на их местонахождение. Этот режим перцептивной депривации часто распространяется на рутинные ежедневные контакты между заключенными и охранниками, во время которых последние полностью скрыты броней, перчатками и шлемами с зеркальными щитками, так чтобы отсутствовала какая-либо визуальная связь с человеческим лицом или хотя бы дюймом открытой кожи. Данные методы и процедуры вызывают состояние унизительного подчинения. Один из уровней, на котором это происходит, – создание мира, полностью исключающего возможность заботы, защиты или утешения.

Эта конкретная комбинация недавних событий дает удобный угол обзора некоторых из многочисленных последствий неолиберальной глобализации и более длительных процессов западной модернизации. Я не собираюсь придавать данной группе событий какое-либо привилегированное объяснительное значение; скорее, они позволяют бросить первый взгляд на отдельные парадоксы расширяющегося, постоянно движущегося жизненного мира капитализма XXI века – парадоксы, неотделимые от меняющихся конфигураций сна и бодрствования, света и тьмы, справедливости и страха, а также от разных форм незащищенности и уязвимости. Мне могут возразить, что я выделил исключительные или экстремальные явления, но если это так, то они неотъемлемы от уже ставших нормативными траекториями и условиями в других местах. Одно из этих условий можно охарактеризовать как укладывание человеческой жизни в одну бесконечную длительность, определяемую принципом непрерывности функционирования. Это время, которое никогда не проходит, время, лежащее за пределами стрелок часов.

За пустотой стандартной формулы – «24/7» – скрывается статическая избыточность, отрицающая ее связь с ритмическими и периодическими структурами человеческой жизни и подразумевающая произвольную, негибкую схему недели, оторванную от любого варианта развертывания текущего или совокупного опыта. Скажем, например, «24/365» будет уже значить не то же самое, поскольку эта формула вводит громоздкое предположение о расширенной темпоральности, в которой по факту что-то может измениться, в которой могут произойти непредвиденные события. Как я упоминал вначале, многие учреждения в развитом мире уже несколько десятилетий работают в режиме 24/7. Но лишь недавно формирование, моделирование индивидуальной и социальной идентичности было реорганизовано так, чтобы соответствовать непрерывному функционированию рынков, информационных сетей и других систем. Окружающая среда 24/7 имеет подобие социального мира, но на самом деле это асоциальная модель машинной деятельности и приостановки жизни, не раскрывающая человеческие затраты, необходимые для поддержания ее эффективности. Ее следует отличать от того, что Лукач и другие в начале XX века определили как пустое, однородное время модерна, метрическое или календарное время наций, финансов или промышленности, из которого исключены надежды или планы отдельного человека. Новым является полный отказ от притязаний на связь времени с какими-либо долгосрочными проектами или хотя бы фантазиями о «прогрессе» или развитии. Освещенный 24/7 мир без теней – это последний капиталистический мираж постистории, изгнания инаковости, двигателя исторических изменений.





Вселенная 24/7 – это время безразличия, перед лицом которого хрупкая человеческая жизнь становится чем-то все более неадекватным и внутри которого сон не является чем-то необходимым или неизбежным. Что касается труда, то оно делает правдоподобной, даже нормальной, идею работы без пауз, без пределов. Это время равняется на неодушевленное, инертное, нестареющее. Как рекламный призыв оно устанавливает абсолютность доступности и, следовательно, неудержимость потребностей и их разжигания, а с ними и вечную невозможность их удовлетворения. Отсутствие ограничений на потребление имеет не только временное измерение. Давно миновала та эпоха, когда накапливались в основном вещи. Теперь наши тела и личности ассимилируют постоянно растущий наплыв услуг, изображений, процедур, химикатов, превышая токсичный, а часто и фатальный порог. Долгосрочным выживанием индивида всегда можно пожертвовать, если появляется даже косвенная возможность перерывов, когда он не совершает покупок и не видит рекламу. Сходным образом, режим 24/7, неотделимый от экологической катастрофы, настаивает на постоянных тратах, на бесконечной расточительности, необходимых для его поддержания, и смертоносно нарушает циклы и сезоны, от которых зависит целостность природной среды.

2

Mayer]. The Dark Side. New York: Doubleday, 2008. P. 206.