Страница 38 из 42
Я здесь пятнадцать часов, и предпочел бы дома лечиться.
Медсестра тащит поднос с едой к двери, а когда открывает, слышу тихое;
— Ой… извините…
Тело встряхивает.
Если для его мобилизации нужна капельница, то вот сейчас оно моментально мобилизовалось само.
Дернувшись, хочу сесть, но все что выходит — жалкая попытка принять вертикальное положение.
— Ммм, задница… — хриплю от боли, падая назад на подушку.
Врач удивленно смотрит на дверь, чтобы понять, от чего меня так подкинуло.
Щеки горят, как у девки. От стыда за то, что так позорно спалился, но там в дверях, теребя в руках бумажный пакет и осматриваясь огромными голубыми глазищами, стоит Алёна.
Воздух галлонами вырывается из моего носа, пока осматриваю ее всю. Белый свитер, красные джинсы, взволнованное бледное лицо.
Я никогда не чувствовал себя побитой собакой. И физика здесь не при чем. Я чувствую себя загнанным под скамейку псом, так боюсь, что она меня… не простит.
Смотрю на неё, не моргая, и в своей ватной башке прошу только об одном — чтобы не уходила.
Ее распахнутые глаза мечутся по палате и оседают на мне. Осматривают мой перевязанный торс, мое истоптанное лицо. Сброшенное на пол одеяло, мои ноги в спортивных штанах.
«Только не уходи», — обращаюсь к ней в своей голове, но даже мысленно мой голос звучит жалко. — «Не уходи от меня».
Я все исправлю… Сделаю все, что угодно.
Переведя глаза на врача, она еле слышно лепечет:
— Здрасте…
— Добрый день, — отвечает тот. — Родственница?
— Я… — теряется она, посмотрев на меня. — Нет… нельзя?
— Ну почему же, — миролюбиво тянет тот. — Проходите.
Она топчется в пороге, а у меня гребаный ком в горле.
Боюсь даже рот раскрыть, чтобы не спугнуть, поэтому просто смотрю. Мечтая, чтобы оказалась рядом. Чтобы дала к себе прикоснуться. Чтобы трогала меня в ответ. Чтобы осталась здесь со мной хоть до ночи.
Она нужна мне.
А я нужен ей.
Иначе не пришла бы.
Как нам выбраться из этого дерьма, Оленёнок?
Я придумаю…
Делает шаг вперёд, глядя на поднос с едой в руках этой приставучей медсестры.
— Не хочет есть, — зачем-то говорит она Алене, кивая на поднос.
— Да? — тонко спрашивает та, покосясь на меня. — Почему?
— Не с той ноги барин встал, — сообщает медсестра.
— А… ясно… — переминается Алёна с ноги на ногу, а потом протягивает руки и забирает у нее поднос. — Можно?
Кошусь на врача, ерзая по матрасу.
Улыбается.
Опустив глаза, Морозова подплывает ко мне и возвращает поднос на раскладной столик, переброшенный через мой живот.
— Что ты тут устроил? — спрашивает, понизив голос.
Поднимает глаза, и я в них тону.
Сжимаю в кулак руку, чтобы убить бешеное желание дотронуться. До ее белых как снег волос. До бархатной кожи на бледной щеке. Я знаю, как ее кожа пахнет. Знаю, какая она на вкус и ощупь. Хочу ее мягкие губы на своих и везде, где она захочет. Я сделаю все, что она захочет.
— Привет… — говорю тихо, глядя на нее исподлобья.
Закусив губу, она скользит глазами по моему лицу.
Я выгляжу максимально хреново. И вижу, как дергается ее рука, будто она хочет до меня дотронуться, но решает этого не делать.
От тоски хочется выть.
— Привет… — отводит от меня взгляд.
Взяв ложку, протягивает мне со словами:
— Ешь.
Подняв глаза, ловлю горящий злорадным ожиданием взгляд медицинской сестры.
Офигенный концерт.
Жую долбаную овсянку, запивая киселем.
Присев, Алёна поднимает с пола одеяло и кладёт его на кровать. Ставит на стол рядом с тарелкой бумажный пакет, от которого пахнет нереально вкусно.
— Валя, — слышу над своей головой. — Готовь капельницу.
Не реагирую, ухватившись глазами за тонкую руку, лежащую рядом с моим бедром.
Отойдя к окну, обнимает себя руками и отворачивается, когда в мою вену загоняют иголку.
— Почувствуете дискомфорт, нажмите кнопку, — брезгливо бросает медсестра, выходя из палаты вслед за хирургом.
Тишина давит на мозги, а кольцо, сжимающее грудь превращается в тиски. И даже не особо внятно соображая, я понимаю, что меня ждет самый сложный разговор во всей моей чертовой жизни.
Глава 43
Никита
— Там бульон и… хлеб, — глядя в окно, говорит Алена.
Смотрю на пакет перед собой, чувствуя, как желудок заходится от голода.
Что за, мать его, магия?
Теперь хочу есть. Хочу скорейшей регенерации всего. Хочу встать с этой койки, и поскорее. Хочу засунуть голову Колесова ему в задницу и провернуть пару раз. Но больше всего хочу, чтобы последних двух дней в моей жизни никогда не случалось.
— Я сама пекла… — продолжает Алена, водя пальцем по стеклу.
— Что? — хриплю, впившись глазами в тонкий силуэт.
— Хлеб. В общем, не важно…
— Спасибо, — говорю быстро. — Я… такого никогда не пробовал…
— Ничего особенного…
Нихрена подобного.
— Ладно… — соглашаюсь, потому что боюсь ее спугнуть.
Приподняв голову, наблюдаю за тем, как трёт свои плечи ладонями.
Желание согреть ее собой заставляет дернуться, но боль в груди напоминает о том, что я смогу это сделать, только если она сама захочет.
— Ммм… — издаю позорный стон, на секунду зажмуриваясь, а когда открываю глаза, встречаю испуганный взгляд голубых глаз.
Они осматривают мое тело и обеспокоенно смотрят мне в лицо. В этот момент на сто тысяч процентов мне становится легче. Я вдруг понимаю, что она никуда от меня не денется. Она будет там, где я. А я буду там, где она. Она пришла, потому что я здесь. Я бы пришёл туда, где она, если бы мог. И я больше… никогда не оставлю ее одну. Рука сжимается в кулак от решимости, с которой я обещаю это нам обоим.
Вцепившись в ее глаза своими, не отпускаю.
Закусив губу, Алена прячется от меня, снова демонстрируя свою спину.
— Эмм… — вдыхает. — Твой отец… он…
— Что?
— Он спрашивал что с тобой случилось.
— А ты?
— Я сказала, что ничего не знаю. Я… в общем я подумала, что если ты сам ему не рассказал, то… наверное не хочешь…
Умница.
— Ты все правильно сделала… — сиплю, чувствуя как у меня в груди происходит какой-то неадекватный взрыв.
То, что мое мнение она поставила на первое место, делает меня слегка диким. Как и то, что она пришла сюда ко мне, потому что, мать его, не могла по-другому.
Напряжение давит на виски, когда зову, не спуская с нее глаз:
— Алена…
В моем голосе столько гребаной нежности, что ее даже из космоса слышно.
— Я уже пойду… — вдруг срывается она с места.
— Морозова! — рычу, оттолкнув пластиковый стол и вскочив с кровати. — Ты помнишь, что я сказал?!
Уронив на пол ноги, задерживаю дыхание.
Подлетев к двери, она прижимается к ней лбом и с убивающим меня отчаянием бросает:
— Ты много чего говорил.
Схватившись за штатив капельницы, пытаюсь встать.
Чертыхаясь, сажусь обратно.
— Что ты делаешь?! — выкрикивает, обернувшись. — Совсем дурак?!
Выдохнув, настойчиво повторяю:
— Ты помнишь, что я сказал тебе вчера?
Глядя на меня через плечо, сверкает глазами и поджимает губу.
— Вернись в постель, — выпаливает.
— Ты можешь бегать от меня хоть до пенсии, — игнорирую, глядя в ее глаза. — Но мы все равно поговорим. Потому что я сказал, что люблю тебя. И это не долбаная шутка.
Сжимаю зубы, когда отвернувшись, она утирает рукавом свитера щеку.
В этот момент я ненавижу себя. Я не хочу, чтобы она плакала.
Твою мать!
Да я весь ее. Со всеми потрохами. С тех пор, как увидел впервые, таскаюсь за ней, как бездомный кобель, она этого даже не поняла. Я был везде, где была она. Как придурошный сталкер. Смотрел и не знал, что мне с ней делать.
— Ее ты тоже любил? — спрашивает, запрокинув к потолку голову.
— Мне ни разу за два года не пришло в голову сказать ей таких слов. Это по-твоему любовь?
Алена всхлипывает. Всхлипывает и упрямо молчит.